Солдаты, стражники и пожарные были слишком заняты, чтобы обращать внимание на маленькую компанию, кравшуюся в потемках. Беглецам удалось миновать ворота, ведущие в Шафрановую Догму, а там до больницы было рукой подать. Сильнее всего они рисковали, когда барабанили в запертую дверь, пока в темном окне не замаячила зажженная лампа.
Михе — та самая, которая, возможно, не выставила бы их — отнюдь не пришла в восторг от того, что приятели возникли у нее на пороге посреди ночи и привели с собой целую кучу незнакомцев.
— Привет, Михе, — начал Синьдэ. — Прости, пожалуйста…
— Недоумки, вы меня разбудили, — перебила Михе, зевнула и отвернулась, волоча подол длинной поношенной ночной рубашки по полу, как шлейф скверно подогнанного свадебного платья. — Ноги вытирайте!
Они все ввалились в переднюю, и Цзянь закрыл дверь.
— Где доктор Куи?
— У себя дома, за городом, — сказала Михе, направляясь к себе. — В больнице живет только ее бедная ученица. Бабка может лечь на столе. Где поместятся остальные — меня не волнует.
Тайши ощетинилась:
— Ты кого назвала бабкой?
Синьдэ указал на нее.
— Михе, это Линь…
Михе отмахнулась.
— Завтра.
И скрылась в спальне.
Тайши оценила ее непоколебимое желание выспаться. Она повернулась, обозревая свою пеструю компанию. Брат Ханьсу вышел в крошечный больничный садик — только там он не рисковал расшибить голову. Тайши за него изрядно беспокоилась. Она не потащила бы Пахма с собой, если бы Люмань при последнем издыхании не назначил его Стражем Тяньди. Он признался Тайши, что такой должности на самом деле не существует, но молодому монаху нужно было за что-то держаться, чтобы не утратить веры. Люмань умолял Тайши позаботиться о том, чтобы Пахм целым и невредимым вернулся в монастырь Каменного Цветка.
— Он славный юноша, — прохрипел умирающий великан, с трудом хватая воздух ртом. — Пожалуйста, присмотрите за ним, мастер. Помогите ему сохранить веру и вернуться домой.
«За что мне это?» — подумала Тайши, но Люмань умер, и ей пришлось заботиться о чрезмерно чувствительном молодом монахе, переживающем внутренний слом. Пахм держался замкнуто и высокомерно с тех пор, как они погребли Люманя; за время путешествия в Цзяи они не обменялись и десятью словами. Даже Цофи не могла его подбодрить. И ел он за троих.
К слову о мрачном нраве — Тайши взглянула на героя Тяньди, который дулся, стоя в сторонке, как будто она только что отобрала у него любимый игрушечный меч. Что это он насупился?
— Как дела, мальчик? — спросила Тайши.
Он прищурился и поджал губы, словно собирался вызвать ее на бой. Только тут Тайши поняла, что Цзянь сдерживает слезы.
— Чем я плох? — хрипло выговорил он.
Тайши подумала, что список выйдет длинный.
«Давай, скажи что-нибудь доброе. Утешь его».
— Ты задаешь сложный вопрос, дружок. С тобой связано много…
— Признайте это! — перебил он, почему-то ткнув пальцем в Цофи, и плотина рухнула — по его лицу покатились слезы. — Дело не в том, что вы не хотели брать ученика. Вы не хотели брать в ученики меня. Поэтому вы уехали и нашли себе кого получше.
Тайши разинула рот.
— Что? Ты думаешь, эта долговязая болтушка — моя ученица? Наследница семейного стиля Чжан? — Она взяла со стола деревянную миску и позвала: — Эй, Цофи!
Дочь картографа оторвалась от полок с травами, которые изучала.
— Что?
Тайши метнула миску по отлогой дуге через всю комнату. Она пролетела меж вытянутых рук Цофи и стукнула ее в лоб. Девушка согнулась вдвое.
— Старая карга! За что?!
Тайши повернулась к Цзяню:
— Доволен?
Тот явно смутился:
— Она не… тогда что она здесь делает?
Тайши вздохнула:
— Не знаю. Но за безнадежные случаи я не берусь.
По правде говоря, Тайши была рада, что Цофи решила составить ей компанию. Она думала, что девушка отправится своей дорогой, когда они доберутся до Сюйсана, или потом, когда переночуют в Лойа… и каждый раз, когда казалось, что Цофи вот-вот уйдет, та заявляла, что поедет с Тайши до следующего привала.
То ли Цофи правда некуда было податься, то ли она слишком боялась остаться одна — в любом случае Тайши признала, что общество этой язвительной девицы ей приятно. Тем более что в ее отсутствие пришлось бы довольствоваться угрюмым Пахмом. Так или иначе, Цофи доказала, что ум у нее острый. Читала и считала она лучше, чем Тайши и Пахм, вместе взятые.
Цзянь устыдился.
— Я не знал… мне просто казалось, что вы не вернетесь за мной.
— Интересно почему? Я, кажется, тебе обещала. Мне и в голову не приходило тебя бросить.
Раз десять приходило. Но, по крайней мере, Цзянь перестал дуться, как выкупанная кошка. Тайши оглядела его с головы до ног.
— Ты вырос. И обзавелся мускулами.
— Почему так долго? — спросил он, все еще икая от рыданий. — Вы сказали, что скоро вернетесь… я думал, мы увидимся через две-три недели. Прошло больше года!
