10 июня началась Выборгская операция. После артподготовки прорвали финскую оборону, мы пошли вторым эшелоном, а впереди был 30-й гвардейский корпус. Подошли к Зеленогорску. Нам предстояло прорывать линию Маннергейма в районе Черной речки, между Финским заливом и железной дорогой, идущей через Койвисто на Выборг. Черная речка неширокая, но глубокая, наш берег пологий, а противоположный после прибрежной поймы – уступом. После того как прошла артподготовка и пехота начала переправу, финны открыли такой огонь!.. Оказывается, финские доты были так замаскированы, что разведка не смогла распознать. На второй день подтянули массу артиллерии. Там, где располагались наша рота и склады, стояла на прямой наводке 152-мм самоходка. Так здорово давала, что только искры летели с дотов. Помогали корабли КБФ, авиация. Был хороший, солнечный день, так от пыли и гари солнце стало желтым, как блин. Несмотря на то что в июне белые ночи, саперы на вражеском берегу проделали проходы в минных и проволочных заграждениях. На плотиках, на лодках переправились через речку. С пехотой прошли через проделанные проходы, забрались на крутой берег. Когда туда поднялся, то увидел траншеи в полный профиль, доты, как дома, с казематами, складами и помещениями для гарнизона, кругом воронки, из которых торчат рельсы, шпалы… Часть финнов уже руки поднимает. Нам была команда «только вперед, только вперед», ну а там уже задние подразделения с пленными стали разбираться. Пока финны не опомнились, наш батальон стал продвигаться к Приморскому шоссе. Танков еще не было, потому что мост был взорван, но тут финны большое сопротивление еще не оказывали. Потом появились и завалы на дорогах, и засады. Но подошли танки, и так с боями мы подошли к старой линии Маннергейма. Там был сильный бой в районе Хумаленйоки. Но наши 314-й и 176-й полки оборону прорвали и вступили в Койвисто. Город деревенского вида, с кирхой. Там у дороги стояли два гражданских финна и говорили: «Здравствуй, Красная армия, здравствуй, Красная армия». Мы не останавливались, шли только вперед. Койвисто освободили 18 июня и в тот же день поселок, сейчас называющийся Советский, находящийся за 25 км, такой был темп наступления. На танках было написано «Даешь Выборг» или «На Выборг». Здесь пехоту уже посадили на машины. Там, у финнов, был какой-то батальон велосипедистов, их разгромили в пух и прах. Столько было велосипедов, которые танки повредили, но мы для отделения пункта сбора донесений подобрали себе исправные велосипеды. Раньше мы пешком ходили, а теперь появился транспорт. Перед Выборгом нас сменила 90-я дивизия Лященко. И в лоб Выборг мы не брали, прошли как-то по окраине, северо-восточнее Выборга. Было видно, что в городе были пожары. Финны нам оказали сильное сопротивление. Там, знаете, такие валуны гранитные, что на одном камне, как бы срезанном, помещались кроме командования полка представители танкистов, артиллеристов. Там был перекресток, с одной стороны – озеро, с другой стороны – приток вроде реки. Там я попал под обстрел. Меня так шарахнуло, что я вместе с велосипедом улетел в канаву. Хорошо хоть канава была сухая. Недели две или три я совсем не слышал, в ушах стоял колокольный звон. Помню, на этом перекрестке стояла подорвавшаяся на мине самоходка. Там, как только пойдут повозки или группа солдат, финны начинали обстрел. Оказалось, что в разрушенном финском доме, в подвале сидел финский корректировщик, одетый в форму советского лейтенанта. В общем, дошли мы с боями до Сайменского канала. Там нас сменил 30-й гвардейский корпус, а нас опять в эшелон и повезли в район Кингисеппа.
Интервью и лит. обработка: А. Чупров
Правка: С. Зоткина
Тотанов Сатыбалды Курманович
Наша бригада как 300-й гвардейский стрелковый полк вошла в 99-ю гвардейскую дивизию, в которую вошли еще несколько десантных бригад. После чего мы были посажены в эшелоны и в середине июня прибыли под Ленинград. Выгрузились на берегу реки Свирь. Смотрим: река бурная, ширина – полкилометра, а на другой стороне – немцы и финны. Нам сказали, что мы будем форсировать реку Свирь и освобождать карельские земли.
Надо сказать, что подготовка к форсированию готовилась открыто: финны и немцы прекрасно видели наши танки, самоходки, но молчали, а мы, видимо, хотели продемонстрировать, что мы их не боимся. Расположившись на берегу реки, наш полк готовил плоты, лодки, занимался хозяйственными делами. Все в открытую, практически без всякой маскировки, а на той стороне молчат, как будто никого нет. Нам объяснили, что, чтобы не пропустить через Свирь советские войска, тщательно укрепили оборону – окопы, дзоты, доты, минные поля.
