Интервью: А. Драбкин
Лит. обработка: А. Драбкин
Шапкайц Александр Минеевич
Нас поставили на оборону сразу после наступления апрельского 1942 года, войска были обескровлены. Немногочисленные захваченные в плен финны показывали, что, если в конце уже боев советские части будут продвигаться, в бои не вступать – отходить, хоть до Хельсинки. Но нашим войскам тоже приказали вернуться на исходные позиции. Нам достался дзот с двумя амбразурами для стрельбы вдоль фронта в одну и другую сторону. Впереди нас в низине располагалось боевое охранение стрелковой роты, тут и была она вся. Никаких окопов в линии обороны рота не занимала, никого не было, а стояли только боевые охранения численностью в одно стрелковое отделение. Поэтому, когда я пошел устанавливать связи с соседями, ни вправо, ни влево никаких войск не нашел. Стал искать КП соседних рот. Нашел их на обратных скатах плато. На обороне фронта, около 2,5 км, кроме нашего взвода и боевых охранений рот, никто не стоял. Если днем эта полоса просматривалась, то в темное время через наши боевые порядки незамеченной могла бы пройти целая дивизия. Поэтому мы в дзоте держали два пулемета, а другие два – в землянке. Такое положение сохранялось до середины лета. А тогда на левом фланге наши захватили ничейную высотку, а из низины, расположенной под ней, финны сами ушли за узкоколейку и небольшой пятачок леса, а наш взвод, точнее, два расчета с пулеметами, выдвинули как раз на это место к самой узкоколейке. Там мы отрыли огневые и вырыли котлован для дзота. Сруб дзота срубили саперы в 600 метрах от передовой. Около самого будущего дзота несколько деревьев и кустарник скрывали нас от наблюдения со стороны финнов, кстати, у них там под мостом был оборудован НП. В метрах 400 от нашего будущего дзота узкоколейка делала поворот, в этом месте насыпь поднималась вверх, и оттуда они просматривали узкоколейку и всю прилегающую местность на полтора километра. Чтобы не быть подстреленными на линии прежней обороны, в насыпи, под узкоколейкой стрелки прорыли тоннель, забрали его плахами и там ходили. Когда мы отрыли котлован для дзота, пришел командир саперов и сказал, что, прежде чем они приступят к посадке дзота на место, мы должны на все четыре стороны выставить охранение на 400 метров от объекта, то есть от дзота. В стороны мы выставили, а вперед не смогли, так как до окопов финнов было 120 метров – сразу за леском, что за узкоколейкой. Сказал, что пусть работают: мы с фронта надежно их прикроем. Но сапер не согласился и сказал, что они уже несли потери из-за того, что противник внезапно нападал на работающих саперов. Как говорится, договорились полюбовно: саперы на своих лошадках подвезут сруб, а мы сами соберем его и посадим на место, все равно мы сами будем заготавливать и укладывать накат на дзот.
Пошли мы охранять саперов с фронта: Гиргуляни с винтовкой, Шушугин – тоже, Волков тоже с винтовкой, а я с автоматом ППШ. Броском перескочили через узкоколейку и сразу в лес, выползли ближе к опушке, стали наблюдать. Вдруг Волков встал и собрался что-то делать, вроде кричать. Я ему громко так шепчу: «Ложись, какие тебе славяне, это финны, наблюдай и не высовывайся!» Смотрим: тоже копают, и тоже котлован, одеты, видно только верх – нижние рубахи: кто такие? Пленные, мобилизованные, а может быть, солдаты, но не видно их оружия. На пеньке сидит капрал – это хорошо, ведь до них 50 метров – все как на ладони. Главное, у него автомат на коленях, курит сигарету, покрикивает на копающих солдат. Я ребятам сказал: «Смотрите, есть ли оружие у тех, что копают». Вот капрал слез с пенька, что-то скомандовал. Землекопы вылезли из котлована, и тут я увидел пирамидку карабинов. Наверное, это были саперы, у пехоты автоматы. Я своим ребятам сказал, что я буду стрелять в капрала, а они – как кто сидит: правый – в правого, Гиргуляни – в средних двух, а Волков – в левого. «Теперь цельтесь, как будете готовы, шепнете. Стрелять начнем, как только я выстрелю!. Я выстрелил одиночным, капрал упал, а нога осталась на пеньке, не знаю, как уж это так получилось. Гиргуляни заложил патроны между пальцев правой руки и по одному досылал в патронник. Только один солдат противника вскочил, убежал в ближние кусты и скрылся там. Совсем близко от нас лежали убитые финны и стояла пирамидка карабинов – половина длины футбольного поля. Кто-то сказал: «Я сбегаю за оружием и документами!» Нет: бежать мы должны в другую сторону, снимать саперов, предупредить стрелков, там стоял 7-й взвод стрелковой роты. Они как-то пассивно себя вели: кто отрыл ячейку с колена, кто лежа, а кто вообще устроился за деревьями.
Когда я сказал саперам, что мы убили финнов, которые за леском так же, как и мы, строили дзот, то их как ветром сдуло. То ли забыли, то ли преднамеренно для нас оставили плотницкий топор и поперечную пилу. Финны очень быстро снесли половинку лесочка, потом перенесли огонь по нашим порядкам и еще куда-то вглубь и очень быстро прекратили. Когда все успокоилось, я отправился к старому дзоту, где оставался один расчет: туда тоже бросили несколько мин и снарядов. Прошли мы метров 200, как нас заметили и стали обстреливать. Мы спрятались за поленницей, снаряд не долетел метров на 50, мы отскочили в овражек с ручейком внизу. Мне в правый локоть с внутренней стороны попал маленький осколочек: рука перестала сгибаться и одеревенела. А у стрелков убило пожилого солдата Горбунова. Он лежал за деревом, без окопчика.
Ночи были еще светлыми, и приходилось собирать сруб дзота, когда хоть немного потемнеет – это часа два-три. В остальное время подтаскивали землю для обвалования. Финны в лесочке напротив при обстреле навалили деревьев как раз на накат. Мы перебрались туда, но, как только начинали пилить, финны на звук обстреливали нас. Придумали такой способ: крестиком запиливали кончики пуль. При выстреле части пули разлетались в разные стороны, образуя конусообразные воронки, звук воющий, как разрывные: одного-двух выстрелов было достаточно, чтобы перебить ствол толщиной полметра и более. На выстрелы финны не реагировали. Дополнительно пришлось свалить несколько сосен, причем таким же способом. Через узкоколейку мы бревна не перетаскивали, а укрепили наклонно два бревна, клали на верхний край этой эстакады бревно, и оно, скатываясь, преодолевало рельсы и подкатывалось к дзоту, и мы по наклонным бревнам закатывали их на место. Во время этой работы Тумашову пробило полы шинели и разорвало штанину, не зацепив тело, – повезло. Вскоре стрелков переместили левее, за ручей, и мы остались в этой долине одни. Из дзота хорошо просматривался участок финской обороны. Но мы из дзота по их позициям огонь не вели, стреляли из леса метров в 150 от него. Как-то днем финны совершили артналет, снаряды ложились сзади нас по всей линии обороны. Несколько снарядов пристрелочные, после разрыва долго поднимался у одних желтый, у других фиолетовый или голубой дым. А через несколько дней после артналета из леса тоже по всей линии перед нашей обороной застрочили автоматы. Из старого и нового дзотова дали по очереди на всю ленту (это 250 патронов на каждую), и огонь прекратился, все стихло.
В НП финнов, что располагался под мостом на повороте насыпи, мы через день-два посылали с разных мест очередь с двумя-тремя трассирующими пулями для контроля. По наблюдениям, он не посещался. Места, где противник мог оборудовать НП, мы тоже не забывали и систематически обстреливали и из винтовок – для пристрелки трассирующими пулями, а потом через час-два давали очередь-другую из «максима». Из-за этого возникали трения с ротным: куда палите? А вот комбат, майор Козлов, за это же похвалил. Комиссар нашего батальона Михаил Попов, прекрасный, кстати, человек, говорил нашему политруку Георгию Градову: «Смотри, на его участке и “расскажи, расскажи, бродяга” перестали играть». А «бродягу» финны играли, перед тем как начать агитировать, а также когда начинали наши стрелять, чтобы заглушить их болтовню: например, «бейте комиссаров и жидов, переходите на нашу сторону. Каждому обеспечим на его родине по паре коней и надел земли…»
Я так понял, что они посчитали: тут зазывать бесполезно, раз так по ним палят при любой возможности. Среди солдат моего взвода были те, которых я привел с пополнением, досрочно освобожденные из лагерей. С ними Шаров, пом. комвзвода, и я ползали по обороне, выбирали позиции, потом оттуда вели огонь. И по нам тоже стреляли. Но все обходилось. Главное же было в том, что они убеждались в том, что им верят и доверяют. Ну и, конечно, они набирались опыта – никто из них в армии раньше не служил. Солдаты эти – Волков, Михалев, Гиргуляни, Кусов. Научили мы их метко стрелять, определять расстояние до целей, маскироваться и еще многому, многому, без чего солдат не солдат.
Вдруг на нашем участке обороны появилась целая рота бронебойщиков. Командовал политрук Барабанщиков, ротного у них ранило или убило. Политруку я помог выбрать позиции. Собственно, это было и не трудно сделать, так как танки могли проскочить только по узкоколейке, да еще в двух местах. Только политрук расположил их так, что им пришлось бы стрелять в лоб, а я нашел позиции, откуда они били бы по боковой броне. Этот политрук дал мне свою рекомендацию в партию, и еще долго с ним дружили, а потом их перебросили куда-то: видно, танковая угроза здесь миновала. Да и нас скоро сменили. Стала сюда 272-я сд.
Под вечер (меняются всегда в темноте, чтобы противник не заметил) пришел командир пулеметного взвода со связными. Спросил, кто перед нами, я рассказал все, что удалось вызнать об обороне финнов: какие цели, расстояния до них – передал огневой планшет, весьма подробный. А он спрашивает: «Да, нет – в каком мы эшелоне, какие перед нами наши войска?» Я сказал, что сбоку слева боевое охранение стрелков, а так и перед нами финны, а наших войск нет. А он говорит: «Нам сказали, что будем стоять во втором эшелоне. Значит, обманули!» Показал им родничок, откуда воду берем, где сортир, что намечали сделать, но не успели и ушли. Потом мы узнали, что финны их оттуда сбили – целый батальон погнали по узкоколейке: один путь – кругом болота. Не зря пристреливали. Наши «катюши» ударили по наступавшим финнам, потом переносили огонь, пока не выдавили их обратно. Нас отвели на «отдых».