Сали и оленеглазый помогли Квазе встать.
— Я скоро вернусь, — сказала Сали.
Хранитель схватил ее за рукав.
— Будь осторожна, Сальминдэ. Это не те люди, которые раньше возглавляли наш город. Совет Незры — совет только по названию. Он не выражает волю клана.
— Как ты смеешь, старый дурак, — зарычал стражник. — Прояви уважение…
— Еще раз обратишься к Квазе грубо — и я оторву твою руку от туловища, — спокойно произнесла Сали. — Запомните, если до меня дойдут слухи о том, что кто-то скверно обращается с хранителем, род оскорбителя пресечется.
Оленеглазый встал между ними.
— Слово чести, Бросок Гадюки. Пожалуйста, сюда.
Глава 16. Внутренние секреты
Цзянь поморщился и отодвинулся, когда Михе протерла ссадину тканью, смоченной спиртом. Пальцы, державшие его за подбородок, оказались неожиданно сильными. Девушка слегка шлепнула юношу по щеке и подула на избитое лицо, с упреком сказав:
— Сиди спокойно, плакса. И в следующий раз не дожидайся утра.
Цзянь недовольно заворчал. После избиения ему совершенно не хотелось бежать через весь город за лекарем. Получив от Сайыка и его дружков здоровую трепку, он кое-как поднялся и захромал в свою хибару. Покрытый коркой грязи и крови, Цзянь не желал пачкать кровать, но вымыться юноше не хватило сил, поэтому поутру тетушка Ли нашла его дрожащим от холода на полу.
По крайней мере, у него было оправдание, чтобы не заниматься утренней работой. Синьдэ и тетушка Ли отвели Цзяня в лазарет и вызвали Михе. Старший ученик, встревоженный и раздосадованный, теперь подпирал стенку, скрестив руки на груди, и наблюдал. Ученица лекарки тем временем промывала Цзяню раны.
Синьдэ попытался приободрить юношу:
— Нужно поработать над защитой. Одна половина военного искусства заключается в том, чтобы задать противнику трепку, а другая — в том, чтобы избежать ее самому.
— Или же нужно быть просто достаточно крепким, чтобы пережить расправу, — проворчал Цзянь, отодвигаясь, когда лекарка коснулась пореза над глазом.
Девушка, крепко держа юношу за голову, рассмеялась:
— Ну, тогда ты станешь великим искусником.
Синьдэ тут же посерьезнел.
— Сколько раз тебя били, с тех пор как ты поступил в школу? Три раза, четыре?
— Пять.
— И все время Сайык?
— Сайык — только три раза, — признался Цзянь. — И… я же никому не жаловался!
— Я и так знаю, — произнес старший ученик и принялся загибать пальцы. — Три раза Сайык и два раза другие ученики. Мальчишки, которые тебя колотили, были неправы. Их поведению нет оправдания.
— Один раз меня побила Сонья.
Эта мерзкая школа была полна приставал и драчунов. Цзянь ненавидел всех учеников до единого.
— Значит, так. Мальчишки и девчонка, которые тебя колотили, были неправы. Я строго накажу виновных.
— Вот и хорошо. Они получат по заслугам.
Синьдэ присел рядом с ним.
— А что будет в следующий раз?
— А?
— Что будет, когда тебя снова изобьют, Гиро?
Цзянь слегка растерялся:
— Ты опять их накажешь.
— Почему, как ты думаешь, другие ученики к тебе пристают? Подумай-ка.
— Потому что они гнусные ссаные шавки.
Синьдэ усмехнулся:
— От Сайыка и правда попахивает, но вообще-то дело не в этом. Насколько я знаю, больше он ни с кем не дерется. Почему он задирает только тебя?
— Богатенькие ребята дразнят бедных.
Синьдэ пожал плечами:
— У Хуа и Цзиньди родители крестьяне. Отец Улли — нищий пьяница.
— Он умер прошлой зимой, — вставила Михе.
— Ну вот, а я и не знал. Улли ничего не сказал, бедняга… — Синьдэ со значением взглянул на Цзяня. — Выходит, Улли — сирота. И не в богатстве дело. В школе есть и другие бедняки, которых не трогают.
— Значит, Сайык — просто забияка, который обижает слабых.
Цзянь сказал это и вспыхнул от стыда. Если бы он только мог проявить себя…
Синьдэ покачал головой.
— Пусть ты и новичок, Гиро, но ты талантлив, все это видят.
В голове у него зазвучало предостережение Тайши. Неужели он выдал себя? Проклятая старуха, сколько от нее неприятностей.
— Неважно почему, — неуклюже ответил Цзянь.
— Я просто хочу, чтобы ты понял, — терпеливо продолжал Синьдэ.
— Понял что?
— Что ты тупой осел, — резко сказала Михе, и от неожиданности оба вздрогнули.
Девушка бросила свою лекарскую сумку на пол.
— Послушай, Гиро, ты мой друг, но я скажу прямо: ты то ноешь, то шипишь как змея и вечно плюешься ядом.
Цзянь нахмурился:
— С чего ты взяла, что мы друзья?
Михе ласково улыбнулась:
— Как ни странно, ты мне нравишься, хоть у тебя и ужасный нрав.
Синьдэ кивнул, и Михе вышла из комнаты.
— Для человека, который никогда не нападает первым, ты завязываешь слишком много ссор.
— Ничего подобного!
— Я не слепой, — голос старшего ученика звучал спокойно и сочувственно. — Если вечно искать повод для злобы, он обязательно найдется. Отношения с людьми, которые тебя окружают, окрашены твоим настроением.
