Когда мы сами столкнулись с этим комплексом долговременных оборонительных сооружений, то никому мало не показалось: доты, дзоты, надолбы, множественные минные поля, ряды колючей проволоки, да еще на месте укреплений были специально высажены целые леса, которые скрывали от войсковой, артиллерийской и воздушной разведки месторасположение сооружений. Когда обнаружилось, что орудия калибра 45 и 76 мм ничем нашей пехоте помочь не могут, то вперед пустили гаубицы и тяжелую артиллерию. По большому счету, в моей памяти финская война никаких радужных воспоминаний не оставила. Стояли морозы по 40–45 градусов, вокруг – леса и сугробы, дорог не было. Артиллерия среднего калибра на конной тяге продвигалась к линии финской обороны очень медленно, а мы со своими тракторами-тягачами тоже плелись, как дохлые клячи, а там, где трактор не мог пройти, мы сами тащили свои пушки на лямках по снежной целине. Жуткие холода, а мы в шинелях, на головах буденовки с подшлемником, но всем выдали валенки. Командному составу раздали белые полушубки, а потом их финские снайперы по этим полушубкам безошибочно определяли и выбивали точным огнем.
У финнов была первоклассная армия, и в этом мы убеждались раз за разом, у них было все четко продумано для ведения войны в условиях суровой северной зимы. Небольшие отряды лыжников творили что хотели в нашем тылу. 76-мм орудия были у финнов на резиновых колесах и имели приспособления для крепления на больших салазках, а у нас пушки были на железных колесах.
У нас первое время даже не было маскировочных халатов, а финны имели маскхалаты трех окрасов: белый, сине-голубой и хаки. Когда мы видели трупы финских снайперов-«кукушек», то поражались их удобной экипировке, особенно нас удивляли ботинки на меху. Было у финнов еще одно изобретение: пулемет «максим» они ставили на санки-салазки, и эти салазки перемещались только одним лыжником, а наши пулеметные расчеты по пояс в снегу тащили на себе «максимы» в разобранном виде, кто тело пулемета, кто станок, кто щиток с цинками патронов. Все это мы видели и делали для себя неутешительные выводы.
Когда участники Зимней войны говорят, что их всю зиму 1940 года кормили на передовой борщами с мясом и жир в котелке застывал на палец в толщину, то мне в это трудно поверить.
У нас весь дивизион от плохой кормежки страдал цингой, включая комсостав, я там в возрасте 20 лет остался без передних зубов, они сами выпадали из исхудавших десен.
Я служил наводчиком 152-мм гаубицы и из своего расчета на этой войне помню только двоих, Павлова и Попова. 12 марта было объявлено, что завтра в 12:00 наступит перемирие между СССР и Финляндией, но еще целые сутки до окончания военных действий мы вели непрерывный огонь по городу-крепости Виипури (Выборг), который был взят в семь часов утра 13 марта, и граница на этом участке была отодвинута еще на 12 километров.
Наш полк был передислоцирован в город Токсово Ленинградской области.
С финской войны я вернулся младшим командиром с двумя «треугольниками» в петлицах гимнастерки, но вскоре были введены новые звания, и я стал сержантом, командиром отделения.
По моему мнению, командование извлекло правильные уроки из опыта финской войны, сразу после переброски в Токсово стали проводиться интенсивные, почти ежедневные учения, большую часть времени мы проводили на полевых занятиях, участились выезды на полигоны, где мы выполняли стрельбы боевыми снарядами. В начале 1941 года нас, 15–18 сержантов из разных артиллерийских полков, вызвали в артиллерийское управление ЛВО, где в течение 10 дней с нами проводились собеседования и различные экзаменационные проверки, нас учили, как подготавливать данные для стрельбы, мы решали ситуационные задачи по теме «Баллистика снаряда» с применением тригонометрических функций. В свой полк я вернулся лейтенантом, был назначен командиром взвода, а войну встретил уже в должности старшего на батарее.
Интервью и лит. обработка: Г. Койфман
Маслов Иван Владимирович
В декабре 1939 года на базе нашей бригады был сформирован 25-й танковый полк под командованием майора Георгия Семеновича Родина. Меня назначили командиром танка. Три роты из этого полка попали воевать на Петрозаводское направление. Условия для танковой войны очень тяжелые. Кругом леса, холмы, бесчисленные озера, покрытые тонким льдом. Часто приходилось пилить лес и настилать гати для прохода техники. Даже на ночевках и долгих остановках через каждые полчаса прогревали мотор. Морозы под пятьдесят градусов. Да и финны были прекрасными вояками, отменными бойцами.
Насколько танкисты были подготовлены к ведению войны в столь суровых условиях?
Нас одели по первому разряду: у всех были валенки, подшлемники, ватные брюки. Нас прекрасно снабжали, кормили жирными борщами, да такими, что сверху на палец застывал слой жира. Танкистам выдавали шпик, колбасу, каждый день мы получали спирт. Не было проблем с махоркой и папиросами. Одним словом, снабжали нас великолепно.
Как вы можете охарактеризовать накал боев в карельских лесах?
