Всё несчастье состоит в том, заявил д-р Герцль, что сионизм отклонился от своей первоначальной программы — четкой, точной, понятной всем и каждому и позитивно воспринимаемой внешним миром. Программы, которая предусматривает создание в правовом смысле защищенного еврейского национального очага на территории Палестины. Евреям, увы, свойственно находить себе, помимо основной профессии, какой-нибудь побочный промысел. Вот и сионисты дополнили исходную программу несколькими побочными, начиная хотя бы с программы культурного развития. И в результате, сейчас уже мало кому понятно, что же такое на самом деле представляет собой сионизм. На Минском съезде была допущена колоссальная ошибка, выразившаяся в том, что слишком много времени и внимания оказалось уделено чуждым собственно сионизму и крайне спорным вопросам вроде культурной программы, экономической деятельности и тому подобное, в результате чего партия едва не раскололась надвое. Необходимо вернуть сионизм в прежнее и по-прежнему надежное русло, предначертанное Базельской программой. Ни в коей мере не оспаривая того факта, что интеллигентный еврей может и должен заботиться об улучшении положения всего еврейства в стране проживания, оратор вместе с тем задал вопрос: какую роль в этом должен сыграть сионизм, являющийся подчеркнуто всемирным движением? Если российского еврея интересует положение дел в России, то с какой стати оно должно волновать еврея австрийского или английского? То есть евреи, проживающие в разных странах, не могут на этой основе выработать единую линию. Объединить их может только общееврейское дело, непосредственно затрагивающее судьбы всего народа, то есть чистый политический сионизм без каких бы то ни было региональных добавок и влияний.
Оратор закончил формально блестящую и дышащую предельной откровенностью речь пламенным призывом к возвращению сионизма в былые рамки. “Я тут приезжий, я в Петербурге чужак, но для вас, для тех, кто меня хорошо знает и кого хорошо знаю я, я не являюсь ни чужаком, ни приезжим. Я говорю с вами, как старый друг, не желающий, чтобы между нами оставались недоразумения и недомолвки. Я говорю: вы, находящиеся в самом центре движения и определяющие общественное мнение всего еврейства, должны пропагандировать сами и добиваться от других того, чтобы наше движение оставалось чисто сионистским — и никаким другим!
Всё побочное и привходящее нам только мешает, а то и вредит, и должно быть искоренено, как искореняют сорные растения!”
Можно предположить, что Герцль ожидал от газетного отчета большей восторженности, и сделанный Кацнельсоном перевод не больно-то обрадовал его. К тому же, он не сомневался в том, что и министр внутренних дел ознакомится со статьей и почерпнет из нее дополнительное подтверждение уже имеющимся у него сведениям о наличии разногласий в сионистском движении. Конечно, эти факты и без того собраны у Плеве в коричневом фолианте; теперь их, однако же, предали огласке — причем не где-нибудь, а в Санкт-Петербурге! А как раз этого, наряду с прочим, Герцлю хотелось избежать. Может быть, ему все же стоило отклонить приглашение на званый обед, но теперь уж ничего не изменишь, а утешаться остается лишь тем, что ему удалось извлечь из ситуации максимальную выгоду. Разве полная открытость по определенным вопросам не оказывается порой проверенным средством из дипломатического арсенала? И, не исключено, эту статью в “Будущности” имеет смысл воспринять как ответ на антисемитские и антисионистские выпады в националистической петербургской прессе. Так, самая крупнотиражная, влиятельная и вместе с тем пользующаяся не лучшей репутацией газета “Новое время” еще до приезда Герцля опубликовала целую серию статей по еврейскому вопросу в связи с предполагаемым прибытием “венского еврея”.
В одном из июльских номеров “Нового времени” была опубликована статья некоего Скалковского под названием “Об облегчении эмиграции”. Сделав экономический и демографический обзор состояния дел в России и указав на угрозу переполнения страны “инородцами”, Скалковский высказался в пользу нацеленных на эмиграцию из России движений, поскольку, на его взгляд, массовый отъезд облегчит ситуацию, драматически осложненную техническим прогрессом и вытекающим из него непропорционально быстрым ростом пролетариата. А дальше он написал следующее: “...не только в экономическом, но и в политическом плане подобную эмиграцию следует признать полезной. С ее помощью мы избавимся от избыточного количества пролетариев и от литовского, тюркского и еврейского элемента, чуждого нашему народу в языковом и религиозном отношении, то есть укрепим тем самым религиозное и национальное единство России... Еврейский вопрос — причем не имеет значения, с какой именно точки зрения, — и не может быть решен иначе, кроме как эмиграцией. Россия не в состоянии прокормить семь-восемь миллионов евреев. Половина этого колоссального количества с легкостью найдет применение своим способностям в области торговли на других материках и континентах. Можно только пожалеть о том, что в эпоху, когда многие другие государства буквально зазывают к себе евреев и дают им всяческие поблажки, мы не только не предпринимаем мало-мальски серьезных усилий для организации процесса эмиграции, но, прямо напротив, пускаем к себе десятки тысяч румынских и галичских евреев.