Так мы готовились до 22 июня, а 22 июня, в 4 часа, смотрим: масса наших бомбардировщиков летит, сотни полторы, наверное. Они целый час ту сторону бомбили, весь берег черным дымом заволокло. Потом самолеты улетели, на той стороне тихо, финны молчат. Мы думали, все, они все погибли. Нам приказали спустить лодки. Плывем, тихо, финны молчат, но, как только достигли середины реки, они как начали стрелять. Заработали их доты, дзоты. Они там крепкую оборону организовали… Мы думали, что спокойно пройдем, но нет, многие утонули…
Вернулись на свой берег, и с нашей стороны начала бить артиллерия. Огневые точки были известны, и наша артиллерия начала по ним бить. Часа полтора-два били из всего, что есть. Мы решили, что теперь они точно заглохли, спустили вторую партию наших лодок, и артиллерия продолжала по ним огонь вести. Вот тут они заглохли. После того как первые лодки переправились, за ними плоты пошли, на плот сразу по роте грузили, и они спокойно уже переправились на финский берег. Финны после артподготовки отступили и уже не сопротивлялись переправе. Когда плоты подошли, мы уже по их окопам, дзотам и дотам орудовали, посмотрели, что там делалось – просто страшно… Вот так форсировали реку Свирь…
После переправы мы сутки простояли на финских позициях. Надо было отдохнуть, поставить мосты, по которым на финский берег перебросили пушки и танки. А через сутки мы пошли вперед. Немцы уже отступили, и мы думали, что нам теперь легко наступать будет – ничего подобного! Через 1,5–2 километра у них вторая оборонная линия. Но там нам уже было легче, потому что с нами артиллерия, танки. И оттуда их прогнали.
Два-три месяца гнали их к финской границе. Трудно было: густые леса, мы стали танковым десантом. Каждое отделение сидит на танке, и вперед, а в лесу по нам финские «кукушки» бить стали. Страшно было… Они высоко в лесу сидят, метрах в 30–40, и оттуда из автомата по нам строчат. Там у нас много ребят погибло… У нас в отделении Вася Токмаков был, мой друг, смоленский парень. И вот как-то они начали по нам стрелять, мы – врассыпную. С Василием рядом упали, и вдруг ему прямо в голову разрывная пуля попала… Василий погиб в финских лесах… Но тут нам очень танк помогал. Мы станка спрыгиваем, а он прямой наводкой как даст – все разлетается!
Потом нам попроще стало. В октябре мы дошли до финской границы. На той стороне такой маленький городок Питкяранта, и в середине октября в уличном бою я был ранен. Где-то рядом разорвалась мина, и меня ударило в левую ногу. Я упал, не могу подняться. Пролежал около часа, подходят санитары, на носилки положили, в полковой госпиталь. Там обнаружили, что у меня перелом берцовой кости. Наложили шины, обмотали. Через некоторое время наложили гипс. Потом повезли через Ладожское озеро. Я попал в госпиталь в Вологду, где пролежал до марта 1945 года.
Интервью: А. Драбкин
Лит. обработка: Н. Аничкин
Гринберг Альберт Адольфович
В июне [1944 года] нас отправили на Карельский перешеек. Тут первым делом организовали капремонт машин. Нас раздали шоферам, разбирали автомобили до рамы, все узлы и агрегаты грузили и отправляли, тут же приходили машины с новыми запчастями. За пять дней перебрали все до винтика. 9 июня вечером мы услышали гул, началась артподготовка. Била не только полевая артиллерия, но и корабли, форты, земля под ногами подрагивала. 10-го утром артналет повторили, и началось наступление. Когда мы проходили передний край, там травинки живой не было, все перепахано. Еще не вступая в бой, проходили вторую линию обороны, там у финнов были «драконовы зубы» – здоровые куски гранита, врытые в землю, против танков. Видели взорванный дот с двухметровой толщины стенами. И такие оборонительные полосы встречались через каждые 2–3 километра. Только по дороге можно было проехать. Мы входили в 21-ю армию, которая состояла из трех корпусов. На Карельском перешейке развернуться особо негде, и эти корпуса шли в три эшелона.
Пару дней наступает один корпус, потом останавливается, вперед выходит другой, короче говоря, наша 168-я дивизия оказалась на переднем крае, как раз на линии Маннергейма. Сходу взяли ее. Тут мне непосредственно в бою участия принимать не довелось. Еще был эпизод: какой-то наш полк налегке обошел финнов по лесу и отрезал их отступающие части с обозом. А с фронта по ним прошлись танки, передавили всех. Это место мне пришлось пройти дважды, куда-то посылали меня. Страшная картина. К тому же жара стоит, все это разлагается.
Когда подошли к Выборгу, частям стало тесно, и нашу дивизию отвели, Выборг мы не брали.
С местным населением не встречались. Финны все бежали, хотя однажды зашли в дом, где еще теплая еда была. У финнов в каждом доме были велосипеды, мы катались. Еще было много стройматериалов: цемент, известка. Однажды наша машина шла в Ленинград по служебной надобности, мы нагрузили ее мешками с цементом, обратно водитель привез нам водку. Водку нам летом не давали. Потом в Прибалтике нашему отделению разведки химроты давали доппаек: 100 грамм, кусочек сала, что-то еще, не помню. Офицеры в финских домах набрали себе велосипеды, койки раскладные, еще чего-то. Потом, когда нас эшелоном перебрасывали, поезд обшарили и все неуставное имущество отобрали. Вообще у финнов быт был обустроен хорошо. Смешно: старшине понадобился замок, попросил нас найти, мы шарашили по домам, даже в магазине… и не нашли. Не было замков.