в мира. Чем же еще является, скажем, такая грамматическая категория, выражаемая в русском языке окончанием, либо служебным словом, как время глагола (прошедшее, настоящее, будущее), если не отражением в языке фундаментального философского понятия времени и того факта, что все в этом мире развивается, протекает во времени? А категория падежа, выражающая, в частности, расположение предметов в пространстве - другом важнейшем понятии философии? А категория числа? Я не говорю уже о таком важнейшем различии как различие между существительным и глаголом, отражающем различие вещи и процесса, сущность и ее явления!
Впрочем, то же самое касается и в равной мере и остальных грамматических категорий. Поскольку, однако, обычный язык - не философия, да и пользуются им отнюдь не только философы, средства выражения в языках грамматических категорий никогда не приобретали статуса самостоятельных слов, имеющих свой особый, предельно абстрактный смысл. До таких вершин абстракции надо было еще подняться! Бытие людей всегда определяло их сознание - такие абстракции им пока попросту не были нужны! Да, не были нужны раньше, но теперь - иное дело! Истинное, научное понимание человеком своего места в мире совершенно необходимо человеку желающему достойно прожить свою жизнь. Наш век - век науки, и к своей жизни, жизни своего общества современный человек просто обязан подходить строго научно! И чем раньше он получит средства для решения жизненно важных вопросов, тем лучше для всех и для него самого.
Как бы то ни было, диал был разработан лишь до уровня основных философских категорий, а нужны для "погружения", очевидно, были слова, предельно конкретные, бытовые...
Именно эти соображения я вкратце и высказал своим друзьям. Но идея так захватила их, что теперь было все нипочем.
- На первых порах обойдемся и чисто абстрактными категориями! - встав в позу завоевателя, заявил Владик - хватает же некоторым диким племенам словаря в несколько десятков слов!
- Ну, потому они и дикие! - с иронией заметила Саша.
- А мы-то чем их хуже, - без тени юмора отпарировал Владик, -и у нас будет своя стадия "дикости", примитивизма в языке!
- Пожалуй, в этом что-то есть, - подал голос Димка, - американские индейцы называли море "место, где много жидкого". Для начала, мы тоже можем изъясняться подобным образом, ведь в конкретной обстановке почти всегда главное ясно и без слов.
Слова лишь уточняют. Если нужно сказать, что кто-то ушел, это запросто можно выразить предельно абстрактной категорией исчезновения, ведь и так ясно, что не уполз, не уплыл, не улетел и подземный ход не прорывал!
- А если испугаются что этот "кто-то"
умер, ну... утонул? - засомневалась Саша.
- Тогда можно воспользоваться чуть менее абстрактным "сменил это место в пространстве на то", - резонно отметил Димка.
- Точно, такие категории пространства в диале есть уже сейчас! Даешь "туземный диал"! - завопил Владик, приходя в полнейший восторг, - Для полноты счастья осталось только дать себе туземные имена!
- Тебя назовем" Розовый чулок" - съязвила Саша.
- Излишне конкретно! - отразил удар Владик.
- Я надеюсь, имя "Познающий многих"
достаточно абстрактно для тебя? - добила рыцаря любви отважная амазонка: Конечно же, я имею в виду лишь духовное познание!
Дружный хохот всей честной компании возвестил, что победа Сашей одержана полная. Брешь была пробита, идеи сыпались фейерверком. Через несколько минут у всех уже были собственные "индейские" имена, похожие, на абстрактные прозвища. В дальнейшем имена было предложено менять, уточняя их в соответствии с развитием языка. Одним из нас имена были даны вполне серьезные, так Сашу решили именовать "Хранительницей Времени", она ведь собиралась стать историком, мне торжественно присвоили имя "Постигающий Сущность". Другим дали имена полушутливые, так Димку назвали "Вразумляющим", то есть дающим, формирующим разум, - да и какое другое имя мог получить учитель, созидатель душ человеческих? Что касается Владика, то как он ни старался, ему не удалось избавиться от моментально приклеившегося к нему прозвища - оставалось лишь носить его с гордостью. Остальным тоже довольно быстро нашлись легко запоминающиеся "клички".
После этого памятного вечера время как бы ускорило ход. Настроение всех ребят было на подъеме, до похода с "погружением" остались считанные дни. Запасались провиантом, туристским снаряжением, утрясали вопросы с отпусками у начальников и деканов, зубрили словарь-минимум по диалу.
Чем ярче, однако, были события в нашей группе энтузиастов, тем мрачнее становилась обстановка в моей собственной семье. Возвращаясь с работы домой, я, казалось, окунался с головой в холодную затхлую воду, по каплям заполнившую старый подвал. Желание поделиться переполнявшими меня идеями, вместе посмеяться над забавными происшествиями, исчезало как-то само собой.
Что-то ушло из нашей жизни, и, оказалось, навсегда. Очень скоро я понял, что это "что-то" - сама любовь.
Марина долго тянула с ответом на мое предложение отправиться в поход на побережье Азова вместе, пока однажды совершенно случайно я не узнал, что она вместе с подругой и Гошкой едут в Судак, на крымский берег, и билеты уже на руках.
Ребенку, дескать, там будет много лучше, чем "в ваших палатках"...
Впрочем, этим она еще раз доказала свое полнейшее равнодушие к делу ради которого я живу. Да, именно ради такого дела и живу я на этом свете, наконец-то осознал я простую мысль! Так вот почему так тяжел оказался для меня период неуверенности в нужности нашего дела людям, его необходимости в строительстве нового общества! Неуверенность в деле жизни рождает неуверенность в самой жизни, в необходимости существования моего собственного "я"... А если другой человек равнодушен к делу ради которого я живу, то как же он относится ко мне самому? Мне казалось, я смогу жить человеком, который меня не любит, ради ребенка, которого мы любим оба, но жить с человеком абсолютно равнодушным?... Ведь такой человек, по сути, не видит, не замечает в вас человека, не желает признавать вас человеческой личностью! Все человеческое в наших предках - обезьянах создал труд, и только труд на благо всех людей сохраняет в человеке человека. Равнодушие, неуважение к труду, которым человек занят, рождает и равнодушие к самому человеку!
Очень скоро действительность подтвердила истинность этих, казалось, столь абстрактных размышлений. В суете я где-то прихватил простуду, но болеть было некогда и я с температурой побежал на работу. День выдался трудный и к концу его, да еще простояв полтора часа в нашем столь организованном общественном транспорте, я едва держался на ногах. В голове шумело, дрожали колени, несколько раз от духоты в автобусе я чуть не потерял сознание. На пороге дома меня встретила несколько разомлевшая от домашнего сидения Мариночка и, несмотря на то, что она прекрасно видела мое состояние, без тени смущения вручила трешку, сказав что не успела сбегать в магазин, так что ребенку нечего приготовить на ужин.
Не помню уж как я выдержал испытание магазином, но вернувшись я поцеловал Гошку и ушел из дома. Это было последней каплей. Я ушел навсегда.
Единственное, что у меня теперь оставалось, это наш диал. И я окунулся в работу с головой. Наконец, последние приготовления окончены, билеты куплены, звучные слова диала вызубрены так, что по каждому поводу хочется вставить их в русскую речь.
До Керчи мы добрались поездом, паромом переправились через Керченский пролив на Таманский полуостров, автобусом проехали по длинной, в несколько километров, и узкой косе со странным названием Чушка. Дальше добирались на перекладных, и концу дня уже стояли на обрывистом берегу Азовского моря. Зеленые холмы, озера - лиманы, белый, с красноватым оттенком песок - все говорило, что мы не ошиблись в выборе места для нашего "погружения".
Было уж поздно, когда, наконец, нашли удобную для разбивки лагеря ровную площадку. Палатки ставили ночью, при свете карманных фонариков. Поскольку на диал было решено перейти сразу же по прибытии, местность огласилась странными даже для нашего, казалось бы привычного к диалу уха, ритмически организованными богатыми рифмой и музыкальным консонансом звуками. Под яркими звездами бархатного южного неба, под аккомпанемент волн, наш новый говор действительно напоминал туземный, а палатки ночная тьма с ловкостью факира превратила в хижины коралловых островов...
Очарование того первого вечера сохранилось и на следующий день, оно владело всей нашей разношерстной компанией все время, иногда усиливаясь, иногда ослабевая, но никогда оно не исчезало совсем. Необычность ситуации подчеркивалась все усиливающимся интересом к нашему цыганскому табору со стороны местных жителей. Дело в том, что нам приходилось довольно часто навещать поселок, расположенный поблизости, что бы набрать пресной воды или подкупить продуктов. Поскольку же ничто не должно было нарушать глубины "погружения", нам и на рынке и в магазине приходилось объясняться лишь знаками, подкрепляемыми для понятливости эмоциональными диальскими фразами. Очень скоро весть о необычной научной иностранной экспедиции облетела поселок и к нам наведывались целыми делегациями. Споры среди односельчан вращались, в основном вокруг вопроса, откуда прибыли эти странные люди, - из Австралии или из Южной Америки.
Нас все это забавляло, мы пытались шутить, на глазах рождался новый, диальский юмор, да что там, рождался язык! Мы читали многочисленные привезенные с собой книги по самым разным предметам, проводили дискуссии, спорили до особой "диальской" хрипоты, наконец, купались, загорали, играли в волейбол, путешествовали по живописным окрестностям. И, конечно же, записывали, фиксировали каждое рожденное в общении слово, каждую удачную фразу.
На этот случай все были обязаны всегда иметь при себе записную книжку. Вечером записи из книжек переносились в единый "гроссбух" - так создавался первый словарь Диала. По возвращении произведенные подсчеты показали, что словарь содержал к тому времени около полутора тысяч (!) слов, по доброй сотне изобретенных слов на человека ("погружались" мы числом пятнадцать) или, в среднем по три новых слова на человека в день. Впрочем, далеко не все слова стали для нас общеупотребительными, вошли, так сказать, в активный лексикон языка.