— Выйдет, так разберусь, — забывшись, почти выкрикнула Пуа. Но тут же опомнилась, сообразив, что вечером, в хижине, Тетушка Би напустит на нее за такую дерзость свою личную гвардию. Выдавив из голоса яд, она добавила вежливо: — Но сейчас-то нам по силам ему помочь, правда, мисс Мэгги?
Мэгги обернулась к ней. Брови ее изогнулись, а губы, растянувшись в улыбке, едва не замкнулись с ними в единый круг.
— Нам по силам помочь им.
Затем она опустила голову, вытянула вперед руки и зашептала:
— Пусть правда сегодня говорит моими устами. Пусть голос крови меня ведет. — Голова ее запрокинулась, глаза закатились. Она пошатнулась, и женщины бросились ей на помощь, но Мэгги отмахнулась от них. — Нет! — выкрикнула она, вновь поймав равновесие. — Не быть дороге, коли земля не дрожит под ногами. Что ж, теперь мы готовы. Идем!
С залитого солнцем двора женщины ступили в теплый полумрак хлева. Тени бежали впереди них и исчезли, стоило им приблизиться к распростертым на земле стонущим несчастным. Теперь они лежали ничком, больше не цепляясь друг за друга. Но до чего же прекрасны, до чего горды были их тела — даже такие, избитые, изломанные, втоптанные в грязь. У Пуа перехватило дыхание. Эсси отвела глаза. Тетушка Би вздохнула. Все встали кругом, и только Сара, нарушив его, отошла и застыла, привалившись к дверному косяку. Мэгги шагнула ближе и наклонилась, чтобы все как следует рассмотреть. Так и знала: два вороновых крыла. А Исайя, выходит, дал волю слезам. Вон они, катятся из его глаз и впитываются в землю. Ну конечно. Эти Двое позволили себя рухнуть ничком, только убедившись, что за ними не следят больше осуждающие взгляды. Это Самуэль так решил, — догадалась Мэгги. Ни за что не заплакал бы у всех на виду. Так отчаянно сдерживал слезы, что в груди у него, должно быть, разлился уже целый пруд.
— На-ка, Эсси, порви на ленты, — Мэгги размотала обернутое вокруг талии старое белое платье. — Можно не одинаковые, лишь бы на бинты сгодились.
— Мэг, это ж твое лучшее… — начала Эсси, принимая у нее платье.
— Давай-давай.
Опустившись на колени, Эсси принялась рвать ткань на полосы. А сама все поглядывала на Исайю, чтобы убедиться, что друг ее — больше не закадычный, но все же друг — по-прежнему дышит.
— Не могу на них смотреть, — сказала она. — Гляну, и аж больно, будто это со мной такое сотворили.
— Это память крови. Ты ее, к счастью, пока не растеряла, — объяснила Мэгги. — Гляди, чтоб платье не касалось земли. Нам бинты чистые нужны, не то еще грязь в раны занесем. Пуа, ты должна сбегать и принести мне кое-что. Четыре вещи. Нам пять нужно, но четыре тебе придется раздобыть самой. А вот с пятой я подсоблю.
Пуа сидела на корточках возле Самуэля, не желавшего, чтобы на него смотрели. Но сколько бы он ни отворачивался, все было тщетно. Зоркие глаза Пуа видели все, даже то, что он хотел скрыть. Видели мягкость под слоем камня, бывшего некогда плотью, которой пришлось отвердеть, чтобы выжить. Пуа потянулась к Самуэлю — утешить, хоть такой малостью отплатить за все его ласковые улыбки, за то, что в отличие от всех, кто пялился на нее, он единственный видел ее по-настоящему.
— Как нам ему помочь? — прошептала она, почти касаясь пальцами его спины, исполосованной не то новыми рубцами, не то вновь открывшимися старыми. — Как вылечить все эти язвы?
— Для начала, — обернувшись к ней, строго сказала Мэгги, — не кликай недоброе туда, где будешь лечить. Это первое. Уймись, лапушка, и слушай меня: ступай и принеси то, о чем я тебя прошу.
— А я-то с чего? Мне б лучше за Самуэлем приглядеть…
— Сдается, ты не поняла, девка? — Мэгги погрозила Пуа пальцем. — Слушай меня, и слушай внимательно! Все нужно сделать один в один. Ступай за Большой Дом в сад мисси Рут. На северную сторону, ту, что ближе к хлеву. Сорви семь цветков лаванды. Ты там еще рыжие волоски найдешь, их тоже принеси. — Мэгги выпрямилась. — Затем ступай на восток — да гляди, не бегом. Это важно. Знаешь ту большую иву, что перед домом растет? Нарви с нее листьев, сколько в кулак поместится.
— На что так много? — перебила Тетушка Би.
— Много не мало, — отбрила Мэгги. И снова обернулась к Пуа. — Дальше на запад. Отправляйся к реке и принеси столько черники, сколько сможешь унести. Бери ту, что под мертвым деревом растет. Поняла?
— Да, мэм.
— С югом все не так просто. Придется тебе дойти до дальнего края поля, где живут надсмотрщики. Но тут уж ничего не поделаешь, без окопника, что возле их хижин растет, мне не обойтись. Да смотри, чтоб платье землю не подметало. Пока подол земли не коснется, они тебя не тронут. Подоткни его так, чтоб до колен свисало, но не ниже.
— Канителиться некогда, — добавила Сара. — Нарви и уходи.
— Как вернешься, вместе с тобой за тысячелистником сходим. Тогда и начнем.
— Может, им еще чего нужно? Чтоб наверняка? — спросила Пуа.
— А тысячелистник нам на что, по-твоему? Но это после, когда вернешься.
