В "Перикле", "Цимбелине", "Зимней сказке", "Буре" силы зла не теряют своего могущества до такой степени, чтоб говорить о "потере бури и возрождении в звуках музыки". "Цимбелин" и "Буря" не упрощают, а проявляют жизнь: рядом с бурей и музыкой, злом и добром, возникает "универсальная тайна жизни, которая только сон". Это не тема тщеты - это щемящая тема человеческой судьбы, бесплодности человеческого страдания, мистики смерти. Это не "обретение утраченного", а "постижение наличного": иллюзорности величия и силы...
Трагизм жизни - неотъемлемая ее часть. Мудрость - достойное и спокойное восприятие трагизма...
Мне представляется, что доминирующая в работах Райта, Джеймса, Тильярда оценка последних пьес Шекспира как очищения посредством страдания, обедняет трансцендентализм Шекспира. Ибо нет необходимости быть гением, чтобы, прожив достаточно долгую жизнь, не постичь той простой истины, что ничто не меняется, что человек приходящий и уходящий - тот же, что жизнь, простирается между безднами рождения и смерти и что своим явлением в жизнь даже гений в одиночку не способен радикально изменить ее фундаментальные свойства.
Да и надо ли их менять?..
Гениальность - в ином: в христианских символах преодоления зла искуплением, в очищении страданием, в гуманизме правды и полноты жизни. Поздний Шекспир не оптимистичен, а еще более правдив. В "Зимней сказке" и "Буре" много зла, их фантастический мир не менее мрачен, чем мир шекспировских трагедий. Единственное отличие от последних - победа христианских заповедей над силами мирового зла, мертвой природой и разбушевавшейся стихией. Слова Миранды о "прекрасном новом мире" не следует понимать буквально, имея задним умом в виду их буквальное совпадение с другим "прекрасным новым миром". Здесь же речь идет о прекрасном новом мире Христа.
Много сказано о предвосхищении Шекспиром маньеризма и барочной культуры и гораздо меньше о модернизме позднего Барда. Это плодотворная тема дальнейших исследований: Шекспир как предтеча Метерлинка, Манна, Джойса и Беккета. Так вот: все молодые начинают с модернизма. Шекспир кончил им. Модернизм - это его последние пьесы.
"БУРЯ"
Просперо. Чего ж ты хочешь от меня?
Ариэль. Свободы!
Шекспир
Что есть "Буря"! Прихотливая фантазия или глубинная философия жизни, каприз воображения, игра ума или драма идей, волшебная сказка для придворных празднеств или выдающийся символистский опыт, аллегорическое средневековое моралите или модернистское творение великого ума? Отказ от магии во имя жизни? Обретение нравственного мира взамен мира волшебного?
"Буря" - произведение религиозно-мистическое и сверхреалистическое, отвлеченно-абстрактное и глубинно-жизненное, фантастическое и суперреальное, отражающее всю широту духовного спектра Лебедя Эйвона - от созерцателя-эскаписта в зрелости до реалиста-активиста в молодые годы. "Буря" в равной мере отражает и кризисные настроения умудренного жизнью Шекспира, и - остатки мечты.
В эпилоге пьесы, в заключительных словах Просперо в сочетании с
грустью и упованием на "силу молитвы" звучит мотив грядущей его
бездеятельности, пассивности".
С присущим ему художественным даром Шекспир наделял условные характеры сказочных персонажей всей полнотой человечности, делая мифический мир "Бури" более реальным, чем драматический мир "Гамлета" или "Отелло".
Многообразие Бури открывает невиданные возможности расстановки акцентов, позволяя делать главным героем любого персонажа - от Просперо и Ариэля до Калибана.
...странности и противоречия "Бури" не нуждаются в каком-нибудь
логическом объяснении, а являются самой сутью пьесы, сознательно или
бессознательно введенными в произведение... чудеса в "Буре"
одновременно и необычны, и напоминают реальный опыт - как будто
увидены в полусне: сам остров совмещает черты необыкновенной и
знакомой природы; действующие лица как бы наполовину погружены в
другой мир; Просперо - и волшебник, и реальный герцог; природа и
реальна, и фантастична; Антонио и Себастьян и подлинно остроумны, и
вульгарны, глупы, злы; встреча Фердинанда и Миранды странно
бесцветна и полностью очаровательна; Калибан и жесток, и чувствителен
к красоте и т. д... при рассмотрении пьесы все время приходится
употреблять слова "полу", "странно", "необычно". В зрителе постоянно
поддерживается ощущение того, что действие колеблется между
реальностью и нереальностью. А в свадебной маске спутанность реального
и нереального достигает кульминации: "маску представляют исполни гели,
которые играют духов, играющих актеров, которые играют мнимых богинь и
крестьян". И, наконец, в монологе Просперо о жизни-сне "почва
окончательно убрана из-под наших ног": пьеса здесь "полностью лишает
нас уверенности в реальности, мы дезориентированы, и "круг темноты,
нереальности продолжает расширяться, охватывая аудиторию,
распространяясь за стены театра, поглощая дворец, и церковь, и,
наконец, весь мир. Просперо как бы колеблет перед нами сцену и тем
самым набрасывает чары сомнения на всю землю".
Такое сочетание привычного и невероятного, реального-нереального,
удаленного-близкого свидетельствует о бессознательном туманном
скептицизме Шекспира. "Как будто вторая волна скептицизма прошла над
поэтом". Шекспир "как будто говорит: я видел это, и это, и это. Вы
получаете его таким, каким я его нашел. Интерпретацию я оставляю вам".
М. Уэбстер увидела в "Буре" множество тем - от злоупотребления властью до поиска свободы, от отражения абсолютных истин о мире до христианских идей искупительного испытания, возмездия, воскрешения из мертвых.
Д. Джеймс считал неопределенность "Бури" глубоко продуманным и принципиальным качеством пьесы, которую можно рассматривать как сон Просперо... "можно представить себе, что Просперо не покидал Милана, но удалился от дел, занялся наукой и передоверил управление брату, однако его начали тревожить дурные предчувствия, которые и приняли форму сна. Этот сон мы и видим на протяжении всей "Бури".
"Буря" - смутное постижение новых истин о мире, метафизических и
трансцендентальных. "Если то, что охватывает наши жизни, - это тьма
сна, то не является ли наша жизнь грезой, от которой мы пробудимся,
чтобы видеть реальность несравненно более удивительной, чем может
вообразить человеческий ум..." Шекспир чувствует таинственное и
непостижимое, остров в "Буре" - это воплощение смутных представлений
Шекспира о человеческом существовании, которое окружено морем, остров
же мал и беззащитен перед лицом безграничной и неведомой силы, и сон
"является суммарным символом человеческой жизни".
Дауден, Тильярд, Стречи, Т. Спенсер считали доминирующими темами "Бури" приятие и примирение. "Буря" - это "возрождение, возврат нормальной человеческой природы после того, как она очищена от зла". Клиффорд Лич доказывал, что к концу жизни под влиянием пуританской этики Шекспир занял "новую моральную позицию" с явным привкусом квакерства, результатом чего стала поляризация зломерия и добродетели и следование концепции воздаяния: в Цимбелине он умерщвляет зло и вынуждает страдать кающихся грешников.
Конечно, пуританский импульс стареющего Шекспира выражен значительно слабее, чем стареющего Толстого, но ведь и возраст не тот: приближение смерти модифицирует творчество гениев, внося в него момент приуготовления к встрече с Небом и отчета перед ним.
В отличие от Толстого, Шекспир сознавал тщетность обуздания страстей человеческих. Это, по мнению Лича, рождало чувства усталости и трагизма, пронизывающие "Бурю". Последняя пьеса - выражение великой усталости от сознания того, что после огромных усилий и самообуздания все оказывается тщетным - мир остается таким же, как и прежде.
"Буря" - итог человековедения Шекспира: все возможные образчики человеческой природы, все человеческие типы - от животного до ангельского, все возможные пропорции со всеми сочетаниями Бога и дьявола.
"Буря" опирается на слияние жанров волшебной сказки, пасторали и
театра масок, объединяемых преобладающей в них символикой
мифологической метаморфозы. Действие пьесы сосредоточено исключительно
на "волшебном" острове, который в русле мифологической традиции
отождествляется с "загробным миром" или "обетованным краем". Его
амбивалентный смысл наиболее отчетливо раскрывается в противоречивых
взглядах Гонзало, который, с одной стороны, увидел в нем страну
несбыточной мечты, с другой - "ужасный край мученья, тревоги, тайны,
изумленья".
У. Найт обнаружил в "Буре" своеобразный синтез поэтических открытий Шекспира, повторение его главных тем. Но главная проблема - природа свободы человека. Свобода - ключевое слово, подсознательно тревожащее творца: free, freedom, liberty, to set free, to release, to disharge...
"Свободны мысли наши!" - орет пьяный Стефано. "Пусть на земле везде царит свобода, а мне при - вольно и в такой тюрьме!" - восклицает влюбленный Фердинанд; "Ликует сердце, словно пленник, отпущенный на волю", - выражает он свой восторг, узнав, что любим Мирандой. "Я больше к ним не питаю зла. Освободить ты должен их", - прощает своих врагов Просперо. И последнее слово в пьесе - "free".
Мы не любим об этом говорить, но свобода - краеугольное понятие христианства. Почти не утрируя, можно сказать, что само учение Христа возникло как попытка решения проблемы человеческой свободы. Человек свободен в грехе, но не свободен в добре - таково решение этой проблемы...
Буря - миф о свободе, персонализация всевозможных степеней свободы - от духовной свободы Ариэля до животной - Калибана. Среди этих свобод анархически - эйфорическая свобода Стефано и Тринкуло, прославляющая беспорядок. Эта свобода в чем-то противоположна регламенту утопии и чем-то напоминает девиз телемской обители "делай, что хочешь".