Мори наблюдал за тем, как старшие поравнялись со своим выводком. Обеспокоенная мать небрежным жестом велела няньке собрать ребятишек, а отец сделал скромное пожертвование. Мори презрительно фыркнул при виде кошелька для мелочи; поджав губы и опустив глаза, он смотрел вслед мужчине, спешившему вдогонку за семьей. Они прошли мимо настоятеля, даже не поклонившись. Мори не обижался на то, что знать не обращала на него внимания. Богачи демонстрировали преданность Тяньди, делая щедрые пожертвования, а бедняки выражали свою любовь с помощью благочестия.
Поскольку Мори был настоятелем храма, второе беспокоило его больше всего. Тихий голос в глубине души упрекал его за кощунственные мысли, но правда есть правда… особенно в такие… интересные времена. То, что некогда было торжественным и всеми ожидаемым событием, превратилось в забытый пережиток, о котором помнили только самые набожные люди. Мори делал все возможное, чтобы поддерживать религию Тяньди. Будучи настоятелем, он отвечал за три десятка монахов, примерно шестьдесят послушников и двоих братьев Ханьсу. В последние месяцы бегство из монастыря достигло небывалых масштабов. Мори должен был стать тем камнем, о который разбивались бы волны сомнения в эту нелегкую пору.
Проведя большую часть дня за окормлением немногочисленной паствы, Мори вернулся в храмовое святилище. Называть свои покои святилищем было, конечно, воплощенным тщеславием, но по традиции настоятели всегда обитали в самом сердце храма. Святилище состояло из небольшой гостиной, молитвенной комнаты и спальни, совмещенной с рабочей комнатой. Для монаха оно считалось просторным, но по светским меркам было очень скромным.
Мори остановился у шкафа с напитками и обозрел коллекцию фруктовых и цветочных вод. Это было одно из немногочисленных излишеств, которые он позволял себе в своей суровой во всех остальных отношениях жизни. Мори достал кувшин с лимонной водой, понюхал и передумал. Ничто его не привлекало. Душа требовала напитка покрепче. Мори отогнал неуместные мысли. В последнее время настоятеля все чаще посещали кощунственные мечтания.
Едва он успел сесть за стол, как в дверь постучал Тахан — послушник, которого он послал за подушками. Теперь юноша вел себя куда пристойнее. Он аккуратно водрузил на стол настоятеля вазу с приношениями, сложил руки и энергично поклонился. Днем Мори не поленился сделать молодому человеку суровый выговор и в качестве наказания поставил его на колени носом в угол.
— Чем еще я могу услужить Тяньди, настоятель? — спросил послушник, вытягиваясь в струнку.
Мори скрыл улыбку, уткнувшись в бумаги на столе.
— Молитвенный зал?
— Вымыт и вычищен. Свечи убрали, вазы заново наполнили благовониями.
— Двор?
— Выметен дочиста. Братья Нан и Грамо любезно помогли мне.
Если бы он забыл упомянуть о собратьях, Мори бы его непременно выдрал. Настоятель придвинул вазу ближе.
— Можешь отдыхать, но не забудь на рассвете приступить к послушанию на кухне…
Он принюхался, подозрительно сузил глаза и вспыхнул гневом:
— Ты нарушил обеты Тяньди, послушник?
Это не было вопросом. Взгляд Мори словно говорил: «Только попробуй солгать».
— Я… — Тахан побелел. — Я… брат Нан принес немного сливового вина… я…
Мори движением брови заставил юношу замолчать. Вести себя дерзко при трудных обстоятельствах — одно дело, а нарушить обет воздержания — совсем другое. Он инстинктивно потянулся за хлыстом, который лежал возле стола.
Тахан упал на колени; по его лицу ручьями текли слезы.
— Простите меня, настоятель! В последнее время было так тяжело — с тех самых пор, как пророчество оказалось ложным. Я в растерянности. Не знаю, кому верить…
Юноша шмыгнул носом и зарыдал, содрогаясь всем телом.
Мори крепко сжал рукоятку хлыста. Он разделял чувства Тахана. Если даже настоятель, посвятивший свою жизнь Тяньди, сомневался, чего ожидать от послушника? Он отложил хлыст.
— Я понимаю твои сомнения. Для Тяньди настали трудные времена. Мы должны оставаться твердыми в вере и не забывать о божественном промысле.
— Да, но пророчество…
— Ты слишком много думаешь об исходе пророчества, дитя мое, тогда как следует думать о его задаче, — негромко произнес Мори. — Пророчество Тяньди — просто инструмент. Божества воспользовались им как маяком, чтобы сплотить верных. Пророчество привело нас к победе над врагами. Если предназначение Тяньди в том, чтобы возвысить и объединить земли Чжун, значит, пророчество оправдало себя сверх всякой меры.
— Значит, неважно, что Вечный Хан был убит не героем пяти Поднебесных?
Мори кивнул:
— Изначальная цель пророчества исполнилась. Просвещенные государства одержали победу. Они высятся в центре мира на зависть всем. Теперь пророчество дает нам еще одну возможность приблизиться к Тяньди. Просвещения достигают путем неудач.
— Победу добывают путем поражений, — подхватил Тахан, и на лице послушника замешательство постепенно сменилось благоговением. — Значит, пророчество было нарушено намеренно? Крах пророчества — это вовсе не крах, а испытание веры?