— Но это я тут пострадавший!
— И я накажу за это Сайыка, — сказал Синьдэ. — Тебе, наверное, тяжело жилось раньше, но нельзя же злиться на всех подряд. В конце концов люди начнут давать сдачи. И в особенности так нельзя обращаться с другими учениками. Лунсянь — это не просто школа боевых искусств, а семья. Ты, я, Сайык — мы братья. Искусники Лунсяня не бросают друг другу вызов на поле боя. Нас соединяют кровь и долг.
— Для тебя все, может, и так, — буркнул Цзянь. — Ведь ты кумир школы.
— Так будет и для тебя, — ответил Синьдэ, — если ты сам того захочешь. Но братство при лунном дворе не дается даром. Его нужно заслужить преданностью и доброй волей. Иногда причина кроется не в том, кто виноват и кто первый начал. Даже не в том, что правильно, а что нет. Семья и братство — вещи более глубокие. Понимаешь?
— Ну да…
На самом деле Цзянь не очень-то понимал.
— Простите, старший ученик, вы хотели со мной поговорить… — Сайык возник на пороге и замер, увидев Цзяня.
Синьдэ подмигнул Цзяню, и тут же его лицо исказилось от гнева. Он обрушился на Сайыка:
— Кто-то избил брата Гиро вчера вечером. Я думаю, что это сделал ты.
Сайык не умел притворяться. Он побледнел и судорожно сглотнул.
— Я…
— Этот поступок марает честь школы. Я заставлю тебя до конца цикла прислуживать во дворе. Может быть, тогда ты научишься уважению.
— Но он…
— Ты хочешь мне солгать? — прошипел Синьдэ, и его взгляд на мгновение упал на Цзяня. — То, что говорит брат Гиро, меня не волнует. Я знаю, что виноват ты. И я приказываю тебе отправляться во двор и стоять на коленях посреди тренировочной площадки до завтрашнего утра.
У Сайыка глаза полезли на лоб.
— До завтрашнего утра?
Цзянь был совершенно согласен с наказанием, назначенным Сайыку… но тут Синьдэ упомянул его имя, и намерение старшего ученика стало совершенно ясно.
Цзянь молчал, а Синьдэ продолжал бранить Сайыка.
— Скажи спасибо, что я тебя не выгнал! Может быть, теперь ты наконец поймешь, что такое смирение и братство.
Он повернулся к Цзяню:
— Ну а ты что скажешь?
Цзянь уставился под ноги. Синьдэ пытался преподать ему урок, но гордость и гнев мешали Цзяню. Он не мог оставить все как есть. Он хотел видеть Сайыка наказанным. Этому титулованному задире прощали любые выходки только потому, что он был богат и знатен.
Настала неловкая тишина. Наконец Синьдэ сдался и вздохнул.
— Ладно. Раз вы оба молчите, значит, разделите наказание. Стойте на коленях во дворе до вечернего гонга. Ступайте.
Цзянь испугался:
— Но я же не виноват!
Это было несправедливо. Он не сделал ничего дурного. И он думал, что Синьдэ на его стороне! Очевидно, нет. Все против него ополчились.
Утренний урок уже шел полным ходом, когда Синьдэ привел обоих во двор. Гуаньши, сидевший на своем каменном троне, не повел и бровью, когда увидел Цзяня.
— Стойка лошади, защита, поворот, ответ, стойка лучника, удар, двойной удар, шаг. Стойка лошади… — Он замолчал, когда увидел Сайыка.
Синьдэ вывел юношей вперед и поставил лицом к остальным.
— На колени.
Оба повиновались.
Гуаньши помрачнел и грозно зашептался с Синьдэ, который отвечал почти так же резко. Мастер без особого удовольствия повернулся к ученикам, которые стояли и глазели на наказанных.
— Я что, велел остановиться? Если вы, олухи, ждете моих приказаний, да будет так. Стойка лошади. И не двигаться, пока я не разрешу.
Гуаньши встал и сердито вышел. Половина бедных новичков успела свалиться с ног, прежде чем наставник вернулся.
Вскоре появилась следующая группа учеников. Затем прозвонил гонг к обеду. Несколько человек в свободное время упражнялись во дворе с копьями и посохами. Цзянь и Сайык по-прежнему стояли на коленях. Несколько приятелей Сайыка пытались заговорить с ним, но грозный взгляд Синьдэ их спугнул.
Ближе к вечеру Цзянь начал слабеть. Он из последних сил пытался стоять прямо. Сайык тоже страдал — колени у него медленно, но верно подгибались. Увидев, что соперник изнемогает, Цзянь приободрился. Если ему не позволено победить в бою, он победит в наказании. Очевидно, Сайык пришел к тому же выводу. Оба застыли неподвижно.
Прошло еще два часа.
У Цзяня, пропустившего завтрак и обед, урчало в животе от доносившегося с кухни запаха. Он взглянул на Сайыка; тот грозно нахмурился. Цзянь нахмурился тоже. Это было своеобразное состязание.
Синьдэ вел вечерний урок, когда ворота школы с грохотом распахнулись. Вбежали двое учеников — один был в крови, а с другого ручьями текла вода, словно его окунули в водопойную колоду.
— Старший ученик! — с трудом пропыхтел первый, плотный и коренастый Хунра, валясь на колено. — У западных ворот в «Клюющем журавле» заварушка. Несколько наших схватились с Южным Крестом.
— Сколько нас и сколько их? — спросил Синьдэ.
Хунра сосчитал по пальцам.