Очень тяжелые бои. Многие там навсегда лежать остались… Нас очень донимали снайперы-«кукушки». Как-то на перекрестке лесных дорог мы попали в засаду. У нас были танки последнего выпуска, с зенитными пулеметами на башнях. Трех «кукушек» сбил из пулемета с верхушек деревьев. Финны неплохо действовали в нашем тылу. Проходили на лыжах через леса и устраивали нам кровавые «концерты». Был один случай. Для бойцов организовали баню в лесу. Поставили большую брезентовую палатку, натопили внутри, и бойцы заходили внутрь помыться. С пригорка на лыжах выскочили три финна с автоматами и убили несколько наших, мывшихся в этой походной бане. Тяжелая была война…
Какие потери понесла ваша часть в этих боях?
У нас как-то полностью погибла 2-я рота. Это место, кажется, называется Суярви. Мы вышли на заранее подготовленную укрепленную линию финских дотов. Атам каждый дот, как крепость. Толстый бетон, резиновые перекрытия. Только из тяжелой гаубицы можно было такой дот разрушить. Как всегда, нас сопровождала пехота. Танки выстроились в одну линию и пошли в атаку. 2-я рота нарвалась на минное поле и полностью там погибла. Те, кто не подорвался на минах, были добиты огнем финской артиллерии. Все 17 танков роты были уничтожены. Никто из экипажей этих танков не спасся. А в нашей 1-й роте потери были относительно терпимыми.
У меня в экипаже (я уже был командиром танка) был прекрасный механик-водитель Саша Воронцов из города Иванова. Всегда приговаривал: «Етить ту суку мать!» Он несколько раз спас экипаж от гибели.
Страшно было в те дни?
Не было лично у меня ощущения страха. Я не думал о смерти. Верил в судьбу и не боялся погибнуть. Делал свое дело, как должно и как учили, и не забивал себе голову глупыми мыслями. Тут еще многое от характера зависит. Я, когда рос, был хулиганистым парнишкой. Где только драка намечалась – стенка на стенку, улица на улицу, – там я всегда первый был. И поэтому приобрел бойцовский характер. И перед каждой атакой чувствовал кураж и желание показать этим ***, кто чего в бою стоит.
Интервью и лит. обработка: Г. Койфман
Ройтман ЯковТовьевич
В декабре 1939 года батальон в полном составе прибыл из Ростова в Пушкино под Ленинград. Нас везли на Ленфронт кружным путем, через Белоруссию. Что нас ждет на войне, мы не представляли, в вагонах царило веселье. В Жлобине из станционного буфета «увели» бочонок вина. Милиция по всей дистанции пути начала искать «грабителей». Ротный Матвеев пришел к нам в вагон и спросил: «Ребята, ваша работа?» Авторитет ротного был непререкаем, и ребята ему признались. Матвеев только покачал головой и сказал: «Бочонок уничтожьте!» Из состава нашего минбата сформировали роту добровольцев, добавили к нам взвод связи, и мы, всего 76 человек, отправились на фронт. Остальные подразделения батальона так и остались в Пушкине. Сводную роту принял под командование наш старший лейтенант Матвеев, тихий, спокойный и славный человек. Командирам выдали полушубки, а красноармейцы так и ушли на передовую в обмотках, ботинках и шинелях. Только в январе 1940 года мы получили валенки, телогрейки, ватные штаны, подшлемники и белые маскировочные халаты. Бойцам выдали по 150 патронов на человека.
Как применялись минометы в Зимней войне?
Обычная тактика. Мы находились на расстоянии 200–300 метров от передовой пехотной цепи… Было очень сложно передвигаться с минометом. Финны заливали озера нефтью, и льда на них не было. Снег – по пояс. Многие проваливались в такие озера и тонули. В расчете – шесть человек. Я таскал двуногу, кто-то – ствол, плитовой нес опорную плиту, а трое других – лотки с минами. Нам выдали лыжи, мы их связали вместе, положили поперек лотки от использованных мин, закрепили и на таких импровизированных санках таскали свой миномет.
Обморозилось много красноармейцев?
Да, что правда, то правда. Было очень много замерзших… Но я не могу сказать, что нас просто бросили замерзать в карельских снегах. С обморожениями боролись. Каждое утро старшина выдавал нам стограммовые бутылочки с водкой, и мы были обязаны возвращать ему пустые «соточки». Выдавали гусиное сало для смазывания лица и свиное сало «внутрь». Горячее котловое питание мы получали почти каждый день! Хлеба полагалось буханка в день на красноармейца. Хлеб мы рубили топором, настолько он был замерзшим. Как я уже сказал, в начале января нам выдали теплое, подходящее для карельской зимы обмундирование, и это многих спасло от обморожения. Ну, еще были свои домашние рецепты. Чтобы справить малую нужду и не отморозить свое «хозяйство», мы снимали патрубок с противогаза, и писали через него. Даже такая курьезная деталь запомнилась.
Какие потери понесла ваша минометная рота?
Не могу ответить предельно точно, я сейчас не помню точное количество погибших в роте. Выбыло из строя много людей от обморожения и ранений, а вот сколько было убитых… На моих глазах погиб мой товарищ Коля Шкробот, наш одессит, живший до призыва на улице Дерибасовской, дом № 5. Позже погиб еще один парень из того же дома. А третий их сосед, Миша Портной, уцелел. Много погибло… В основном погибали от огня «кукушек»-снайперов. Всю Зимнюю войну рядом со мной был мой близкий друг Маркус Витман. На его сестре я женился после войны. На финской войне Маркус уцелел, а в Отечественную погиб в 1943 году под Ленинградом.