Кваза хрипло засмеялся.
— Знаю. В конце концов я тебя оттуда выудил.
Это произошло давным-давно, но жгучее унижение по-прежнему напоминало о себе. Наставники все-таки отучили Сали бояться пауков, пускай для этого им пришлось продержать ее в яме с насекомыми три дня. Но до сих пор мерзкие многоногие твари ей не нравились.
Сали сидела, одной рукой держа чашку, а другую положив на рукоять кнута. По правде говоря, она слушала Квазу лишь краем уха, а в голове у нее крутились события минувшей ночи. Она подобралась так близко. Она настигла мальчишку. Это был ее шанс — возможно, единственный для Сали и для всего народа Катуа, — и она потерпела поражение. Уже дважды. От такого позора не отмоешься. Очистить свое имя она могла лишь одним способом. С губ Сали сорвалось проклятие.
— Что случилось? — спросил Кваза, заметив ее стиснутый кулак.
Беспокойство Сали никогда не оставалось для него тайной.
— Прости. Я отвлеклась, — Сали взглянула на утренние лучи, пробивавшиеся сквозь щели. — Не знаю, удалось ли беглецам выйти из города. Тех, кто выжил после нападения на школу, я отправила следом. И понятия не имею, где Мали и мой ученик.
Кваза поднял бровь.
— Сальминдэ, у тебя есть ученик?
Она вздохнула:
— Честно говоря, это было необдуманное решение, которое я приняла со зла.
— Хочешь, я схожу на разведку? Изможденный старик не вызовет у стражи подозрений.
— Нет, ты и так сделал достаточно, друг мой. — Сали допила чай и встала. — Уже почти полдень. Мне пора. Спасибо за приют и утешение.
Мысль о том, что, вероятно, они видятся в последний раз, нахлынула на нее с небывалой силой.
— Спасибо за все.
Улыбка и непоколебимое спокойствие Квазы были так же приятны теперь, как в тот день, когда перепуганная, взволнованная девочка впервые вошла в дом Бросков Гадюки.
— Ты подарила старику драгоценное последнее воспоминание, дитя мое.
Сали обняла его и повернулась к двери.
— Почему ты не ушел со всеми? Неужели предпочитаешь умереть здесь? Твой дом — в Травяном море.
Кваза пожал плечами.
— В Цзяи десятки стариков поддержали подпольщиков, но сами решили не уходить. Дело не в том, что нам не хочется домой. Мы стары и слабы, мы лишь задержим беглецов. Наша жизнь близится к концу. Мы надеемся, что, оставшись, поможем грядущим поколениям увидеть то, что больше не увидим мы.
На глазах Сали выступили слезы, голос дрогнул:
— Твое место всегда будет у моего очага, названый дядя, и, пока бьется мое сердце, ты будешь в нем жить.
Они долго стояли, обнявшись. Руки у Сали дрожали. Она знала: даже если ей удастся выбраться из Цзяи, часть ее души останется здесь.
— Однажды я вернусь за тобой, — сказала она.
— Я уже обрел покой, — решительно произнес Кваза, провожая ее до двери. — А теперь веди домой свой народ.
Сали покинула дом Квазы, раздираемая противоречивыми чувствами. Ей до сих пор не приходило в голову, отчего так много подпольщиков предпочло остаться. Если побег окажется удачным, те, кто остался в Цзяи, будут позабыты. Впрочем, Сали решила приложить все силы, чтобы к их жертве отнеслись с должным почтением.
Ночной хаос утих с рассветом, но в воздухе еще висело напряжение: стражники стояли на перекрестках и патрулировали улицы. Сали пришлось пробираться задними дворами и переулками, пока она не достигла ворот квартала. У гостиницы она обнаружила целую толпу.
Дыхание у нее замерло, когда стражники вытащили хозяина гостиницы Эсуна и швырнули его на колени. Стражник с двумя перьями на шляпе, торчавшими, как кроличьи уши, во всеуслышание объявил на катуанском, что арестованный принимал у себя заговорщиков. Затем, под крики и оханье толпы, другой стражник накинул на шею Эсуна петлю и затянул ее, нажав ногой в спину.
Сали подавила желание выскочить, броситься в драку и уложить на месте как можно больше чжунцев. Она напомнила себе, что бессмысленные жертвы — не жертвы вовсе, а просто тщетная попытка исцелить раненую гордость. И все-таки пылкий нрав и ярость чуть не одержали верх над разумом.
— Эй, эй… наставница, Сальминдэ! — прошептал кто-то сверху.
Сали подняла голову и увидела на соседней крыше Хампу. Он махал рукой, стараясь не привлекать к себе внимания чжунцев.
Она тихо выругалась.
— Хампа, что ты здесь делаешь?
Он ткнул пальцем в конец переулка и исчез.
— Вот дурак.
На сей раз он решил ее не послушаться. У Сали не оставалось выбора, кроме как пойти туда, куда он показал.
По крайней мере, молодой человек пережил нападение на школу (в основном благодаря тому, что она оставила его стеречь ворота). Ночью Сали потеряла половину отряда, хороших бойцов… во всяком случае, верных. Они были готовы рискнуть жизнью ради блага Катуа.
Они встретились за разбитой дверью брошенного дома. Хампа, казалось, был измучен еще больше, чем она.
Сали ухватила парня за рубашку.
— Я велела тебе уйти с остальными и догонять беглецов.
— А я сказал, что мое место рядом с вами, — огрызнулся тот. — Говорите что хотите.