Ну да, вроде того.
Мори сам не знал, во что верить, но хороший монах должен сочувствовать людским страхам и тревогам, а хороший настоятель — управлять ими. Мори считался очень хорошим настоятелем. Он ободряюще положил руку на плечо юноши.
— Тяньди дает тебе возможность превратить свою слабость в силу. Я хочу, чтобы ты отправился к брату Нану и брату Грамо. Яви им крепость своей веры. Забери у них греховные напитки и приведи обоих сюда.
— Я так и сделаю, настоятель, обязательно. Спасибо, спасибо! — воскликнул Тахан, низко кланяясь. — Я справлюсь! Я больше не подведу вас!
Послушник убежал и вскоре вернулся, ведя за собой товарищей. Все трое несли семь бутылочек со сливовым вином и две чашки. Мори терпел, пока они ползали у его ног, умоляя о прощении и обещая следовать путем Небесного семейства… ну и так далее. Ему пришлось скрыть усмешку. Он, конечно, был настоятелем одного из самых больших храмов в Просвещенных государствах, но это еще не делало его святым. Нельзя сказать, что их слова не имели никакого смысла. Просто все происходящее было предсказуемо и утомительно. Мори полагал, что избыток благочестия только мешает.
Настоятель дождался, когда послушники перестанут каяться, после чего отослал их. Оставшись один в святилище, он повалился в кресло и уставился на ряд бутылочек с вином, стоящих на столе. Он уже собирался отправить их на свалку, но помедлил. Его взгляд перебежал на полку с ароматной водой, потом опять на стол. После того как эта мысль угнездилась в голове Мори, избавиться от нее стало невозможно. Он еще несколько минут смотрел на вино — и наконец сдался.
— Только один глоток. Тяньди простит, — пробормотал он, вытаскивая пробку.
Запах наводил на мысль, что содержимое бутыли годится и как лошадиная отрава, и как смазка для колес. Мори налил немного вина в чашку. От первого — за очень долгое время — глотка по телу пробежала дрожь. Последующие глотки дались гораздо проще. Как будто не было всех этих лет.
Из шкафа вышла фигура в темном одеянии.
— Намерен пить один или поделишься?
Зрелище незнакомца в святилище совершенно не смутило Мори. Он не впервые столкнулся с наемным убийцей. Борьба за влияние внутри братства Тяньди была на удивление жестокой. Мори швырнул в незваного гостя чашкой и бросился к двуручной боевой палице, стоявшей в углу. Ему уже много лет не доводилось браться за оружие, и увесистая палица оказалась тяжелее, чем он думал, — взмахнув ею, он чуть не надорвал поясницу.
— Это священная земля, друг, — произнес Мори. — Прошу тебя подумать о своей душе и…
Неподвижная фигура в плаще небрежно отмахнулась. Палица в руке Мори повернулась, стукнула его в лоб и сшибла с ног.
Ошеломленный, пораженный, Мори с трудом поднялся и, цепляясь за стенку, стал звать на помощь:
— Чужой в святилище! Брат Солум, ко мне! Помогите, помогите!
Кто-то шепнул ему на ухо:
— Если ты дорожишь жизнью служителя Ханьсу, держи рот закрытым, о моя осенняя орхидея.
В памяти Мори ожили несколько полузабытых воспоминаний. Воспоминаний из другой жизни. Только один человек на свете сравнивал его с орхидеей — красивой, требующей тщательного ухода, очень хрупкой. Только один человек умел говорить с ним, словно обращаясь напрямую к его душе.
Он ахнул.
— Тайши! Во имя Тяньди, неужели это ты?
Из темноты выплыло знакомое лицо.
— Здравствуй, Мори. Минувшие годы заставили нас позабыть друг о друге. А ты полысел.
Кровь прилила к его щекам, сердце забилось чаще. На губах Тайши играла та самая улыбка. Именно такой она и жила в памяти Мори. За столько лет Тайши не удалось придать своей улыбке дружелюбный вид. Старость коснулась и ее, но не лишила красоты. Тайши по-прежнему была великолепна.
Помимо загнанных в недра памяти воспоминаний, впрочем, Мори охватила и паника. Расстались они не в лучших отношениях, а нрав Тайши, во всяком случае в те времена, вошел в легенду.
Дошли до него и пугающие известия о ее участии в падении пророчества. По слухам, Тайши была повинна в исчезновении мальчика. Мори не желал верить сплетням, но, поразмыслив, он признал, что похищение Предреченного героя — штука вполне в духе Тайши. Охваченный нерешительностью, он уставился на гостью. В некотором смысле он предпочел бы столкнуться с наемным убийцей.
Тайши нарушила молчание первой:
— Я здесь не для того, чтобы убить тебя, Мори.
Ну хоть что-то. Мори немного успокоился.
— Пусть у меня для этого и есть все причины.
Настоятель снова заволновался и подумал, не кликнуть ли Солума, однако служитель Ханьсу вряд ли одолел бы легендарную Линь Тайши. Тогда Мори прибег к другой тактике:
— Я рад, что ты явилась не за моей головой. Однако мы так и не помирились.
Тогда она по-настоящему улыбнулась — но тут же посерьезнела. Вид у Тайши был такой, словно она раскусила какую-то гадость.
— Мне нужна твоя помощь.