– Но мы в форме. Впрочем, на вас форма русского солдата. И тут начинается, как это у вас говорят, чтение между строк… второй план… или уровень… Как у Достоевского.
– Нет, господин Ивар, у нас сейчас идёт разговор по душам.
– По душам… У нас говорят так: «душевный разговор». В вашем языке всё немного не так.
– Это вас раздражает?
– Нет. Мне любопытно. По душам так по душам. Хорошо. Я ценю искренность. Она сродни преданности. Хотя это не одно и то же. Так растолкуйте же мне, наконец, в чём причина такого фанатизма русских? Неужели это всего лишь примитивный результат того слепого повиновения, в котором их всякими способами удерживают комиссары и командиры-большевики?
– Вы спрашиваете меня о том, во что сами уже не верите.
– Не верю. Но хочу понять внутренний механизм всего этого сложного организма под названием «русский характер», а значит, и «русский солдат». Ведь дело не только в большевизме.
– Да, – мотнул головой Радовский, – будь он проклят! Не в нём одном.
– То, что мы пишем и изображаем графически, в примитивных рисунках, в своих листовках вроде: «Бейжида-политрука, морда просит кирпича!» – не столько комично, сколько убого. И с точки зрения пропагандистской – тоже. Потому и на психику красноармейцев действует слабо. Сколько мы листовок сбросили в эти леса и на занятые Ефремовым деревни? А результат? Они не сдаются организованно, подразделениями, под командой офицеров, как это происходило прежде. В том числе и здесь, под Вязьмой. И как это происходит сейчас подо Ржевом, в нескольких десятках километров отсюда. Там окружена тридцать девятая русская армия. Генерал Модель сообщает, что там большевики сдаются полками, батальонами. А здесь, под Вязьмой, совершенно другая картина. Словно эти дивизии сформированы из других людей. Все наши расчёты не оправдываются. Почему?
– Да, господин Ивар, русская армия – это не германский Ordnung. И русский солдат – не часть этого до тонкостей продуманного и организованного порядка. Русская армия и создавалась как некая общность людей. Со своей особой иерархией. И эта иерархия в каких-то, пусть отдалённых, чертах, но всё же напоминает семью. В прежние времена мужская часть дворянского сословия с малых лет была приписана к полкам. Каждый барчонок, живущий в какой-нибудь Сосновке или Ивановке, числился кто в Белозёрском гренадерском, кто в гусарском Павлоградском полку. Затем, по совершеннолетии, молодой человек туда, в свой полк, и поступал. На самый низший офицерский чин. В самые окопы, в самую вонь и хлябь. С годами делал карьеру, соответствующую его индивидуальным способностям, образованию, выучке и личной храбрости, подтвердить которые можно было только в настоящем деле. В тех самых окопах. В поле, в седле. Солдаты служили долго. Срок рекрутской службы – двадцать пять лет. По сути дела вся жизнь человека проходила в казарме, под ружьём. И вот представьте себе: молодой мужик из крестьянской среды попадает из привычного ему мира семьи, вольной деревенской жизни в суровый мир казармы. Из мира полей и лугов в ограниченное пространство, до мелочей регламентированное уставом, правилами внутреннего распорядка, окриками фельдфебелей. И вот тут-то происходит то, что и не даёт вам покоя, господин Ивар. Постепенно, подспудно, казарма, где проводит в службе свою жизнь русский солдат, наполняется духом семейных отношений. Где командир – отец родной, батя. А черты заботливой матери проступают в служебных делах каптенармуса или старшины. Где для каждого новобранца находится дядька, наставник, как прежде говаривали, – в отца место. Потому что лучше дядьки никто не покажет, как удержать ружьё во время прохождения «на караул» и когда подниматься в атаку, чтобы не быть сбитым с ног основной лавиной огня противника. Семью трудно разрушить. Семья в любом государстве разрушается как последний оплот.
– Любопытные размышления… Теперь я кое-что понимаю. У вашего поручика по фамилии Лермонтов есть такие слова: «Слуга – царю, отец – солдатам…» Это о пехотном полковнике. Я запомнил. Но ваши уставы, надо заметить, создавались по прусскому образцу.
– Да, по прусскому. Не спорю. Образец-то был неплох. Образец – это схема. Мёртвая рациональная конструкция. А вот жизнь в эту схему вдохнули живые люди, любящие свою Родину, – русский солдат и русский офицер.
– И теперь мы гоним эту армию на всех фронтах. Миллионы пленных. Миллионы убитых.
Радовский поморщился и сказал:
– Эта война будет тяжёлой.
– Она уже тяжёлая. Если вспомнить то, что произошло в декабре… Никто ни в генштабе, ни здесь, на передовой, не может поручиться, что подобное не может повториться где-либо ещё. Или здесь же, в центре Восточного фронта. Удерживал ведь здесь генерал Ефремов опасный для нас глубокий плацдарм. До последней возможности. К счастью для нас, возможности эти иссякли. Но вернёмся к нашему разговору: в чём же суть?..