В конце концов он выказал немного силы духа. Сали этого ждала. Ритуал Неповиновения был давней традицией среди Бросков Гадюки. Как долго наставник сможет давить, прежде чем новичок наконец даст сдачи? Хампе понадобилось немало времени. Сали тоже. По крайней мере, Хампа не льнул к ней так, словно она была Ханом. Даже Цзяминь не требовал столько униженного поклонения.
Она уже собиралась поздравить его с тем, что наконец он отрастил зубы, но вдруг принюхалась и отпрянула.
— Что за вонь?
— Я прыгнул в зеленую реку, которая течет посреди города, — ответил юноша и содрогнулся. — Так и спасся. Чжунцы страшно неопрятны. Их водоемы забиты мусором.
У Сали не хватило духу сказать ему, что в Цзяи нет никакой реки.
— Что ты делал на крыше? — спросила она.
— Меня отыскал один из друзей Самайи. Я наблюдал за вами. Пойдемте.
Хампа провел ее в маленький заброшенный храм Тяньди, наполовину ушедший в лужу сточных вод. В задней части здания оставалась кладовка — еще сухая. В углу лежала куча сена, посреди пола виднелся недавно потушенный очаг.
— Отдохнем, — сказал Хампа. — Самайя скоро к нам придет. Можете лечь там.
У Сали не хватило сил спорить. Ночная битва отняла у нее больше сил, чем она думала. Как-никак, пришлось схватиться с двумя мастерами. После Лунсяня она вымоталась. Этот мужчина драться умел — будь он помоложе, она не отделалась бы так легко. Оба поняли, каким будет исход, как только клинки скрестились. Она оставила бы ему жизнь, если бы он сдался, но мастер твердо вознамерился спасти мальчишек. Этот порыв был достоин уважения.
А старуха… представляла собой нечто иное. С первого удара Сали ощутила ее силу. Кем была эта женщина и что она делала в Цзяи? Сали измоталась, всего лишь противостоя ударам.
Она всегда неохотно вспоминала о том, что обычно побеждала Цзяминя, прежде чем он сделался Вечным Ханом, а затем начала ему проигрывать. Так вот, эта женщина не уступила бы и Хану. Если она взялась защищать Предреченного героя, значит, миссии Сали пришел конец. Вряд ли она сумела бы в одиночку победить великого мастера.
Усталость наконец взяла верх над тревожными раздумьями. От соломы пахло гнилью и блевотиной, стебли царапали кожу, но сон одолел Сали, едва та закрыла глаза.
Глава 39. В укрытии
Михе влетела в больницу, громко хлопнув дверью, аж затряслись стены.
Цзянь, который как раз спорил с Цофи насчет того, как лучше расставить склянки на полках, поднял голову.
— Привет, Михе, как прошла встреча… — он смущенно кашлянул, — с друзьями?
— Некогда! Прячьтесь все, живо! Она идет сюда!
Только одна женщина, по мнению Цзяня, могла внушать такой страх. Он вскочил и схватился за ближайшее оружие. Им оказалась метелка.
— Что? Она нас нашла? Как?
Пахм и Синьдэ, сидевшие у очага, на котором кипел маленький чайник, поднялись.
— Кто нас нашел? — уточнил старший ученик.
— Моя наставница, кто еще! Сейчас будет срочная операция! — И ученица иглоукалывателя принялась смахивать все подряд со столов и рассовывать вещи по углам. — Почему здесь такой бардак?
Тайши, дремавшая на столе посреди комнаты, приподняла полотенце с лица.
— Что ты несешь, девочка?
— Доктор Куи придет через час! Нужно все прибрать! Шевелитесь!
— А. Разбуди меня за пять минут до ее прихода, — сказала Тайши, накрыла лицо полотенцем и отвернулась.
— А я думал, твоя наставница за городом, — сказал Цзянь.
— Гиро, срочная операция! — крикнула Михе и принюхалась. — Что за вонь?
Пахм указал на кипящий горшок.
— Мы варим рисовый суп. Хочешь есть?
Михе прищурилась:
— Да, я умираю от голода, но почему так странно пахнет?
Она указала пальцем на мелко нарезанные травы, лежавшие на дощечке.
— Это то, что я думаю?
Пахм взял какой-то корешок и принюхался.
— Ты имеешь в виду имбирь?
Михе выхватила из огромной ручищи скрюченный корешок и потрясла им перед носом у Пахма.
— Нет. Это — кроличий корень. Им лечат бесплодие, и он на вес золота. Кто разрешил тебе брать его с полки?
Пахм страшно смутился. Он возвышался над остальными, даже когда сидел на корточках.
— Я не знал…
— Мастер меня убьет, тупой ты осел. Этот корень созревает раз в шесть циклов!
Ханьсу склонил голову.
— Прости, — промямлил он и вышел.
Михе тоже смутилась, когда огромный монах, понурившись и волоча ноги, удалился в сад.
— Что с ним такое? А, ладно. Беритесь за уборку! Если Куи обнаружит, что я превратила больницу в ночлежку, она выкинет на улицу нас всех.
— Послушай, — негромко сказал Синьдэ. — Это вышло случайно. Не ругай Пахма. Он хотел как лучше. У нас ничего не было, кроме риса, и он решил приготовить что-нибудь вкусненькое.
— Я еще даже не начала его ругать!
— Пахм все принимает близко к сердцу. Пожалуйста, будь с ним помягче.