Маркусу хотелось осмотреть подвал дома Коленды, а особого желания преодолевать сопротивление Белакура и его подручных он не испытывал, поэтому без промедления вернулся в заросшее грязью жилище Коленды и спустился в подвал. Деревянные ступени закряхтели под его весом. Воздух внизу был сырым, холодным и отдавал гнилью. Тянуло каким‐то странным химическим запахом. Потолок подпирали красные металлические стойки. В углу стоял котел и бело‐голубой бак водонагревателя; больше ничего примечательного в подвале не обнаружилось. Единственную перегородку сбили вручную из разнокалиберных деревянных панелей. В подвале оказалась еще одна дверь на висячем замке, сколоченная из тех же панелей.
Маркус дернул замок. Прогнившее дерево поддалось, и засов вылетел из стены вместе с шурупами. Самодельная дверь со скрипом приоткрылась, заскребла по бетонному полу и застряла на полпути. Образовавшегося проема Маркусу было достаточно, и он проскользнул внутрь.
За дверью стоял старый деревянный стол. На столешнице валялись два мясницких ножа и отвертка. Металлические части инструментов покрывали запекшиеся пятна, и Маркус предположил, что кровь принадлежала либо бездомному коту, либо цыпленку, которых Коленда использовал для жертвоприношения. Впрочем, с тем же успехом кровь могла оказаться и человеческой. На дальней стене комнатки красовались странные сатанинские символы и неразборчивые надписи. Никакого сходства с антуражем мест преступлений Анархиста Маркус не усмотрел. Помещение пересекало множество лесок, с которых на прищепках свисали книжные страницы, вырванные из Откровений Иоанна Богослова; некоторые абзацы были подчеркнуты красным.
Маркус восстановил в памяти записи бесед с психотерапевтом, которые они с Эндрю позаимствовали в кабинете врача. По мнению специалиста, сознание параноика Коленды омрачал маниакальный бред. Если еще добавить в это уравнение метамфетамин, комбинация получалась совершено убийственной. И все же что‐то тут было не так.
Маркус глянул на Эндрю и понял, что напарник пришел к аналогичному выводу.
– Это не он, верно? – произнес Эндрю.
– Думаю, не он. Анархист – высокоорганизованная личность. А в доме настоящий кавардак. Коленда живет один, а у Анархиста есть семья – во всяком случае, я продолжаю так считать. Коленда, конечно, псих, только совсем другой.
Они продолжали осматривать подвал, когда снаружи послышался тяжелый стук и дыхание человека, спускающегося по лестнице.
– Ты здесь, Уильямс?
Маркус закатил глаза. Он надеялся избежать встречи с сержантом Белакуром, однако удача от него отвернулась.
– Здесь, внизу.
В дверь протиснулся Белакур; из‐за его плеча выглядывал Ступак. Худой чернокожий детектив, как всегда, был одет с иголочки, его костюм скорее подошел бы высокооплачиваемому адвокату. А вот Белакур выглядел неряшливо и к тому же потел как кабан. Ручейки пота бежали по его лбу и собирались в усах.
Он покачал головой и подергал себя за ус.
– Ты уже второй раз сегодня начинаешь перестрелку в общественных местах! Мои поздравления… Знаешь, я знаком с копами, которым за двадцать лет службы случалось стрелять, только чтобы добить животное, сбитое машиной.
– Что ж, молодцы.
– Я тут стараюсь понять – то ли беда следует за тобой по пятам, то ли ты ее сам ищешь.
– Похоже, мне просто везет.
– Да ты умник, как я погляжу.
Белакур подошел ближе и остановился в футе от Маркуса. В его глазах плескалась необъяснимая ненависть, дыхание отдавало табаком и фрикадельками.
Маркус улыбнулся.
– Лучше быть умником, чем непроходимым тупицей.
– Держись подальше от моего расследования, ясно? Повторять не буду!
– Отлично. Не хотелось бы и дальше тебя игнорировать, вдруг у тебя возникнут комплексы.
Белакур пихнул Маркуса в грудь.
Толчок не был сильным. Подобные действия обычно позволяют себе люди, которые не в состоянии привести достойных аргументов. Действия Белакура в данном случае не означали вызова на драку, и Маркус это прекрасно понимал. Другой не обратил бы на это внимания, подставил вторую щеку и спокойно ушел, тем более что драка ничего Маркусу не давала.
В то же время он был сыт по горло околесицей, которую постоянно нес Белакур, и его терпение лопнуло. В голове, словно шипы, засели мысли о делах, которые требовали внимания куда большего, чем какой‐то деревенский детектив, отстаивающий право на свою территорию. Мэгги, Акерман, Анархист, похищенные женщины – возможно, еще живые, напуганные, беспомощные; ночь, когда погибли родители…
Поводов для беспокойства предостаточно, а тут еще этот Белакур: спит и видит, как бы пободаться с чужаком.
Маркус на секунду словно покинул свое тело и превратился в наблюдателя, а не в участника драки. Его правая рука вцепилась в левую кисть Белакура и сжала изо всех сил. Лицо сержанта исказила гримаса боли. Никто в комнате и дернуться не успел, как Маркус вывернул руку сержанту за спину и ударил его лицом о бетонную стену.
– Ты с кем тут вздумал играть? – заорал он на Белакура и не узнал свой голос, отчего сам испугался.
