Пол с Джеймсом подъехали к салуну. У входа стоял джентльмен, который, в отличие от продавцов одежды, мяса, лекарств и шляп, только начинал зазывать клиентов в открывающееся заведение. Попрощается он с ними, лишь когда утреннее солнце позолотит верхушки растущих к востоку от здания деревьев. Пол и Джеймс спешились, привязали лошадей и направились к салуну, на ходу здороваясь со знакомыми. Войдя внутрь, они двинулись сквозь толпу, то и дело кому-нибудь кивая, и заняли один из дальних столиков. Подошла официантка в длинном черном платье и белом фартуке. Джеймс, улыбнувшись, заказал темный эль, а Пол — виски. Потом они помолчали, впитывая царившее в салуне оживление. Вернулась девушка и поставила перед Джеймсом кружку, а перед Полом низкий стакан.
— Так что, дашь ему то, о чем он просил? Я про того черномазого, — спросил Джеймс, пригубив свой эль.
Пол понюхал виски. Запах приятный, лишь капельку сладковат. Он поставил стакан обратно на стол.
— Сам знаешь, весь вопрос в том, может ли черномазый быть пастырем, — ответил он.
— Или паствой, — добавил Джеймс.
— Нет, здесь все ясно, — возразил Пол. Джеймс, на его взгляд, гораздо хуже его самого разбирался в религиозных вопросах. — Даже реки изгибаются навстречу слову Божию. — Он покачал головой. — Нет. Но сможет ли черномазый нести его, сможет ли он его постичь, учитывая его скудоумие?
— Я бы сказал, нет. — Джеймс сжал лежавшие по обеим сторонам кружки руки в кулаки.
— Полагаю, все упирается в вопрос, есть ли у черномазых душа, — добавил Пол.
Джеймс ухмыльнулся.
— Люди поумнее нашего бьются над этим вопросом с тех пор, как на материк высадились первые поселенцы. Сомневаюсь, что мы найдем ответ на него за этим столом или на дне стаканов.
Джеймс поднял кружку и кивнул Полу. Тот взял стакан. Они чокнулись, Джеймс резко выдохнул, Пол же, несмотря на слова кузена, все же попытался найти на дне стакана ответ.
По дороге домой Джеймс распевал старую матросскую песню, которую вроде как выучил во время плавания. Та еще похабщина. Пол, покачав головой, подумал, что и Джеймсу еще очень нужен Иисус, что уж там говорить о черномазых. Правда, услышав песенку, он и сам захихикал, а значит, и ему Он был очень даже необходим.
— Ты мне никогда не рассказывал о своем путешествии. И об Англии. О моих тете и дяде, к примеру, — негромко заметил Пол.
Джеймс втянул носом воздух и выдохнул через рот.
— Я мало что помню об отце и матери. Вот у тебя в доме висит портрет тети Элизабет, он помогает немного освежить память. — Джеймс, убаюканный ровным шагом лошади, смотрел прямо перед собой. — А об Англии да о корабле и рассказать-то особо нечего. Помню только: очень уж было грязно.
Пол окинул его взглядом и кивнул.
— Я так и думал, — сказал он. — Я так и думал.
Впереди показались ворота «Элизабет». Не слезая с лошадей, они подняли светильники, как бы желая друг другу спокойной ночи. А затем Пол повернул в одну сторону, а Джеймс — в другую. Возле дома Пол спешился и привязал лошадь. Отводить ее в хлев и передавать Исайе с Самуэлем не хотелось. Он слишком устал, да и виски ударило в голову. Пол вошел в дом, поднялся на второй этаж и лег в постель. Очень тянуло к Рут, но снимать сапоги, тащиться в спальню жены, будить ее светом лампы, а в процессе думать, способна ли она еще подарить Тимоти сестру, было неохота. Конечно, у Тимоти уже и так были сестры, но он думал о такой девочке, которую они с Рут могли бы воспитать. Совершенно белокожей, дочери любви, а не экономии.
Пол закрыл глаза. Хорошо было бы уснуть на этой сладкой мысли. Он улыбнулся, в уголке рта собралась слюна, воздух вырвался из ноздрей. И темнота — живая, о чем Пол и не подозревал, — вошла в комнату и поглотила все вокруг, даже свет лампы.
Когда Пол, закашлявшись, проснулся, в окно лезли золотые лучи. Накануне он забыл задернуть шторы. В голове громче всех других звучала мысль: «Дай Господу славу его!» Что ж, ладно. Он растолкует Амосу Его учение. Пол отер лицо тыльной стороной ладони, сел в постели, спустил ноги и обернулся к окну. В глаза ударил солнечный свет. Пол зажмурился, в висках застучало. И все же он улыбнулся и подумал: «А ведь Джеймс не совсем прав». Может, ответа на дне стакана и не найдешь. Однако от сладкой амброзии он сам всплывает в голове.
Пол начал учить Амоса, и в первые месяцы ему казалось, что он прав был, предоставив тому возможность доказать, что черномазые не просто животные. Амос стал произносить проповеди на поляне, и Пол вынужден был признать, что даже у его собственного пастора это не получалось так напевно и ритмично. Однако Амос лишь повторял то, чему его обучил Пол. Был ли в его проповедях хоть намек на оригинальную мысль?
Однажды Амос явился к нему в слезах. Это случилось вскоре после того, как Эсси наконец произвела на свет ребенка, доказав, что Пол был прав. Амос рассказал ему о раскаленных добела, кружащих голову снах. И Пол мгновенно понял, что ночами Амоса посещает Святой Дух. Отчего же Бог решил возложить свою тонкую чуткую длань на чело черномазого — и всего через несколько месяцев после того, как тот о нем узнал? В то время как сам Пол, сколь бы усердно ни возносил он молитвы, распластавшись на полу, сколь внимательно ни изучал притчи, псалмы и Екклесиаст, ни разу не ощутил его прикосновения: ни к плечу, где навсегда оставила след отцовская ладонь, ни ко лбу. Однако делать было нечего, и он понимающе кивнул. Ставить под сомнение Божий промысел не годится, ибо Он велик и мудр, что известно всем, кто знает Его. И для всякого, кто впустит в себя это знание, заготовлен венец.
В тот день он сдался. И признал, что у черномазых есть душа. Но тут возникли новые трудности. Раз у рабов есть душа, раз они не просто скоты, которыми ему и другим самой природой положено повелевать, можно ли тогда наказывать их, и временами довольно сурово? Не грех ли, что он заставляет их трудиться на хлопковом поле ради своего благосостояния? Он снова обратился к Слову Божию, и Писание его успокоило. Господь ясно сказал: Кесарю — Кесарево. Рабам же велено подчиняться, а за свое послушание они однажды окажутся на небесном хлопковом поле. Облака тому доказательство.
Не так-то просто добывать вещи из бездны. У земли есть собственные планы. И у черномазых тоже. Они вообразили себя свободными, и подчинить их можно, только установив жесткий контроль, лишив их воли.
Черномазые сливались в одну сплошную массу, и только Исайя с Самуэлем выделялись из нее отлично развитой мускулатурой, чего Пол и добивался, отправив их работать в хлев. Они вполне способны были таскать тюки сена, для чего, как и для сбора хлопка, требовалась сильная спина. К тому же негритята ведь были не совсем детьми, а скорее потенциальными черномазыми.
План Пола был таков: он размножит их, пустив в дело их семя. Скрестит с подходящими девками, а в итоге получит славных рабов, годных и для полевых работ, и для возни со скотиной, и для случки. Полезные черномазые.
Но однажды утром этот план рассыпался на кусочки у Пола на глазах. Произошло это в том углу библиотеки, куда не проникало солнце, — здесь он хранил самые ценные книги, не опасаясь, что они выгорят. Да, прекрасный план Пола обратился в прах, когда Амос процитировал ему главу о разрушении Содома и заявил, что именно в него превратился хлев.
— Кровь их на них. Кровь их на них, — шептал Амос, весь дрожа, опустив голову и молитвенно сложив руки.
Между черномазыми никогда не было единства. Они всегда готовы выдать друг друга в надежде спастись от наказания. Иначе как бы удалось поработить их, перевезти через океан и заставить трудиться — рубить сахарный тростник, добывать индиго, выращивать табак и хлопок? В отличие от белых они всегда предавали друг друга при первой возможности.
Нет, минутку. Неверно.
Европейцы тоже порой с мечом в руках шли брат на брата. Однако они давно выучились забывать внутренние раздоры ради общего блага. А черномазые так не умели. И белые по всему свету облегченно вздыхали.
— Неужели я обучил тебя Слову Божию, чтобы ты рассказывал мне такое?
Амос стоял на коленях перед сидящим за столом Полом.
— Столько времени потратил, — продолжал Пол, — а ты забыл, что твоя задача приносить мне добрые вести?
Амос только молчал и трясся, как в лихорадке. С видом человека, который узнал кое-что и пытается предостеречь народ, а глупцы только смеются и не желают слушать. И все же Пол пока не был готов признать поражение.
— Это твой хитрый замысел? Не выполнил, что обещал, и пытаешься оправдаться? Может, нам вернуться в тот день, когда ты прервал наш с кузеном разговор? — Пол поднялся и указал на хлопковое поле за окном. — Хочешь обвинить Господа в том, в чем виноват сам?
— Что вы, масса, как можно? Я говорю правду. Чистую правду.
Пол оперся руками на стол и наклонился вперед.
— Тогда я спрашиваю: где доказательства?
Амос отер лоб.
— Масса, я смиренно отдаю себя в ваши милостивые руки, сэр. Поначалу я заметил, что ни один из этих мальчиков никогда не бывает с женщиной. Нешто оба бессильны? Ведь так не бывает. Господь, которого вы в милости своей мне указали, такого не допустил бы. Это первое, что мне открылось, сэр.
— А второе? — спросил Пол, склонив голову к плечу.
Амос откашлялся и сглотнул.
— Второе — однажды ночью я видел, как их тени друг друга трогали.
Пол вздохнул и покачал головой. Что это значит — тени друг друга трогали? И какая разница, днем это было или ночью? Бывает, что и тени ведер друг до друга дотрагиваются. И тени деревьев. Черт, да когда они с Джеймсом стоят рядом и солнце светит с нужной стороны, их тени тоже соприкасаются. Что тут странного в том, что тени этих парней друг друга трогали? Оба постоянно сидят в хлеву, кроме них, там никого нет. Должно быть, сблизились, как, говорят, солдаты сближаются на войне, становясь друг другу братьями — и даже чуть больше, чем братьями. При чем тут Содом и Гоморра? Как такое вообще возможно на земле, завещанной ему отцом и носящей имя его матери?