Посредником в переговорах стал Василий Андреевич Жуковский, которого убедили, что Дантес хочет сделать предложение сестре Натальи Николаевны – Екатерине Николаевне Гончаровой (которая сама была влюблена в него).
Пушкин был уверен, что это ложь и лишь способ избежать дуэли.
Тем не менее венчание Жоржа Дантеса-Геккерна и Екатерины Николаевны Гончаровой, на которое Пушкин не пришел, а Наталья Николаевна присутствовала только на церковной церемонии, состоялось 10 января 1837 года. Ровно за месяц до кончины Пушкина.
Несмотря на то что теперь Пушкины и Геккерны оказались одной семьей, Пушкин отказался поддерживать с ними родственные отношения. После этого настойчивые ухаживания, которые, казалось, только прекратились, возобновились с новой силой. И теперь они компрометировали не только семью Пушкиных, но и молодую жену Дантеса. На одном из балов в конце января Дантес вел себя настолько непристойно, отпуская грубые шутки в адрес Натальи Николаевны, что это стало слишком очевидно для всех и не могло остаться без последствий.
Глава 8«Я не умру…»
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь – как раз – умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
Целительные воспоминания. В те морозные дни они согревали Пушкина и Наташу, примиряли и успокаивали. Во время прогулок или бесед за столом супруги снова и снова проваливались в прошедшее, как в мягкую перину. Беседы-отдушины укрывали их от наглых вторжений извне и разрушающих страхов, наполняя взамен нежностью.
Вот они только переехали в Царское Село. Наташа поначалу не была сильно загружена бытом, дети еще не родились, она читала стихи мужа или слушала, как читал он. Потом нарочито небрежно ухмылялась: «Хм, ну неплохо… неплохо…» Пушкин возмущался и щекотал ее в отместку: «Неплохо?.. Что значит «неплохо», а?!» Она боялась щекотки, но стойко держалась до последнего, нарочно не спешила признавать гений мужа. А в стихах, кстати, знала толк: было время, когда сама пробовала писать.
Потом появились дети. Как они любили летом все вместе играть на лужайке у дома! Валялись на траве, бегали, шумели, прятались…
А их переписка! Каждый раз, когда Пушкин уезжал по делам, Наташа писала ему почти ежедневно, подробно рассказывала о прошедшем дне, делилась самыми сокровенными мыслями, и все это вперемежку с нежными признаниями. Он встречал письма с поистине детской радостью, осыпая поцелуями каждый конверт. Тут же писал ответ, где с признаниями в любви неизменно соседствовали и легкие подтрунивания. Наташа не обижалась.
Да, им было что вспомнить, и все еще было, о чем мечтать.
Пушкин закончил новую повесть, а Смирдин с радостью ее принял, даже заплатил вперед, как в лучшие времена. Поэт ликовал! Вообще же, семейная идиллия последних дней, спокойствие, которое робко обосновалось в их доме, очень вдохновляли, и он снова стал писать. Идеи одна за другой влетали в его голову, только успевай ловить.
Вот и в тот день после прогулки он сразу же сел за рабочий стол – на ум пришли удачный строчки. Хотел записать, но взгляд упал на нераспечатанное письмо, лежавшее поверх рукописей. Так как конверт не был похож на те, в каких обычно приходят счета, Пушкин его открыл, предвкушая приятные вести: заказ на новое произведение, письмо от издателей, из редакции, о повышении гонорара, в конце концов.
На белом фоне довольно умело (стоит признать) был нарисован диван и две фигуры на нем, женская и мужская, а над головой каждой подпись «Дантес», «Пушкина».
Искусный автор дивана, видимо, сомневался в своей способности писать людей, поэтому уточнил имена героев, дабы исключить кривотолки.
Диван с ярко-алой обивкой, ажурными ручками и спинкой.
Карикатурный Дантес тянул руки к такой же карикатурной Наташе, которая с радостью отзывалась на объятия, а чуть ниже шел похабный текст, о том, что Пушкин отныне входит в состав ордена рогоносцев.
«Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена».
– Саша, пойдем спать, завтра все доделаешь, – Наташа стояла в дверях комнаты.
До чего она хороша, его ангел, невозможно не любовался.
На столе же перед ним совершенная грязь: пошлое письмо, вульгарная фигура нарисованной барышни, «орден рогоносцев».
– Ложись, я поработаю немного, – улыбнулся Пушкин.
Сомнений не было, паскудное послание – дело рук Жоржа Дантеса, это ясно по характеру письма, по европейской традиции опрыскивать конверт парфюмом и его аромату, по бумаге и почерку.
Яснее ясного, что дальше так продолжаться не может! Пушкин тут же написал ответ с вызовом, приправив его изрядной порцией оскорблений (чтоб не дать шанс сопернику отказаться). Он настаивал на том, чтоб поединок состоялся как можно скорее, завтра же! Каждая минута промедлений, когда они дышат одним воздухом с негодяем, была оскорбительна для него и для его жены.
