– Как она?
– Состояние стабильное. Врачи считают, что выкарабкается. – Ла-Палья дернул головой. – Это случилось по вашей вине.
– Почему вы так считаете?
– Вы надумали использовать Белакура как приманку. Его следовало запереть в камеру, как любого подозреваемого, и допросить. Вы же начали игру, и Васкес за это поплатилась.
– Она взрослый человек и сама решала, как поступить с Белакуром. Если бы там был я, этого могло не произойти.
Ла-Палья вскочил со стула и пихнул Маркуса в грудь.
– Хотите сказать, что я ее не прикрыл? Выметайтесь отсюда! Вас здесь никто не ждал!
Маркус поднял руки, успокаивая Ла-Палью, и повернулся к двери. Он не собирался спорить с человеком, чей рассудок затуманен горем и бессонницей. Перешагнув порог, Маркус все же остановился.
– Ла-Палья, недавно мне дали хороший совет. Могу поделиться. Когда Васкес очнется, откровенно расскажите ей о своих чувствах.
В палате у Аллена ничего не изменилось. Взгляд Маркуса упал на знакомую мебель, на ставшие привычными голубые стены. В воздухе витал все тот же запах антисептика, по‐прежнему тихо жужжали медицинские приборы, однако настроение было другим. Когда Маркус навестил друга впервые после несчастного случая, здесь царила атмосфера уныния. Сегодня Аллен уже сидел, опираясь на подушки, и обменивался шутками со своей женой и с Мэгги. Из его рук торчали трубки, одна выходила из ноздри, и доктора по‐прежнему не испытывали уверенности, будет ли Аллен снова ходить, однако больной улыбался, а на его щеки вернулся румянец.
Аллен склонился над передвижным столиком, заваленным всяческой едой, которую он забрасывал в рот, словно не ел целую вечность.
– Ты будто сама готовила, Лорен, – подмигнул Аллен жене. – Мясо мягкое, как кожа на моих ботинках, а в пюре, похоже, кто‐то плюнул.
– Знаешь, что тебе сейчас полезнее всего? Помолчать, – парировала Лорен. – У меня доверенность на принятие решений по твоему лечению. Возьму да попрошу докторов отключить эти машины, чтобы ты тут маленько присох!
– «Ты губы гневом не криви: они не для презрения – для поцелуев», – продекламировал Аллен строчку из Шекспира.[20]
Маркус перешагнул порог и немедленно вклинился в разговор:
– «Те, кому нечего сказать, ухитряются тратить на это уйму времени».
Лорен расхохоталась и крепко обняла Маркуса.
– Похоже, парень, которого цитирует Маркус, тебя неплохо знал, Аллен!
Аллен бросил на них мрачный взгляд.
– Джеймс Расселл Лоуэлл, американский поэт. Умер, по‐моему, в 1890-м, так что не имел чести. Приберегал эту шутку для сегодняшнего дня, мальчик?[21]
– Не пойму, о чем ты, – ухмыльнулся Маркус. – Где дети?
– Спустились в кафетерий. Если дамы не возражают, нам нужно кое‐что обсудить с глазу на глаз.
Мэгги поднялась с кресла у кровати Аллена; Лорен, сняв со стула сумочку, присоединилась к ней. По пути к двери Лорен потрепала Маркуса по плечу и посоветовала:
– Просто кивай ему и улыбайся. Я так всегда делаю.
Она показала Аллену язык, и Маркус заметил, как друг подавил улыбку.
– Ну, слушаю тебя, – сказал Маркус, как только женщины вышли из палаты.
– Хотел поговорить с тобой об Акермане.
– Мы возьмем его. Он чересчур осмелел, и, в конце концов, допустит ошибку, которой я воспользуюсь.
– Я не об этом. – Аллен вздохнул. – Давно надо было тебе рассказать, уж прости.
– Ничего. – Маркус сжал его руку. – Я знаю, что между нами есть связь.
– Знаешь? Откуда?
– Мне намекнул сам Акерман, и я прижал Директора к стене. Он сообщил, что отец Акермана убил моих родителей.
Аллен прикрыл глаза и покачал головой.
– Боюсь, мой мальчик, это лишь верхушка айсберга.
День седьмой. 21 декабря, полдень
112
О’Мэлли лежал в двухместной палате, похожей на ту, где разместили Аллена. В приоткрытую дверь Мэгги увидела старика, аккуратно складывающего вещи. Его лицо и руки до сих пор покрывали повязки, кожа вокруг глаз и рта покраснела и воспалилась, губы потрескались и кровоточили. Тем не менее, если вспомнить, через что ему пришлось пройти, старику здорово повезло, что он остался жив.
Мэгги постучала в дверь. О’Мэлли обернулся и метнул на посетительницу сердитый взгляд, однако злость быстро сменилась натужной улыбкой. Старик заговорил с сильным ирландским акцентом, придававшим его речи своеобразное потрескивание, точно шуршала сухая листва под ногами.
– Мисс Мэгги, я надеялся, что все‐таки смогу поблагодарить вас как следует за то, что спасли мне жизнь. Я был слегка не в своей тарелке, когда вы заглянули ко мне в скорой.
– Надо думать, – улыбнулась Мэгги. – Хотя особо благодарить меня не стоит.
– Ну‐ну, только не говорите, что это просто ваша работа. Если бы не вы, лежать мне сейчас в гробу. Кроме того, ваша реакция позволила мне отделаться всего лишь ожогами второй степени. Чудо, просто чудо! Там, откуда я родом, спасти жизнь человеку не пара пустяков, а долг на всю жизнь, который никогда не погасить.
