елковистую кожу цвета топленого масла. Одна рука девушки свешивалась с края кровати. На ночь Мелисса надевала белую мужскую футболку большого размера.
Шоуфилду вспомнилась картина Генриха Фюссли «Ночной кошмар». Он видел это волнующее произведение в Институте искусств, когда ездил в Детройт по служебным делам. Картина его поразила. На холсте была изображена молодая женщина в белом, спящая в кровати. Ее длинные растрепанные волосы ниспадали вниз, красное одеяло сбилось, словно девушка беспокойно крутилась во сне. На ее груди, скрестив ноги, сидел маленький демон, полускрытый в тенях. Исчадие ада опиралось подбородком на руку, будто в задумчивости. Художник четко прорисовал гротескные черты лица демона и пронзительные глаза, уставившиеся прямо на зрителя. В фольклоре подобного рода демон назывался инкубом – представителем дьявола, который приходит к женщинам по ночам и вступает с ними в интимную связь. Дьяволенок отбрасывал тень, заставлявшую предполагать, что он существует не только в воображении спящей девушки, а является вполне реальным существом.
Но если Мелисса – девушка в белом, то Шоуфилд – инкуб, чудовище из ночных кошмаров, порожденное семенем дьявола, гротескное и злое создание. Мысль наполнила грустью его сердце, однако Шоуфилд сдержал подступившие слезы.
Он переместился к изножью кровати, приготовил инструменты и только начал стягивать простыню с ног девушки, как за окном заверещала сигнализация какого‐то автомобиля. Пронзительная трель проникла в комнату, пропитав дом атмосферой тревоги.
Шоуфилд дернулся и, повинуясь инстинкту, скрылся за спинкой кровати у ног девушки. Кровать слегка вздрогнула; простыня натянулась. Мелисса села.
Сердце Шоуфилда ухало словно молот. Пальцы судорожно обхватили рукоятку «вальтера» двадцать второго калибра с глушителем. Оружие Шоуфилд брал с собой именно на случай подобных сбоев.
Слишком ранний час… Обычно Шоуфилд избегал заходить в дом жертвы в такое время – риски зашкаливали, переменные величины операции колебались. И все же ему требовалось то, чем обладала Мелисса. У нее была душа. Душа прекрасная, неуспокоенная. Шоуфилд завидовал таким людям черной завистью. Больше того – у Мелиссы была сила. Она многое пережила: с ней жестоко обращался пьяный отец, потом ревнивый муж, – однако вышла из всех испытаний, сохранив здоровую психику. Шоуфилд хотел забрать ее силу. Приближалось противостояние – он чувствовал. Ему вот‐вот придется встать лицом к лицу со своим противником, а график Мелиссы предполагал, что и Шоуфилду придется изменить привычный режим.
Он ждал. Как только нога девушки опустится на пол, придется немедленно убить ее. Выбора не оставалось, и Шоуфилд мысленно репетировал свои движения, просчитывая необходимые реакции.
Под ногой Мелиссы скрипит паркетная доска. Он отталкивается левой рукой от пола, поднимается на колени, правой рукой наводит на девушку пистолет. Неудобный угол для выстрела. Времени изменить положение тела не остается – Мелисса успеет его заметить. Итак, он нажимает на спусковой крючок. Раздается приглушенный хлопок. Он стреляет еще и еще, пока девушка не упадет. Она может опрокинуть лампу. Раздастся резкий звук, но это неважно. А если он промахнется? Вдруг пуля попадет ей в плечо, и у Мелиссы достанет ума кинуться прочь? А если заставить ее сделать самой себе укол под дулом пистолета? Вдруг все же возобладают инстинкты, и она решит бежать? Что, если она выскочит из дома? Пробежит через двор, постучится к соседям, начнет звонить в полицию…
Переменные, возможные исходы, оценка рисков…
Легкие разрывались от недостатка кислорода – Шоуфилд даже не осознавал, что рефлекторно задерживает дыхание. Кровать вновь качнулась, и он сжал ствол пистолета, однако девушка вставать не стала, а снова легла.
Можно вдохнуть полной грудью.
48
В сером с черными и деревянными вставками салоне «тауруса» пахло пригоревшим кофе и фастфудом. По радио крутили The Beatles – Леннон и Маккартни пели A Hard Day’s Night. В углублениях на центральной консоли еще покачивались два больших картонных стакана, в которых на заправках продают кофе. В одном лежали смятые обертки от леденцов, в другом плескался кофе. Водитель «тауруса», бритоголовый мужчина чуть за тридцать, был одет в джинсы, черно‐белый свитер с эмблемой «Чикаго уайт сокс» и теплую коричневую куртку «Норт фейс». Щеки со следами оспин покрывала двухдневная рыжеватая щетина. Маркус отметил его телосложение: крупный, но не толстый, большой мускулистый парень. Макушка водителя едва не касалась потолка машины.[12]
– Послушай, дружище, я… – промямлил водитель.
– Заткнись. Рули на парковку.
Мужчина подчинился, включил поворотник и свернул на почти пустую стоянку у офисного здания. Там он поставил машину на ручник и предупредил:
– Не нервничай, я достаю бумажник. Я – коп. Не вздумай выстрелить, успокойся.