Пуа кивнула, встала и вдруг осознала, что ей отчего-то хочется поклониться. Так она и сделала, а затем развернулась и вышла из хлева.
— Эти новенькие такие нервные, — хихикнула Мэгги.
— Но поклониться она додумалась, а ведь никто ей об этом не говорил, — заметила Эсси. — Выходит, нутром-то она чует, что делать. Верно ты ее выбрала.
— Это она меня выбрала. Так светится, что и слепой бы заметил.
Мэгги подошла к Исайе с Самуэлем, опустилась на землю и подобрала под себя ноги, как делали первые женщины. Бедро тут же заныло, но ради ребят она готова была забыть о боли. «Смотри, не увлекайся, — наказала она себе. — Слишком много женщин вот так себя потеряли». Ну ничего, разок-то можно.
Она огляделась по сторонам. Просто удивительно, как Этим Двоим удавалось содержать хлев в такой чистоте. Ни кусочка навоза на полу, даже сейчас. Мух, конечно, полно, но от них нигде в Пустоши нет спасения. Лошади ухоженные, пол чисто выметен, а сено аккуратно сложено, не считая той кучи, которой они, должно быть, как раз собирались заняться, когда за ними пришли. Да и запах не так ужасен, когда привыкнешь.
— Болтают, это Рут велела их наказать. Сказала, они, мол, на нее пялились. А ведь все знают, что это вранье, — поделилась Эсси.
— Язык у нее, как у самого дьявола, — буркнула Сара.
— Ты ж вроде в их слова не верила, Сара, — поддела ее Тетушка Би. — Неужто передумала?
— Не верила и не верю, но это ж не значит, что их слова не могут кое-чего о них рассказать.
— Не пойму, с чего мисси Рут на них ополчилась? Мало ей языкастых гонять?
— Языкастых? — переспросила Сара.
— Тех, кто язык вываливает, когда она мимо проходит. Словно невдомек, что за такое его и отрезать могут. Опасность их только больше распаляет!
— Мм! — Мэгги тряхнула головой.
«Вот бы и мне, — думала Тетушка Би, — иметь волосы такие же рыжие да прямые, как у мисси Рут. Пусть хоть не рыжие, любые, только б не черные. И фигуру такую же, со всех сторон плоскую. Красивые платья носить и шляпки с оборками, да хлопать любыми — только б не карими — глазами перед мужиками, которые аж из штанов выпрыгивают, силясь понять, что это значит. Выступать бы изящно, как тубабские женщины, да руки иметь мягкие и нежные, которым никто никогда и не подумает никакой работы поручить».
Нет. Никогда Тетушке Би такой не стать, сколько бы она, как круглая дура, ни присыпала лицо мукой. Потому она и избрала другой путь. Все силы решила бросить на то, чтобы доказать мужикам — она особенная. А сделать это можно только одним способом — согласиться быть ковриком, о который они вытирают свои грязные ноги. Внуши мужику, будто он чего-то стоит, вот и подберешь к нему ключик.
— На что мисси Рут сдались содомиты? — спросила Тетушка Би.
— Не называй так этих мальчиков. Или не хочешь, чтобы прародители нас услышали? — рявкнула Мэгги.
— Сдается, она как раз и не хочет, — заметила Эсси.
— Тебе-то откуда знать, чего я хочу? — спросила Тетушка Би.
— Да потому что у тебя это на лбу написано, Би. Все это видят. И я тоже.
— Глядите-ка, как быстро мы начинаем собачиться из-за мужиков, — рассмеялась Сара. — Ну и ну.
— Мы сейчас вроде о женщине говорим, — возразила Эсси.
— И о том, чем она занималась с мужчинами, разве нет? А как насчет того, что она делает с нами? — Сара наконец взглянула на Эсси.
— Ты знаешь, про что я, — отозвалась та.
— Цыц, расшумелись! — прикрикнула Мэгги. — Это все подождет. Нам сейчас вместе надо держаться, единой рукой действовать.
Воцарилась тишина. Слышно было только, как тяжело дышат Эти Двое и тихонько подвывает Исайя.
— Мэг, что мне с этими полосками делать? — спросила Эсси.
— Держи, пока Пуа не вернется. Сара, иди присядь со мной. Ты у нас несгибаемая, это пригодится.
Сара промолчала. Поскребла голову, покрутила кончик косы, обвела взглядом плантацию и поджала губы.
— Я с места не сдвинусь, пока Пуа не вернется. Так и буду тут стоять.
Из листьев слоновьего уха Пуа скрутила небольшой тючок. Интересно, — гадала она, — откуда Мэгги узнала, что в зарослях лаванды будут рыжие волоски? Опутали стебли, как паутина, сразу ясно стало, какие рвать. Чьи они, понятно, но вот откуда они там взялись? Неужто она не знает, что волосы надо сжигать, чтобы птицы не утащили? Вот дура.
Пуа не любила подходить близко к Большому Дому. Здесь она сильнее, чем на поле за сбором хлопка, чувствовала себя в тисках. Возле дома тубабы злее всего: дрожат за свое жилище, а любого приблизившегося к нему черного принимают за врага. Боятся, как бы кто не пробрался к ним, не выволок все нажитое и не отдал беспокойным духам, которым оно по праву принадлежит.
Сам дом был построен на костях. Порой Пуа казалось, что она слышит, как они гремят. Ведь и хижины тоже не что иное, как безымянные надгробия павших тут Первых Людей. Откуда-то она знала, что они не желали ей зла. И все же понимала, что, как и любой другой тут, может случайно попасть между двух огней и умереть только за то, что оказалась не в том месте и не в то время.