Его схватили сзади; раздались еще крики. Маркуса оттащили от детектива и повалили на грязный бетонный пол. Он не сопротивлялся. Шершавое покрытие содрало кожу со скулы, будто наждаком. Сверху зашаркали шаги; по лестнице бежала подмога.
– Засужу! – взвизгнул Белакур.
На кистях щелкнули наручники, и Маркус закрыл глаза. Такие осложнения сейчас ему были точно ни к чему.
День пятый. 19 декабря, утро
56
Они собирались в школу, когда Мелани схватила отца за руку и потащила из кухни в столовую. Бумажный пакет с завтраком уже стоял на столе, там же лежали ватные шарики, цветная бумага, карандаши и ножницы. Мелани глянула на него зелеными глазищами, тряхнула кудрявыми русыми волосами, водопадом упавшими на плечи, и едва не заплакала:
– Прости, папа…
– За что, детка?
Мелани выпятила нижнюю губу.
– Я должна была вчера сделать картинку с тобой и Санта-Клаусом, и забыла… Учительница рассердится! Сегодня мы должны развешивать эти картинки по стенам, чтобы родители их увидели, когда придут на рождественскую пьесу. А я забыла! Теперь только у меня из всего класса не будет картинки с Сантой!
– Не волнуйся, солнышко.
Шоуфилд склонился над дочерью, положил руку ей на плечо и улыбнулся, посмотрев на часы.
– Спорим, нам с тобой хватит времени закончить твою картинку? А потом мы пойдем в школу. Если же не хватит, то отвезем твоих братишку и сестренку, а папа позвонит на работу и скажет, что задержится, потому что есть дела поважнее. Все получится, вот увидишь.
Мелани заулыбалась, показав отцу дырку на месте переднего зуба.
– Спасибо, папочка!
– Э-э, нет! Так легко не отделаешься!
Шоуфилд указал пальцем на свою щеку, и девочка чмокнула его, встав на цыпочки.
– Ну, кто твой лучший дружок?
– Ты, папочка!
– А кто у нас самый потрясающий, самый‐самый крутой папа в мире?
Мелани закатила глаза и хихикнула:
– Ты, папочка, ты!
– Отлично. Здесь у тебя все, что нужно?
Мелани снова выпятила губки и приложила пальчик к щеке, глубоко задумавшись.
– Еще нужна черная бумага и клей.
– Понял. Пока начинай, а я сбегаю принесу.
По причудливо инкрустированному полу Шоуфилд направился в одну из спален, которую Элеонор использовала как художественную мастерскую для оформления фотоальбомов и занятий с детьми. Новый член семьи, померанский шпиц, путался под ногами, сопровождая хозяина. Каждому из детей были выделены собственные пластиковые ящики под длинным рабочим столом. Шоуфилд открыл ящик Мелани. Сверху лежали незаконченные поделки, которые дочь мастерила вместе с Элеонор. Ниже он обнаружил всякую всячину: пачки цветной бумаги, соломинки, палочки для детского рукоделия, перья, бусинки, кусочки пенопласта, пластиковые глазки, нитки и блестки. На самом дне валялся тюбик с клеем. Шоуфилд запустил руку еще глубже, однако черной бумаги не нашел.
Он открыл следующий ящик с пометкой «Бенджамин», порылся в его содержимом и вытащил пачку цветной бумаги. На дне что‐то лежало. Присмотревшись, Шоуфилд почувствовал, что его сердце вот‐вот разорвется.
Рисунки животных и людей, скорчившихся от боли, умирающих, мертвых… Сын рисовал во всех подробностях, от души, и мрачные картинки внушали ужас. Основными элементами рисунков были кровь и страх. Где‐то встречались ножи, где‐то – огонь.
Шоуфилд упал на колени и заплакал. Он давно подозревал у сына подобную склонность. Проклятие передается… Бенджамин родился без души, как и его отец.
57
Полицейский участок Джексонс-Гроув располагал шестью камерами для заключенных. Три из них пустовали. Маркус сидел во второй справа. Клетушка была маленькой и узкой: стены из белых блоков, серая металлическая койка, прикрученная к полу, единственное окошко – в металлической двери, да и то закрыто заслонкой. На кровати лежало жалкое подобие матраца и тонкое одеяло. В углу стоял маленький металлический унитаз в комплекте с раковиной, которая служила еще и фонтанчиком для питья. В стене над раковиной торчали две железные кнопки: одна для смыва, вторая – для подачи воды в раковину.
Маркус закрыл глаза и провалился в сон, а пробудившись через час, почувствовал себя отдохнувшим. Очевидно, периодически проводить время в одиночке не так уж и плохо. Он оглядел стены камеры, обстановку и включил свой мозг, словно компьютерный терминал. Стена растворилась, стала невидимой. Перед мысленным взором побежали картинки: место преступления, характерные особенности жертв… В центре картинки находился убийца. Оставалось его поймать. Маркусу требовались все его способности, чтобы представить, как это сделать.
Дверь камеры приоткрылась, и внутрь проник запах духов Васкес. Аромат был свежим, легким, цветочным. В нем ощущалось нечто экзотическое, напоминавшее запахи влажного тропического леса. Духи подходили ей исключительно. Маркус остался лежать и даже не посмотрел в сторону входа. Васкес вошла и присела на койку.