В самый последний день, когда я уходил, девушка пришла проститься: ее куда-то переводили. Случайно мы встретились через два года. Еще долго из-под губы сохранялся какой-то твердый шарик, а под усами был виден шрам – напоминание о трюке с благоприятным исходом.
Когда я возвратился назад, то солдаты сказали, что они пытались найти вторую палку, но так ее не докопались – как сквозь землю провалилась. Зато вблизи осмотрели пень, об который я приложился: чуть ближе бы опустился – остался бы без глаз или вообще сонные артерии обломками пня порвало бы – они торчали вверх, как стрелы или пики. Я сказал: что об этом вспоминать, впредь постараюсь быть умнее.
И опять нас поставили на оборону по берегу Свири. На краю оврага стоял наш дзот, а от него оборона заворачивала по оврагу, дальше у финнов были оба берега Свири, в том числе и электростанция Свирь-3 с каналом и плотиной. Однажды в бинокль я увидел, как группа финских солдат и офицеров переезжает на лыжах Свирь, с левого берега на правый, выше плотины. У пулемета в дзоте дежурил ярославец Шушугин Александр Яковлевич, лет ему около 40, а мне казался он тогда почтенным дядечкой. Он и Корепанов были пожилые солдаты. Мы их берегли: работу оставляли им всегда полегче, на посты в метель и дождь, к примеру, не посылали. Я ему говорю: «Хочешь, Александр Яковлевич, посмотреть, как финны на лыжах через Свирь переезжают: вот в бинокль смотри повыше плотины». Он посмотрел и спрашивает: «Что же нам делать?» Я ему говорю: «Ты мне командуй, а я буду исполнять, что ты мне прикажешь». – «Надо вытащить пулемет на открытую позицию, потом определить расстояние и поставить прицел, ну а потом поубивать их всех». Я спросил: «А не жалко?» Он говорит, что жалко, конечно. Я сказал, что он все правильно сообразил, только из пулемета мы по ним стрелять не будем, так как они, наверное, предполагают, что мы где-нибудь поставим пулемет. Но пусть они это узнают не от нас, а посылают, допустим, чтобы узнать, разведку, а стрелять мы по ним будем из винтовок сначала трассирующими пулями – проверим, правильно ли определили расстояние. Выстрелили по очереди, попали в плотину, добавили прицел и опять по разу выстрелили – финны остановились. Мы не менее чем по паре обойм запустили по ним. Попадали они, конечно, не от того, что мы по ним попали, а чтобы следующие пули не попали в них. Теперь они так и поползут до другого берега, в белых маскхалатах их не различишь на снегу. А заметили мы их только потому, что они сняли капюшоны с головы, мы их и увидели. Шушугин сказал, что ему было бы приятнее, если бы мы промахнулись – попугали и ладно. И еще: если бы мы у финнов в 1940 году не отняли Карельский перешеек, то они против нас не пошли бы воевать.
Когда мы стояли на отдыхе, то попросили рассказать, кто где раньше участвовал в боях, что было интересного. Вот что рассказал Шушугин: «Пригнали нас на Мясной Бор и сразу объявили, что будем наступать в таком-то направлении, как только начнет светать. Накопились и побежали по лесу. Я от страха все глаза закрывал, все думал: вот сейчас убьют, вот сейчас убьют. Падал, вставал, опять бежал. Потом увидел, что никого вокруг нет. Залег в воронку. Вечером услышал, что со стороны немцев двигается большая группа солдат, стал стрелять по ним из винтовки – все равно пропадать. Они рассыпались в цепь. Тут с нашей стороны закричали «Ура!». Немцы побежали – так, в общем, я их ни разу толком и не видел. Ротный увидел меня, сказал, что записали в без вести пропавшие, а теперь представляют к награде на медаль «За отвагу». «Если бы не ты, немцы опять бы нас разбили. А теперь будем закрепляться на той стороне болота». Атам меня как раз и ранили. А медаль, наверное, и оформить не успели, да я за нее и не переживаю.
К этому времени все солдатики научились метко стрелять, вообще стали закаленными воинами. Стали готовить бумаги на снятие судимостей, ведь большинство из них было из того пополнения – досрочно освобожденных с отправкой на фронт. Было что писать: каждый активно участвовал каждый день в боевых действиях: то лазили на нейтральную полосу с винтовкой и биноклем, затемно отрывали и маскировали окопчик, потом до темноты караулили проходивших и проезжавших в полосе видимости. Ходили с пулеметом, тело пулемета присобачено было к деревянному кругу, служащему опорой, – не таскать же с собой станок, который весит 34 кг, а тело с водой – всего 19. Потом летом военный трибунал со всех моих солдат судимости снял. Это были: Гургуляни Илья Несторович, Михалев, Волков, Кусов, и еще солдаты были с судимостями, но я их фамилии не помню, хотя как они выглядят, помню хорошо. Этой зимой стреляли по артбатареям, когда они вели огонь. Добились, что они больше одного залпа не стреляли. Тогда они стали одновременно несколькими батареями открывать огонь. Все-таки мы воздействовали на них. Солдаты иногда часами караулили момент, когда нужно быстро навести и открыть огонь. Открытая эта позиция была далеко от дзота, в лесу. Потом рассказывали: только раз и выстрелили – видно, страху мы на них нагоняем, выстрелов они не слышат, а пули летят. За это не раз меня пробирал комбат капитан Лещенко. Я ему говорил, что сам Бог велел подавлять их только из пулеметов, что стоят наши 30–40 патронов, потом мы мгновенно отвечаем, самое же главное, что солдаты воочию видят, что противник их смертельно боится. А артиллеристы, кстати, никак не успеют так быстро изготовиться и открыть огонь по стреляющим батареям противника. Вместо того чтобы на меня нападать, нужно этот опыт внедрить и в других ротах. Сюда к нам опять наведался командир роты ПТР – уже капитан Гребенников, а не Калашников, как я его неправильно называл. Я его спросил, сколько танков за это время поразили, он сказал, что их, наверное, отсюда перебросят туда, где они есть, – на другой какой-нибудь фронт. Я ему указал финский дот на той стороне Свири. Амбразуры они закрывают железными щитами – как раз цель для бронебоек. Они долго в бинокли рассматривали дот, а потом зашли и со стороны стреляли по амбразуре. Еще показали НП на дереве, в глубине леса, тоже с какой-нибудь защитой. Посоветовали вообще свалить дерево, на котором он находился, запилив крестиком конец пули, но капитан сказал, что это будет нарушением Женевской конвенции о неприменении разрывных пуль. Мы ему показали свои запиленные пули для валки леса. Он сказал, что для леса можно, а в сторону противника стрелять нельзя. Пригласили его с солдатами еще к нам приходить, но больше мы не встречались.
Тут еще одно интересное было событие: послали меня проверяющим, как идут политзанятия в соседнем подразделении. Добирались до них довольно долго. Стояли они от Свири километров за пять. Там спрашивает командир у солдат такие главные вопросы: какие должности занимает тов. Сталин, что является политической, а также экономической основой СССР? И другие вопросы. Солдаты чешут как из пулемета. В конце я спросил у одного в летах солдатика: «Как устроен белый свет?» Он так весь оживился и говорит: «Значит, так. Земля стоит на двух слонах, слоны – на трех китах, а киты плавают в океане-море». И многие ему закивали головами. Я им стал объяснять устройство мироздания. Их политрук сказал, что это лишнее, но солдаты попросили продолжать. Политрук ушел, сказал, что «это вы уж без меня». На этой обороне простояли мы до весны 1943-го. Потом перебросили нас в спешном порядке на другой участок: на высоты перед бывшим поселком Свирь-3. Как раз на то место, где дорога от поселка к деревне Тененичи делает поворот и поднимается на высоту в 3 км, за которой и была деревня. Не знаю, чем уж наши предшественники не понравились финнам, но однажды они выкатили на прямую наводку калибры от 378 до 304 мм и минометы всякие и разнесли позиции тех, кто стоял на высоте. Раненых там было мало, всех поубивало в окопах, а больше в землянках: в некоторые если не было прямого попадания, то обвалило, стенки, и наката два, а то и три обвалились и придавили тех, кто там был. Зрелище было жуткое. Осталась в целости только одна землянка, которая была на ровном месте в 50 метрах. Там мы и поселились. Но вскоре и нам не повезло в том смысле, что случился у нас пожар, и повезло, что начался он на рассвете: незаметен огонь и не видно дыма. А все было так: за печкой сушили мы лучинки – это наши источники света. Они подсохли, прозевали их вынуть из-за печки, и они вспыхнули, кора стенок наката тоже как порох, да еще подшивка газет висела на стене (мы копили за 10 дней, а потом рвали на курево) – тоже запылала. Я возвращался со сменой в землянку. Когда подошли, увидели, что она вся пылает. Заскочили, а там солдаты все спят, угрелись, никак не просыпаются и наших криков не слышат: угорели, наверное. Мы их давай на пол сдергивать, нас-то всего три человека было, а их вон сколько. Откуда только сила взялась – в секунды всех скинули, на полу они и проснулись. Дверь открывать нельзя – сразу огонь оживится, стали мы саперными лопатками срубать горящую кору, а она горела сразу по стенам и потолку. Потом все это стали выбрасывать наружу. А бревна наката тлели, так мы их водой залили, как раз посланные два ведра воды принесли. Все вычистили. Стали поближе к землянке родничок искать – нашли, выложили камнем. Когда его разрабатывали, обнаружили хорошую голубую глину. Решили понаделать немудрящих кирпичей для печки. Теплей и безопасней с печкой. А кирпичи делали так: в пне сделали вырез, туда в форму с поддоном насыпали глину с песком, потом бревном, закрепленным коси, прикрепляемой к проушинам пня, выдавливали на верхнюю граньформы. Набревне повисали потрое-четверо, потом на поддоне ставили к печке. Подсохнет – поддон убирали. Сложили печку, а тут нас из этой землянки потеснили: прибыли бронебойщики, мы перешли на другую сторону высоты. Причем над землянкой на столбах был устроен накат более чем на метр, возвышающийся над верхним рядом бревен основного трехслойного наката. Странное дело: на высоте все землянки были разбиты, а эта уцелела. Все же подвесной накат при попадании в него снаряда не спасал бы нижние накаты над землянкой. Землянка просто была заброшена, мы ее вычистили и стали в ней жить, одновременно стали строить новую, дополнительную. Случайно на болоте нашли сруб, а впереди него, ближе к передовой, – окопы на стрелковый взвод, по самый бруствер залитые водой, а на крохотном островке – полузатопленная землянка, по потолок заполненная толовыми шашками. В это время по ночам на конях саперы возили бревна на трехамбразурный дзот для наших пулеметов. Снега на высоте было как раз коням по брюхо. Таскали они бревна на высоту волоком, кони надрывались. Я предложил затесывать передний край бревна, наподобие лыжи. Потом мы расчистили к самому котловану под дзот дорогу и бревна стали подвозить на санях. Создавался мощный опорный пункт. Там встали стрелковый, пулеметный взводы и огневой взвод сорокапяток (две пушки), а бронебойщиков куда-то перебросили, командир у них был лейтенант Кузнецов, у стрелков – Миш