Друзьям он не сказал ни слова, пока не получил ответ, который, к счастью, пришел довольно быстро. Боялся, что его начнут отговаривать или сделают так, чтобы эта дуэль не состоялась.
Всю ночь он просидел за столом, не замечая ход времени: вот только Натали ушла в свою комнату, а в доме стихло, и – миг! – на горизонте уже затеплился утренний свет. Не в силах ждать дольше, он быстро оделся и направился к Данзасу. Тот оказался дома, на удивление трезв и даже не помят. Визит Пушкина его удивил: «Сколько лет…».
Без прелюдий и объяснения Пушкин объявил, что вызвал Дантеса на дуэль и теперь ему нужен секундант.
– Почему я, а не Жуковский? – вопрос логичный: в последнее время они редко виделись, образ жизни стал слишком отличаться.
– Отговаривать будет. К императору жаловаться побежит. Ты мне нужен.
– А если…
– Брат, я не умру, – прервал Пушкин. – Не сегодня. Не судьба.
Они сели в экипаж, и тот помчался за пределы города. Пушкин был на удивление спокоен, молчал и непрестанно глядел в окно.
На Дворцовой набережной, близ Троицкого моста Данзас заметил карету, в которой сидела Наташа. Как было бы хорошо им с Пушкиным увидеть друг друга: если кто-то и мог остановить поэта в ту минуту, то только жена. Данзас попытался привлечь ее внимание, приложив ладонь к окну экипажа (чтоб Пушкин ничего не заметил), но Наталья не увидела его. Либо из-за чрезмерного расстройства, либо ее близорукость, над которой часто подтрунивал муж, подвела и в этот раз.
А Наташа тем временем искала мужа. Утром его не оказалось рядом, в рабочем кабинете тоже, а на столе был брошен листок с карикатурой. Ей сразу стало все ясно.
Первым делом она бросилась к Жуковскому: утро он обычно проводил в кафе с друзьями-литераторами, беседуя о словесности. Забыв о приличиях, она вбежала в зал, нашла взглядом поэта и бросилась к нему:
– Немедленно говорите, где он!
– Кто? – таращил глаза Жуковский.
– Где Саша?
– Не имею понятия, где он должен быть.
В ответ Наташа протянула ему карикатуру. Жуковский моментально пришел в себя: «Дьявол!» Яснее ясного и то, где сейчас Пушкин, и почему никто ничего не сказал!
Сам он ничего не мог предпринять, надеяться можно было только на вмешательство императора.
– Дуэль? Как это в духе Пушкина! – Николай, кажется, не сильно удивился новостям.
Он дал распоряжение Бенкендорфу найти место поединка и предотвратить его во что бы то ни стало.
Но первые новости появились не сразу: «Его экипаж видели на пути к Черной речке…»
Сведения были верными, но сильно запоздалыми.
В назначенное время Пушкин вышел из экипажа, умиротворенный и улыбающийся. Скоро, наконец, все закончится и жизнь потечет по-старому, без обид, сплетен, без Дантеса.
– Вам подходит это место? – уточнил Данзас у присутствующих.
Соперник и его секундант кивнули в ответ.
– Давайте начинать, – сказал Пушкин.
– Господа, – начал секундант Дантеса, – вы становитесь в пяти шагах от барьеров. По моему сигналу можете сходиться к ним и стрелять в любой момент.
Соперники взяли пистолеты, отмерили шагами расстояние и отметили барьер. Затем стали расходиться. Дантес часто дышал, споткнулся, Пушкин же был как никогда хладнокровен.
Данзас понимал, что правила дуэли чрезмерны и почти не оставляют шансов выжить, а тем более остаться невредимым: слишком маленькое расстояние, барьер и того меньше, никакого права первого выстрела, напротив, стрелять можно в любой момент. Практически верная смерть. Конечно, заикаться о перемирии не стоило, Пушкин не стал бы даже слушать, но Данзас до последнего искал способ переубедить друга. За плечами поэта было более двадцати пяти вызовов на дуэль, однако большинство из них не состоялись из-за перемирия, а в тех, что были, Пушкин обычно стрелял в воздух. Вот бы и в этот раз обошлось!
– Прошу у вас разрешения подойти к своему дуэлянту, – он подошел к Пушкину. – Саша. У тебя дуэлей было много, но ты же не убивал никого.
– Костя…
– Это тебя наизнанку вывернет. Это очень сложно пережить.
– Ну, что же – жребий брошен, – Пушкин прицелился: разговор окончен.
– Allons у![25] – скомандовал секундант Дантеса.
Соперники повернулись друг к другу.
Направились к барьерам.
Шаг, второй, третий, четвертый… Выстрел!
Первым спустил курок Дантес.
Пушкин упал и схватился за бок.
Данзас бросился к нему, кровь из раны моментально промочила одежду насквозь: