Похоже, Гаррисон удивился, что она так легко согласилась.
– Здорово, спасибо. Увидимся.
Васкес выскочила из здания и добежала до своей «краун-виктории». Телефон во время совещания пришлось поставить на беззвучный режим, однако по вибрации она поняла, что поступило несколько сообщений. Первое – от приятеля из Бюро: «Пробил твоих новых дружков через министерство. Уильямс значится в штате, но и только. Больше никакой информации, будто ее стерли».
Васкес немного посидела, наблюдая за уличным движением на Пятидесятом шоссе. Информацию необходимо было обдумать. В Бюро работали лучшие ищейки в мире, и уж если ее другу не удалось получить доступ к данным об Уильямсе, значит, того засекретили по высшему разряду.
Чем дольше она размышляла о том, что произошло в конференц‐зале, тем больше понимала: Уильямс прав. Ее оценки были некорректны, причем из‐за Белакура. Старый напарник отца недолюбливал Бюро и не желал сотрудничать с его представителями за исключением Васкес. Белакур и заставил ее подготовить психологический портрет преступника. Васкес не любила подобную работу, и поэтому в свое время ушла из Бюро поведенческого анализа, продолжив карьеру в качестве следователя по делам торговли живым товаром.
Единственный вопрос затмевал собой все остальные. Кто же, черт возьми, эти ребята?
Надо все о них выяснить.
26
Оперативный штаб ФБР в Чикаго находился в здании на Рузвельт‐роуд, на территории, огороженной черным забором с металлическими пиками и белыми столбами. Здание было длинным, высоким, с множеством зеркальных окон на фасаде. Васкес занимала кабинет на пятом этаже, с южной стороны. Окно смотрело на другое крыло, где в зале, разделенном на маленькие клетушки, работала армия агентов.
Она провела троицу из министерства юстиции внутрь и закрыла за ними дверь. Внутренних окон в кабинете не имелось, и все же Васкес напомнила себе о необходимости не повышать голос и соблюдать при разговоре спокойствие. Она указала гостям на стулья, сама же села за рабочий стол. Уильямс и старший из агентов, представившийся как Брубейкер, устроились напротив нее. Васкес могла предложить посетителям всего два стула, и Гаррисон остался стоять. Они с Брубейкером были одеты в одинаковые черные костюмы с белыми рубашками и темными галстуками, Уильямс же пришел в серой шелковой рубашке, расстегнутой на груди. Галстук он не носил, и из‐под рубашки выглядывала черная футболка. Похоже, Уильямс занимал в этой группе особое положение, однако даже его наряд, пусть и на подсознательном уровне, свидетельствовал о пренебрежении субординацией. Васкес знавала подобных норовистых парней, когда служила еще в Бюро поведенческого анализа. Ее опыт подсказывал, что такой человек без всяких раздумий готов выстрелить и уложить противника на месте.
– Ну что же, господа, опустим дурацкие формальности. Рассказывайте, кто вы и откуда.
Брубейкер глянул на Уильямса. Между ними состоялся молчаливый диалог, хотя Васкес и не поняла его смысла. Наконец Уильямс сообщил:
– Мы не пытались вас обмануть. Наша группа действительно относится к министерству юстиции; преступление, которое вы сейчас расследуете, и есть наша специализация. Мы с вами делаем общее дело: хотим поймать убийцу и сделать так, чтобы он больше никому не навредил.
Уильямс снова посмотрел на Брубейкера. Старший коллега поднял брови и кивнул головой в сторону Васкес. Уильямс продолжил:
– Хочу принести извинения за то, что произошло на совещании. Не знал, что именно вы автор профиля, иначе вел бы себя по‐другому.
Васкес обдумала его слова. Искушение пойти на мировую было велико, однако она решила, что еще успеется.
– Почему нас должна заинтересовать ваша помощь? Что вы можете предложить?
Уильямс на секунду отвел взгляд, потянувшись рукой к тому месту, где должен находиться узел галстука. Не найдя галстука, он почесал грудь и наконец ответил:
– Я умею замечать разные вещи.
В комнате повисла тишина.
– Вот как? – усмехнулась Васкес. – Умеете замечать? Боюсь, нам необходимо нечто большее.
Уильямс закрыл глаза и обвел рукой комнату.
– Мусорная корзина у вас под столом – маленькая, черная, из металлической сетки. Там лежит несколько скомканных бумажек, но в основном она заполнена обертками от разной нездоровой пищи. Полупустая коробка из‐под картошки фри «Макдоналдс», бумажный пакет из «Сабвея», обертка от «Сникерса» – это все, что удалось разглядеть. В дальнем правом углу комнаты, под потолком, имеется вентиляционная отдушина. Один шуруп отсутствует, и решетка слегка дребезжит. Ваш стул тоже поскрипывает. Кстати, он отличается от той мебели, что мы видели по пути сюда. Очевидно, вы принесли его из дома. Кажется, у него лучше опора для поясницы. На левой стене висят четырнадцать грамот и дипломов, по семь в ряд. На рамке третьего из них, во втором ряду, до сих пор сохранился обрывок ценника: видимо, вы пытались его отскрести, но в итоге махнули рукой. В левом углу – три серых шкафа для документов, в каждом – по пять ящиков. На шкафах стоят двенадцать фотографий в темных рамках.
Уильямс поднял веки и встретился взглядом с Васкес. У него были красивые глаза – яркие, выразительные и в то же время колючие. Васкес заметила, что радужки у агента Уильямса разного цвета: один глаз – зеленовато‐голубой, второй – карий.
– Впрочем, все это легко заметить. То, что я рассказал, всего лишь поверхностный взгляд. Эти предметы могут говорить; каждый из них имеет свою историю. – Уильямс продолжал смотреть ей прямо в глаза, указав пальцем на фотографии в углу. – Ближняя к нам – фотография Белакура и еще одного мужчины, скорее всего вашего отца. Снимок сделан в том самом участке, где мы сидели на совещании. На снимке правее изображены вы на вручении дипломов о высшем образовании, с отцом и братом, судя по сходству. Вы стоите в платье и кепке, отец – в сером костюме с красным галстуком. Ваш брат одет в синий свитер и шерстяную куртку. Насколько я понимаю, вы учились в Университете Дьюка: мне знакома часовня на заднем плане, у нее очень характерные очертания. Не вижу снимков вашей мамы, из чего делаю вывод, что воспитывал вас отец, мама же умерла, когда вы были еще ребенком. Хотя нет, она не умерла, иначе какие‐то фотографии вы бы все‐таки хранили. Вероятно, она бросила вашего отца, оставив вас с братом на его попечение. Наверное, не вынесла тягот семейной жизни с мужем‐полицейским. Вы не замужем, детей нет. Это несложно – на семейных фотографиях я вижу только отца и брата.
Васкес не хватало воздуха; она хотела остановить Уильямса, однако не смогла вымолвить ни слова.
– Вас откомандировали в Чикаго помогать в расследовании. Когда‐то вы прошли стажировку в Бюро поведенческого анализа, однако карьеру там продолжать не стали. Именно поэтому психологический портрет составлен грамотно с точки зрения терминологии, но выводы и оценки ошибочны, поскольку подобный опыт приходит лишь после полевой работы с реальными случаями. Вы трудоголик и не знаете, чем занять себя, когда появляется свободное время. Питаетесь едой навынос – на столешнице есть несколько небольших характерных пятен – вероятно, соус от шашлыка или стейка. Часто перекусываете прямо на рабочем месте. Еще вижу на вашем столе следы от туши и помады. Думаю, вы уснули, уткнувшись лицом в стол.
– По‐моему, достаточно, Маркус, – произнес Брубейкер, однако Уильямс не обратил на его слова никакого внимания.
– Недавно вы бросили курить – часто закусываете нижнюю губу и, сколько я вас видел, постоянно жуете как минимум две подушечки жевательной резинки. Грамоты и дипломы на стене лично мне говорят о том, что вы не совсем уверены в своем будущем в ФБР. В основном здесь представлены награды и благодарности за отличную стрельбу. Теперь о вашем оружии: женщины в Бюро обычно пользуются «глоком» двадцать второго, двадцать третьего или девятнадцатого калибра, рассчитанным на девятимиллиметровые патроны, так как они компактны и подходят для женской руки. Кое‐кто носит «ЗИГ‐Зауэр» модели Р226 или Р220. У вас же в кобуре стандартный «ЗИГ‐Зауэр‐1911» сорок пятого калибра. Это самый большой пистолет в линейке «ЗИГ‐Зауэра». Похоже, вы стараетесь доказать что‐то либо себе, либо окружающим. Хотите создать впечатление крутого стрелка, которому по силам любая операция. Мы далеко продвинулись по пути эмансипации, и все же, уверен, для женщин в Бюро существует еще немало сложностей.
– Хватит, Маркус. Ты все доказал, – пробормотал Гаррисон из угла комнаты.
– Есть кое‐что еще. Если уж гадать, я бы сказал, что вы ушли из Бюро поведенческого анализа примерно в то время, когда умер ваш отец. Вы рассказывали, что причина именно в этом, однако на самом деле вам не нравилось копаться в мозгах убийц. Некоторые люди просто не созданы для этого. Кроме того, вы скорее практик, вам нравится работать в полевых условиях: вышибать двери, мочить плохих парней – одним словом спасать мир. Вам нужно видеть лица людей, которым вы помогаете. Аналитик же проводит бо́льшую часть дня в подвале Куантико, внедряясь в головы изощренных безумцев. В любом случае вас в свое время выбрали для такой работы – и это большая честь. В Бюро служат тринадцать тысяч восемьсот шестьдесят четыре агента, и лишь тридцать из них – настоящие аналитики. Отец имел основания вами гордиться. Может, поэтому вы и ушли оттуда только после его смерти? Не хотели разочаровывать? В конечном счете работа вам не нравилась, однако признаться в этом вы боялись. Ведь признаться – значит показать свою слабость.
У Васкес появилось странное ощущение, будто собеседник смотрит прямо ей в душу. Почувствовав себя обнаженной и беспомощной, она проглотила ком в горле и сказала:
– Теперь ясно, что вы имели в виду, говоря «умею замечать». Уверена, ваши способности очень помогут нам в расследовании. Гаррисон упоминал, что вы хотите поговорить со свидетелями?
– Совершенно верно.
– Отлично. Подождете меня внизу? Я спущусь через пять минут.
Васкес быстро встала. Ее руки до сих пор дрожали, щеки горели; ей было жарко. Чувствуя себя не в своей тарелке, она прошла мимо мужчин и перешагнула порог кабинета, предоставив им самостоятельно найти выход. Туалет находился в коридоре за углом. Она пробежала мимо кабинетов и стеклянных кибиток агентов, вошла внутрь и закрылась в свободной кабинке. Там, присев на унитаз, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, подавляя эмоции. Уильямс рассказал о ней то, чего не знала ни одна живая душа. Он пробил ее защиту и вскрыл такие проблемы, которые она никогда и ни с кем не обсуждала. Уильямс оказался единственным человеком в мире, который доподлинно понял, что она собой представляет, и ей было страшно и стыдно.