Он медленно вытащил и предъявил Маркусу выцветший коричневый бумажник с жетоном управления полиции Джексонс-Гроув и удостоверением на имя Эрика Янсена. Маркус неохотно опустил «ЗИГ‐зауэр» и убрал в кобуру, продолжая держать нож в левой руке. Он не сомневался, что успеет погрузить клинок в горло Янсена по самую рукоятку, если тот вздумает выхватить оружие.
– Почему ты следил за нашей машиной?
Янсен примирительно поднял руки.
– Я просто выполняю свою работу. Белакур приказал за вами приглядывать.
– Не видел тебя утром на совещании.
– Я приехал в город только к обеду.
– Звони.
– Кому? Белакуру?
– Нет, Папе Смурфу.[13]
– Слушай, давай просто забудем об этом. Белакур будет в бешенстве.
– Это не мои проблемы. Звони.
Янсен неохотно вытащил телефон и с недовольной миной набрал номер. На другом конце долго звучали гудки, и наконец Янсену ответили. Маркус тут же выхватил телефон у него из рук.
– Тебе не кажется, что можно было найти лучшее применение подчиненным, чем пускать их за нами? – бросил он в трубку.
На том конце провода на некоторое время воцарилось молчание, затем сквозь эфир пробился голос Белакура, который пытался скрыть удивление:
– Еще как кажется! К сожалению, я не в силах заставить тебя уехать, а намеков ты не понимаешь.
Маркус действительно не понимал. Весь его опыт говорил, что местные подразделения правоохранительных органов обычно без проблем сотрудничают с федеральными агентами. Конечно, иногда случались бессмысленные разборки, кто‐то кому‐то наступал на любимую мозоль, но чтобы так? С подобным ожесточением и злобой Маркусу сталкиваться еще не приходилось.
– С чего бы ко мне так много внимания? Мы с тобой в одной команде. Я хочу остановить этого парня, больше мне ничего не нужно.
– Давай‐ка я тебе кое‐что объясню. Ты не в моей команде. Ты только отвлекаешь нас от расследования, создаешь помехи. Видел я таких, как ты! Я с первого взгляда понял, что ты собой представляешь. Ты просто…
Маркус отключил телефон и чертыхнулся сквозь зубы. Белакур был непробиваем – настоящая стена, сложенная из кирпичиков косности и предубеждений. Если с Анархистом и будет покончено, это произойдет без участия Белакура.
Маркус повернулся к Янсену.
– Твой начальник – настоящая задница, но твоей вины в этом нет. Наверняка у тебя найдется множество более важных занятий, чем следить за мной. – Открыв дверцу, Маркус добавил: – Да и вообще: тебе еще ремонтировать окно и покрышку.
– Покрышку? О нет…
Маркус ткнул ножом в переднее колесо «тауруса» и пошел к условленному месту встречи с Эндрю. Янсен крикнул ему в спину:
– Неужели нельзя было без этого?..
49
Шоуфилд ввел Мелиссе наркотик, немного подождал и, завернув ее в черное одеяло, выглянул в окно, чтобы осмотреть задний двор и дорожку, ведущую к машине. Ничего подозрительного в глаза не бросилось, хотя обзор затруднял стоявший неподалеку гараж, белый штакетник с облупившейся краской и покрытые снегом кусты сирени. На соседском гараже торчал фонарь, освещавший переулок. Под покровом темноты пройти не удастся. Пока нельзя было гарантировать безопасность пути отхода. Еще рано: в любой момент кто‐то может войти или выйти из соседних домов. Впрочем, иных вариантов не просматривалось, рисковать пришлось бы так или иначе. Шоуфилд нажал кнопку на брелке, открыв багажник «камри», глубоко вздохнул, взял Мелиссу на руки, вышел на крыльцо, пересек двор, держась подальше от фонаря, и добрался до машины под прикрытием боковой стены гаража. Неподвижное тело Мелиссы было положено в багажник, и крышка закрылась.
Все, сделано.
Сзади раздалось тявканье, кто‐то зарычал, и Шоуфилд медленно обернулся.
В конце переулка стоял человек средних лет в синих непромокаемых штанах и теплой коричневой куртке. Мужчина держал на поводке маленького померанского шпица. Куртка собачнику была явно мала – видимо, схватил с вешалки первую попавшуюся теплую вещь, чтобы вывести пса на двор. Шпиц еще не определился, как реагировать на пришельца: рычал и скалился, одновременно виляя хвостом.
Мужчины уставились друг на друга.
Время остановилось. Ни тот ни другой не шевелились.
Наконец человек с собакой сделал робкий шаг назад. Шоуфилд попытался заговорить с ним, однако слова мешали друг другу, и он с трудом выдавил, взяв неестественно высокую ноту:
– Я, ммм, то есть мы… это не то, что…
Шоуфилд внезапно осознал, что полностью одет в черное, на голове у него шапочка, открывающая лишь глаза и рот, и к тому же он только что уложил в багажник тюк, подозрительно напоминающий человеческое тело. Объяснить происходящее было невозможно. Владельца собаки он точно ни в чем не убедит. Подобной изворотливостью Шоуфилд не отличался.
Он поднял «вальтер» и трижды выстрелил мужчине в грудь. Пес отрывисто, визгливо залаял, а его упавший хозяин стал звать на помощь. В ночном воздухе разлился запах пороха. Ветер подхватил куски набивки, вылетевшие из куртки мужчины, и погнал их по улице. Мужчина перевернулся на живот и попытался уползти.