Я говорю о “серьезных усилиях”, потому что ограничительные меры оказываются недостаточными; следует закачать в соответствующие фонды огромные деньги и тем самым создать режим наибольшего благоприятствования выезду и выселению еврейского пролетариата из России в другие страны, с тем чтобы у него не возникло искушения вернуться в черту оседлости. Если бы мы ассигновали на это половину средств, пошедших на восстановление Болгарского княжества или на строительство железнодорожной ветки в Маньчжурии, еврейский вопрос был бы тем самым на две трети решен”.
И в качестве своеобразного отклика на приезд Герцля в Петербург “Новое время” осведомило широкую общественность:
“Нам передали рукопись, представляющую собой перевод протоколов заседаний мирового масонства и так называемых сионских мудрецов. Ознакомиться с этим материалом полезно хотя бы потому, что это позволит читателю еще лучше уяснить себе еврейский вопрос и вследствие этого осознать, что всему христианскому миру грозит победа еврейства и реализация идеи общеевропейского плутократического сверхправительства, — и угроза эта особенно сильна сейчас, когда для достижения данной цели появилось столь могучее оружие, как сионизм, призванный объединить мировое еврейство в организацию, еще более сплоченную и опасную, чем орден иезуитов”.
Правда, Герцль не прочитал этих клеветнических строк, но это было бы и без надобности. И без того он был отлично осведомлен о том, какими средствами пользовалась националистическая пресса, нагнетая и отравляя атмосферу; осведомлен и о том, какому поношению подвергалась русско-еврейская печать: “Вся русская пресса скуплена евреями, и если дело так пойдет и дальше, евреям даже не понадобится Сион, потому что свое царство они уже создадут — в России”.
Развернутый отчет о встрече Герцля с петербургскими сионистами в еврейском ресторане, напечатанный в “Будущности”, представлял собой попытку полемики — благонамеренную, несколько неуклюжую, но вполне понятную. Герцль осознавал щекотливость ситуации, сложившейся в прессе; в конце концов он и сам некогда начинал как журналист. Собаки лают, а караван идет. Так наверняка (особенно после личной встречи с Герцлем) оценит ситуацию и Плеве. Общественное мнение — это одно, а государственные интересы — совсем другое.
И все же Герцль счел необходимым отдельно встретиться с редакторами, публицистами и репортерами, представляющими в Петербурге голос российского еврейства. Он принял их у себя в апартаментах, и “Будущность” откликнулась и на это:
“В субботу, 2 августа, в 10 утра в апартаментах Герцля в гостинице “Европейская” собрались по его приглашению редакторы выходящих в Петербурге еврейских печатных изданий. В узком доверительном кругу д-р Герцль изложил собственное понимание ситуации, сложившейся с сионизмом, а также поделился впечатлениями от уже состоявшихся петербургских встреч”.
Доверительной атмосферу в апартаментах Герцля в ходе этой встречи назвали с изрядным преувеличением. Правда, на нее были приглашены представители исключительно еврейской прессы Петербурга, но ведь и они были по определению журналистами, а значит, волей-неволей задавали неудобные вопросы. Конечно, Герцлю как бывшему журналисту и венскому собкору в Париже было неудобно, даже неприятно сознательно обходить скользкие места или отделываться пустыми отговорками, каких и ему самому пришлось выслушать немало, но он не имел права ставить свою миссию под угрозу срыва. Так что он главным образом изъяснялся общими местами, рассуждая о том, в какой ситуации находится сионизм, или рассказывая — порой трезво и честно, порой подчиняясь минутному порыву — о своих петербургских впечатлениях, как это и написано в газетной заметке. И, судя по всему, петербургские журналисты поняли его вынужденную скрытность, потому что в их статьях по этому поводу не было ничего, что лило бы воду на антисионистскую мельницу министра внутренних дел Плеве или министра финансов Витте, аудиенции у которого Герцлю еще только предстояло добиться.
Кем же был этот граф Сергей Юльевич Витте, политический противник и личный враг Плеве, как не без нажима сообщила Герцлю Корвин-Пиотровская? Еще раз заглянем в Энциклопедический словарь Мейера 1903 года издания: “Российский государственный деятель, родился 29 июля 1849 года в Тифлисе, немецкого происхождения, изучал естественные науки в Одессе... В 1892 году стал министром финансов. Восстановил разрушенную систему государственных финансов, в 1899 году ввел золотое обеспечение российской валюты, провел реформу акцизов на алкоголь, ввел новое Паспортное уложение, начал огосударствление железных дорог, отменил коллективную ответственность членов общины и облегчил условия выхода из нее, заключил множество международных соглашений о торговле, в том числе и в особенности — с Германской империей. В 1903 году назначен председателем кабинета министров”.