а Баранов, тоже лейтенант. А пулеметчиками командовал я. Потом добавили взвод ротных 50-мм минометов.
У них командир был тоже лейтенант Соколов, а у артиллеристов – лейтенант Саранцев. Дорогу эту на Тененичи и далее в тыл до железной дороги у станции Янега и Тениконда прикрывали очень мощно, так как по ней можно прямиком проскочить в наш тыл, а повернув на север, отрезать не одну 114-ю дивизию, но и весь 4-й корпус. Первое время, как мы только были туда брошены, мы там одни и занимали оборону. Теперь можно было бы ночью дежурить по очереди, но нам велели всем ночью не спать, да еще по очереди быть ответственными дежурными, в обязанности которых входила проверка постов, боевого охранения, доклады каждые полтора часа в батальон об обстановке – обычная бюрократия. Я предложил, чтобы был в опорном этом узле один постоянный воинский начальник – командир стрелкового взвода Миша Баранов, но ротные и комбат воспротивились этому. Скоро вокруг опорного пункта, нп расстоянии 60 метров от траншей устроили деревянный заплот: под углом 60 градусов к земле вбивался в грунт заостренный кол. Вплотную к нему вбивался кол на метр короче соседнего. Высота заплота – под три метра. Представлял в плане замкнутый эллипс. Однажды наблюдатели доложили, что каждый вечер, как стемнеет, напротив стыка с соседом справа появляется группа противника до пяти человек. На следующий вечер они также пришли. Днем мы подготовили все данные, а ночью открыли огонь из пулеметов, винтовок, минометов и сорокапяток. Скорее всего, финны выходили туда прослушивать телефонные переговоры, так как провода шли почти по нейтралке.
Сразу эту высоту, на которую поднималась дорога на Тененичи, занимал один наш взвод. Так как ночью командирам запрещалось спать, то все время хотелось: днем спать было некогда, все какие-нибудь неотложные дела, заниматься с солдатами и многое другое. А когда нас на обороне собралось пять офицеров, то все равно все должны были ночью бодрствовать. А пока мы отрыли котлован под дзот, возили бревна на дзот, сразу рубили лесок. Может, и днем не было бы нас видно, но береженого и Бог бережет: саперы работали, только как стемнеет, а мы свои траншеи рыли и днем. Тогда впереди нас не было боевого охранения, мы укреплялись вовсю. Работами ведал инженер полка капитан Шлыков Михаил. Он сказал: «Вот минное поле поставим – вам спокойнее будет». Поставили минное поле, а помкомвзвода саперов убежал к финнам, прихватив с собой установочную веревку и план минного поля. Вышло так, что финны про наше минное поле все знали, а мы нет. Вскоре пожаловала к нам ночью какая-то комиссия по боеприпасам из штаба 7-й отдельной армии, в которую входил 4-й корпус, а он объединял нашу 114, 272 и 368-ю стрелковые дивизии. Человек шесть офицеров. Я даже напечатал с большой буквы, а они и маленькой не заслужили, потому что все были большие, простите за неприличное выражение, большие жопы. Столько их пожаловало, чтобы, скорее всего, в наградных листах можно было потом написать, что непосредственно на переднем крае и т. д. Вот их старший начальник и говорит: «Мы хотим посмотреть, как ваши бойцы умеют использовать боеприпасы, отведите к наблюдателю, мы ему поставим вводную задачу, посмотрим, как он будет действовать». Привел их к дзоту, там стоял Иннокентий Тряпицын – наводчик станкового пулемета. «Вводную задачу они вам поставят, так вы не рассказывайте, что будете делать, а непосредственно действуйте», – так я ему сказал. Майор и говорит: «В лощинке, что в 40 метрах, пустует дзот, вот заметили вы группу противника из пяти солдат! Действуйте!!!» Тряпицын взял гранату Ф-1 – их недавно нам привезли несколько ящиков, выдернул чеку… и граната щелк, он ее от неожиданности и выронил. Упала она на дно траншеи. Я тогда стоял рядом с Тряпицыным и заметил, что граната скатилась как раз под майора. Вздернул я его, уцепил гранату из-под него, перекинул через бруствер, она сразу же и взорвалась. От момента броска, когда опускается прижимной рычаг, до взрыва у этих гранат проходит время 4 секунды. Оказалось, что нам привезли неисправные взрыватели к гранатам. С короткой скобой. Как чеку выдернет, так ударник бьет по капсюлю, соскальзывая с вырезов скобы. Майор, когда компания пришла в себя после потрясения, распорядился: «Все эти гранаты мы у вас забираем, потом пришлем новые. Это я вам обещаю как начальник боепитания 7-й отдельной армии!» Я был просто взбешен: «Какой вы начальник боепитания?! Вы, мягко говоря, балда, если не сказать покрепче! Вместо того чтобы прийти и сказать, что гранаты, по нашим данным, неисправны, давайте испытаем и решим, что будем делать, вы затеяли дурацкие вводные: только по совершенно фантастическому, счастливому для всех нас совпадению мы сейчас живы. Гранаты останутся здесь, а запалы привезите, если вы такой большой начальник. А на будущее вам совет: прежде чем что-нибудь сделать, обязательно думайте, тогда проживете долго и без хлопот. Сейчас все запалы вывинтим, упакуем и уезжайте. В других подразделениях пусть проверят. Вот и все».
Запалы нам так и не вернули, много позднее наше боепитание расстаралось. Теперь о том, что было после огневого налета. А было вот что: утром к нам пожаловал кто-то из штаба батальона и увидел, что солдаты снаряжают пулеметные ленты патронами, набивают диски, чистят и смазывают оружие, спросил: в честь чего стараетесь? Ему солдаты сказали, что ночью всыпали финнам, подслушивающим на нейтралке наши телефонные переговоры. Штабной доложил командиру батальона капитану Лещенко, который наложил на меня взыскание – пять суток домашнего ареста. Я спросил его: «Как мне отбывать наказание – ехать домой, что ли? Или как? И вообще, за что мне наказание?» «Вот за то, что телефонную линию протянули чуть ли не по окопам противника, отвечать придется, да еще прослушивалась противником. Мы накрыли их, вместо того чтобы они имели возможность и дальше прослушивать».
Как линия оказалась на этом месте? Представьте широкую долину с узенькой речкой или крупным глубоким ручьем посередине. По одну сторону от него – скат, ряд высот в 300 метрах, по другую – равнина с небольшим возвышением по окраине разрушенного поселка Свирь-3. У поселка проходила финская оборона, а наша ранее была сразу за ручьем. То есть по отношению к обороне противника значительно ниже по высоте. Наши несли большие потери. Тогда в 100 метрах за нашими окопами поставили дзот для пулемета и отрыли траншеи, перешли туда. Финны сразу же дзот разбили, а также и траншеи вместе со стрелками. После этого наши обосновались по гребню высот и снова построили дзоты для пулемета и сорокапятки. Теперь уж землянки посадили на обратном скате высоты рядом с окопами. А телефонные провода так и остались у ручья, и шли они к соседям и в штабы батальонов и полка. В один из дней противник выкатил на прямую наводку не один дивизион орудий разных калибров, малых и самых крупных. И в считанные минуты разбил дзоты тяжелыми минометами, разрушил землянки, кроме одной, отстоящей от высоты на несколько десятков метров. Все это было днем, а на другое утро нас уже туда направили. Мы раскопали траншеи, поставили пулеметы. Обосновались в уцелевшей землянке. Несколько дней, кроме нас, никого на высоте не было. Потом появились взвод ПТР и стрелковый взвод 7-й роты под командой лейтенанта Миши Баранова. И стали мы создавать опорный узел. Свою землянку мы уступили бронебойщикам лейтенанта Кузнецова. Сами разобрали завалы разрушенной землянки, подремонтировали ее и стали там жить. Раненых и убитых из землянок и траншей вытащили еще вечером после артналета, но все равно находиться в этой землянке было неприятно. С первых часов пребывания на этих позициях мы очень внимательно наблюдали за действиями противника и немедленно реагировали на них.
Пока мы там еще были одни, к нам прислали четверку девушек-снайперов из погранполка, стоял этот полк за фронтовыми частями. Это были обычные заградотряды. Оттуда были у нас еще зимой бронебойщики, расстрелявшие дверь землянки боевого охранения. А девушки-снайперы – это другое дело: мастера своего дела. Ладные и красивые. Прически самые девичьи, а то встречались регулировщицы и из дорожной службы (других девушек в войсках нам к этому времени встречать не приходилось), так они носили прически «под парней» – не всем идут, правда легче содержать их в порядке. Они многому нас научили. Выходили за передний край глубокой ночью, отрывали ячейки в рост со ступенькой, чтобы можно было присесть, маскировали очень тщательно, а сверху натягивали маскировочную сеть. Изюминка – это бруствер. Он делался высоким, в него закладывались три-четыре трубы жестяные диаметром сантиметров 17–20, через которые велось наблюдение, а также вставлялась винтовка снайперская и производился выстрел. Голову не приходилось высовывать над бруствером. Мы предложили, чего они раньше не делали, увлажнять землю впереди трубы, так как самым демаскирующим моментом является пыль после выстрела. Огонь из ствола и дымок трудно засечь, а пыль всегда демаскирует, по ней мы засекали вражеских снайперов, когда они стреляли с земли. Они просили, чтобы с ними никто не ходил: боялись, что непрофессиональными действиями им помешают, противник их заметит, и тогда их из минометов перебьют. Я им сказал, что можем им отрыть ячейки: тут мы мастера высшего класса. Они сказали, что это делают только сами, много тонкостей. Тогда я сказал им: «Хорошо, отрывайте сами, но как же вы будете охраняться, пока роетесь? Я пойду с вами и буду охранять. Я знаю досконально каждый метр этих мест. Только так!» Когда они спрятались в окопчики, я вернулся на оборону. Весь день мы вели очень строгое наблюдение за этим и прилегавшими участками. Договаривались, что, когда стемнеет, я приду за ними, выдвинусь вперед и буду прикрывать их отход. Стреляли они только на другой день. Окопы каждый раз рыли новые. Мы стреляли из заброшенных окопов боевого охранения, чтобы дезориентировать противника, что нам и удалось. Если кого-нибудь подстрелишь, то из минометов, а иногда и из пушек начинают обрабатывать предполагаемые места, откуда могли стрелять. Так, несколько раз принимались обстреливать старые окопы, и ни разу девушек финны не обнаружили, а накрывали огнем окопы, из которых мы их обстреливали и помогали таким образом. Жаль, что я не помню ни имен, ни фамилий этих отважных людей. Живы ли они сейчас?