Утром, когда они проспались, Ивар повторил приказ: их группе предстояло выполнить заключительную часть операции по ликвидации кочующего «котла» 33-й русской армии – уничтожить охрану и взять в плен командующего, генерала Ефремова, а также высших офицеров его штаба. Ивар достал из полевой сумки вчетверо сложенный листок, протянул Радовскому. Тот развернул его и прочитал по-русски отпечатанный на машинке список, в котором значились: командующий артиллерией 33-й армии генерал-майор Офросимов, начальник связи полковник Ушаков, начальник отдела по укомплектованию полковник Самсонов, начальник разведки армии подполковник Гладченко, заместитель начальника авиации полковник Гончаров-Малах, начальник политотдела армии полковой комиссар Владимиров, командиры дивизий полковники Кучинёв, Якимов, Миронов.
– Задача не из лёгких.
– На войне все задачи трудны. В той или иной степени. У вас, Старшина, для успешного выполнения этой задачи есть всё необходимое, – чётко отчеканивал по-немецки каждое слово Ивар. – Люди, оружие, прекрасная агентура. Но тем не менее это половина успеха. Необходимы еще воля, талант организатора и, наконец, везение. Постарайтесь всё это связать воедино.
– Постараюсь, господин Ивар.
– Да, это в ваших интересах, Старшина.
Ивар умолчал о том, что в успехе намеченной операции заинтересованы на самом верху. Шеф абвера адмирал Канарис, который, по словам Гитлера, был повинен в том, что германская разведка, по сути дела, провалила дела во время битвы за Москву, что она вовремя не обнаружила передислокацию войск противника из тыловых районов в районы боевых действий, нуждался в срочной реабилитации. Гнев главнокомандующего могли погасить только донесения о явных успехах на том же участке Восточного фронта, а именно – на московском направлении. Успехи, которые сводили бы на нет успехи русских, достигнутые ими во время декабрьско-январского контрудара. Гитлеру нужно было доставить живыми командующих окружённых группировок – генералов Белова и Ефремова. Чтобы доложить, что русские остановлены, и при этом предъявить неопровержимые доказательства, которые затем можно продемонстрировать всей Германии и её союзникам. Посредством кинохроники или иными способами. Вот для чего весной 1942 года под Вязьму срочно прибыл руководитель отдела «Иностранные армии Востока» подполковник Рейнхард Гелен.
Но советские генералы германскому Генеральному штабу сухопутных войск нужны были живыми и здоровыми и для другой цели, более важной. Ещё зимой, во время московских боёв, для многих в высших кругах германского командования стало очевидным, что усилия солдат, значит и принесённые ими жертвы, могут оказаться напрасными, если в самое ближайшее время не будет найдено правильное решение политических, экономических и человеческих проблем для оккупационной зоны с её населением в пятьдесят-семьдесят миллионов человек. Ивар то предостерегал Радовского от «опасных мыслей», то вдруг довольно недвусмысленно намекал на реальную возможность создания русских формирований с далеко идущими последствиями для судьбы всего восточного похода.
– Русской армии, если ей суждено будет появиться в составе вермахта, нужен твёрдый командующий. Пусть даже не политик, а на первых порах хотя бы авторитетный, честный человек.
– Генерал Ефремов? Нет, он предан Сталину. Он из его гвардии. Убеждённый большевик.
– Не думаю. Был арестован. Пережил нелёгкие дни. До сих пор, видимо, живёт с оглядкой. Ваше дело, Старшина, взять его живым и доставить на ближайший пост наших войск. А дальше…
В тот же день Радовский с небольшой группой на двух санях отправился в лес. Там, в избушке лесника, его уже ждал Профессор. Первое задание его резидент выполнил блестяще. В руках у немцев оказалась исчерпывающая информация о состоянии тылов окружённой армии и, в частности, госпиталей: количество раненых и больных, интенсивность поступления раненых и больных в санбаты и лазареты. Это помогло в подготовке текста ультиматума. Ультиматум писали умники из пропагандистской роты. Немцы тоже поучаствовали. Но в основу послания на имя командующего окружённой армии лёг всё же отчёт Радовского, подготовленный им в тот же день.
Профессор выглядел уже более спокойным и даже шутил. Несколько раз с любопытством взглянул на Аннушку, как смотрят на привлекательных женщин бывалые мужчины. И это не ускользнуло ни от глаз Аннушки, ни от пристального внимания Радовского. Профессор входил в свою роль, по-хозяйски осваивался в ней. Это обещало хорошую перспективу. Но что-то в нём всё же раздражало. Не настораживало, нет, Радовский был уверен в том, что Профессор будет работать на них безупречно. Но раздражение, зачастую граничащее с брезгливостью, он с трудом подавлял в себе, когда слушал подробные ответы на свои конкретные вопросы.
Профессор охотно рассказывал о командарме Ефремове. В его словах сквозило неподдельное уважение к мужеству и твёрдости этого человека. При этом Профессор демонстрировал удивительную способность свои личные обстоятельства отделять от обстоятельств, в которых находилась армия и её командующий. Как будто он сидел за карточным столом, и на лице игрока совершенно невозможно было прочитать ни ужаса проигрыша (а ведь проиграть можно было всё, даже собственную жизнь), ни радости мелкого выигрыша. Хотя именно на него, на выигрыш, и рассчитывал Профессор. С точки зрения одного человека, к примеру, Старшины, который вёл эту игру, выигрыш Профессора был ничтожно мал. Может, потому что ничего не стоил ему, Старшине. С точки зрения Профессора, его выигрыш сулил ему всё. Потому что на кон была поставлена жизнь. Его жизнь.