— Две-три недели… — Тайши сжала зубы. — Цзянь, с тех пор как я тебя здесь оставила, за мной непрерывно охотились честолюбивые недоумки с острыми предметами и самоубийственными намерениями. Я ночевала в канавах, на деревьях, в склепах и тюремных камерах. Мне пришлось иметь дело с Немыми, охотниками за наградой, тенями-убийцами, чжунскими солдатами. А еще меня чуть не сожрала стая мерзких горных шакалов. Ах, бедный, как ты страдал в школе.
У Цзяня задрожали губы.
— Мне было тяжело.
Тайши решила не обращать на это внимания. Умение разбираться в собственных мыслях в заведении Гуаньши явно не преподавали. Она села на лекарский стол и жестом подозвала мальчика.
— Ну, расскажи, как тебе здесь жилось.
Он придвинул табурет и охотно исполнил ее просьбу, начав с того самого дня, когда она ушла. Тайши была впечатлена ясной памятью Цзяня, особенно когда дело касалось того, что ему не нравилось. Он живо описал грязный сарай, в котором жил, подробно перечислил свои обязанности по хозяйству, некоторое время сетовал на бедность. По большей части, впрочем, он жаловался на обращение с ним Гуаньши и других учеников.
Несколько раз Тайши с трудом удерживала раздраженный вздох. Все, что он описывал, составляло обычную жизнь для тех, кто не носил звонких титулов и не жил в роскошных дворцах. Даже порядки в школе боевых искусств совершенно не выходили из ряда вон.
— Лунный двор бывает жестоким, — сказала она. — Это волки, которые дерутся за славу и власть, а иногда и за объедки. Военному искуснику часто не на кого положиться, кроме товарищей по школе. Школа — вот его стая. Поэтому ученикам так важно сдружиться.
Он кивнул:
— Я как раз начал это понимать, когда все рухнуло.
Тайши была заинтригована.
— Ну-ка, ну-ка?
Цзянь рассказал о стычках Лунсяня с другой школой, о том, как старший ученик Южного Креста сжульничал и ударил Синьдэ саблей. Хотя во всем остальном Цзянь был до жути подробен, он обошел молчанием ранение друга.
— Потом стало еще хуже. Когда Синьдэ и Кейро подрались во второй раз…
— Кейро — это другой старший ученик?
Цзянь кивнул:
— Кейро чуть его не искалечил, и я пришел на помощь. Я не хотел себя выдавать, но у меня не осталось выбора, — он помолчал. — Синьдэ — мой… мой брат.
— А я думала, ты ненавидишь всю школу.
— Да, с ними было трудно, — быстро ответил Цзянь, задумался и как будто немного приуныл. — Со мной тоже было трудно.
Тайши подалась вперед. Глаза у нее блеснули.
— М-м?
— Я долго злился. На вас, на Гуаньши, на других учеников. На весь свет. После того как побыл героем пяти Поднебесных, тяжело быть нищим простолюдином, — произнес Цзянь задумчиво и почти скорбно. — Несколько недель назад все вроде как стало налаживаться. После ссоры с Южным Крестом другие ученики начали меня принимать.
— Ты получил важный урок. Братство необходимо, Цзянь.
На лице мальчика вновь отразилась тревога.
— Ну, долго это не продлилось. Когда я выдал себя, защищая Синьдэ, пошли слухи, что я мастер, который проник в Лунсянь, чтобы выведать секреты Гуаньши.
— Мастер, ха! Этим званием швыряются слишком легко! — фыркнула Тайши. — Хотя, признаю, кража чужих приемов и впрямь не редкость при лунном дворе.
Цзяня, казалось, уязвили ее слова, однако он быстро оправился. Он и впрямь повзрослел за время разлуки. Мальчик, которого она обучала в Небесном дворце, несколько часов, если не дней кипел бы из-за любой обиды.
Цзянь продолжал:
— А теперь моя школа сгорела дотла, а Гуаньши погиб. И все, скорее всего, обвинят меня. Я не верну себе честного имени.
Если Цзянь заговорил о чести, значит, он усвоил еще один важный урок.
— Расскажи мне, как Гуаньши тебя учил.
Цзянь вновь оживился, воскрешая полученные оскорбления. Он с горечью жаловался на то, что наставник нарочно его удерживал и не позволял развиваться.
— Полгода простейших упражнений! Три, четыре, пять движений! Полгода ушло впустую! Неделя на отработку самого простого удара, три недели — на Кулак-молот! — Он выразительно размахивал руками и откровенно злился. — Я освоил все это, едва научившись ходить. Я тысячу раз безупречно проделывал эти приемы на глазах у Гуаньши, а он как будто ничего не видел. Он заставлял меня повторять одни и те же дурацкие упражнения. Клянусь, я забыл в Лунсяне в десять раз больше, чем выучил!
Тайши не стала скрывать улыбку.
— Конечно. В том-то и состояла цель.
— Что? — переспросил Цзянь и подозрительно прищурился. — Вы об этом знали?
— Я это и придумала, — ответила она, пожимая плечами. — Гуаньши, вообще-то, исполнял мою просьбу — начать с самого начала, сделать так, чтобы ты забыл ту чушь, которой тебя напичкали твои бестолковые наставники. Я хотела, чтобы ты обзавелся незыблемым фундаментом.
— Но целый год потрачен зря!
— Вовсе нет. Ты был диким неприрученным псом, а теперь превратился в смирного щенка, который наконец перестал пачкать по углам. Ты готов учиться.