– Я-то больше думаю о том, что не удалось задержать преступника.
– Да, знаете, до сих пор не понимаю, почему он на меня напал. Я всегда чувствовал, что он напряженно ко мне относится: может, ревновал, что у меня хорошие отношения с его детьми? И все равно никак нельзя было предположить такой исход.
– А вообще есть такие причины, которые могут толкнуть человека заживо сжечь себе подобного?
– Наверное, нет… Что с семьей Шоуфилда? Я больше переживал за них, пока лежал в больнице.
Мэгги понимала, что Маркусу не понравится, если она начнет делиться информацией о Шоуфилдах, однако искренне сочувствовала мистеру О’Мэлли. Старик сосед заработал за свое душевное тепло лишь ожоги. Он имел право знать. И все же Мэгги колебалась.
– Простите. Нет, ничего о них не слышала.
Улыбка О’Мэлли померкла. До сих пор он производил впечатление исключительно жизнерадостного человека, несмотря на свое бедственное положение, и вдруг у него на глазах едва не показались слезы. Голос О’Мэлли надломился, когда он произнес:
– Прошу, если что‐то узнаете, расскажите мне. Боюсь, даже глаз не сомкну, пока ребятишки не окажутся дома, в безопасности. У меня тоже была дочка. Она умерла, и Бог не дал мне возможности понянчиться с внуками. Вот я и считаю Алисон, Мелани и Бенджамина родными душами, ужасно за них волнуюсь.
Сердце Мэгги не выдержало. Старик достаточно натерпелся.
– Мистер О’Мэлли, я вам кое‐что скажу, только это между нами. Если хотите, чтобы Шоуфилды оставались в безопасности, вы никому не должны рассказывать то, что сейчас узнаете.
Его глаза загорелись.
– Вы знаете, где они?
– Да, они укрыты в надежном месте.
– О, слава богу! Вы снова меня спасли! – О’Мэлли задумался. – Как думаете, есть у меня хоть малюсенький шансик их навестить? Уверен, бедняжка Элеонор считает себя виноватой в том, что сделал со мной ее муж. Элеонор может этого и не показывать, но ведь она такое нежное создание! Пусть знает, что я не держу зла! Сейчас у детишек трудное время, им нужно обрести равновесие, поверить, что мир не совсем еще перевернулся вверх ногами…
– Боюсь, это невозможно.
– Вы для меня уже столько сделали! Мне стыдно просить большего, но уверяю вас: все оценят ваш добрый поступок. Я помогу им пережить это тяжелое, страшное испытание.
– Простите, мистер О’Мэлли. Я не должна…
– Прошу вас! Мне нет дела до того, где вы их прячете, я с удовольствием надену на глаза черную повязку! Сделаю все, что угодно! Пожалуйста! Хоть полчасика, это все изменит!
Мэгги скрестила руки на груди и задумчиво посмотрела в глаза старику. О’Мэлли и дети Шоуфилдов ни в чем не виноваты. Им пришлось перенести такую боль… Дать бы им хоть немного тепла.
– Подождите минутку.
Она достала телефон и написала сообщение Маркусу: «Я сказала О’Мэлли, что Шоуфилды в безопасности. Он хочет с ними повидаться».
Ответ пришел через несколько секунд: «О чем ты думаешь, черт возьми?»
Мэгги сердито заворчала про себя, и ее пальцы снова забегали по экрану телефона.
«Проклятье, Маркус! Старик столько вынес! Да и все они… Я не прошу у тебя разрешения, просто сообщаю».
Она ждала, уставившись на дисплей.
«Мне это не нравится, но ты же всегда поступаешь по‐своему. Пусть повидаются, только быстро».
– Вы готовы ехать? – спросила она О’Мэлли.
Старик просиял, словно ребенок, получивший рождественский подарок.
– Мы пообщались с доктором полчаса назад, и я ждал одного старого друга: он должен был забрать меня из больницы. Сейчас позвоню ему, скажу, что поеду сам.
– Имейте в виду: визит будет кратким, – сказала Мэгги, подавив неприятное чувство.
113
Акерман наблюдал, как Мэгги вышла из лифта и направилась к припаркованной неподалеку «киа-рио». С ней шел перемотанный бинтами мужчина, напомнивший Акерману человека‐невидимку. Впрочем, наплевать. Спутник Мэгги, кем бы он ни был, Акермана совершенно не интересовал.
Сердце убийцы заколотилось, а голова пошла кругом от возбуждения. Близилось время великого откровения, время, которое просветлит их разум. Он вынашивал план почти год, вот‐вот наступит подходящий момент. Мэгги отводилась важнейшая роль в этом уравнении.
Акерман уже намекнул Маркусу на свой план, когда сказал: можно подчинить человека, отняв у него то, что он любит. У Маркуса таких людей было совсем немного, однако Мэгги относилась к их числу.
Стало быть, следует всего лишь забрать у Маркуса Мэгги.
«Киа» проехала мимо Акермана и поднялась на пандус. Убийца улыбнулся, включил передачу и двинулся вслед, вливаясь в поток машин.
114
Маркус долго искал на карте точку, где Шоуфилд оказался бы как на ладони. Требовалось место с хорошим доступом, популярное и одновременно уединенное. Он свернул на Коламбус‐драйв и, остановившись неподалеку от Букингемского фонтана, еще раз убедился, что принял верное решение.