– Дядя Фрол и ты, Нелюбин, остаётесь с ранеными. Нелюбин – старший. Приказ генерала слышали все. Поэтому за каждого раненого отвечаете головой. Остальные – за мной.
Возле него быстро собрались Турчин, Кудряшов, Иванок, Дорофеев и ещё трое. Все, кто прорывался через насыпь. Все, кто остался жив.
– Проверить оружие. Дорофеев, раздай последние гранаты.
Воронцов обошёл свой отряд и махнул автоматом:
– За мой.
Вскоре их догнал всё тот же капитан без шапки. С ним бежали бойцы, человек шесть-семь, с винтовками и ручным пулемётом, и лейтенант, которого Воронцов запомнил по прорыву через большак. Там, за насыпью, они вместе бежали к лесу, прямо на пулемёт. И вместе добежали и навалились на пулемётчиков и стрелков прикрытия.
– Быстро, быстро, ребята! – поторапливал он.
Ответом ему был кашель и надсадное дыхание полутора десятков глоток.
А мины между тем ложились всё точнее. Рассвет размывал сумерки, и в стороне деревни уже хорошо виднелись тёмный извив унавоженной за зиму дороги, изгородь в две жерди, которой была обнесена околица, ракиты, овраг, внизу бани. Обычная деревня. Чем-то похожая и на Прудки, и на его родное Подлесное. Один пулемёт вёл огонь из оврага. Оттуда, из зарослей ивняка, выхлёстывало нескончаемую очередь, которая упиралась в опушку березняка, где залегла голова колонны. Второй был установлен на другом конце улицы, за углом крайнего дома, и тоже бил длинными, торопливыми очередями.
Колонну уже разворачивали правее, видимо, решая обойти деревню полем, по снегу и грязным проталинам. Но вскоре вернулся раненый разведчик и доложил, что правее, в километре, не больше, как раз по курсу их предполагаемого движения, на пушке леса отрыты окопы и установлены пулемёты, три или даже больше, что там не пройти, что всё похоже на засаду: от деревни их отбивают – туда, на заслон, на пулемёты.
– Товарищ генерал, что будем делать? – спросил командарма капитан, командовавший группой автоматчиков.
– Где ваша шапка, Митягин? – спросил его командарм спокойным голосом.
– Где-то потерял.
Все, стоявшие в ту минуту вокруг командарма, знали, что это плохая примета, но никто не проронил ни слова.
– Наденьте каску, – тем же спокойным тоном сказал командарм. – Будем атаковать деревню. Готовьте людей к атаке.
Командарм обвёл взглядом командиров боевых групп и увидел знакомого бойца в курсантской шинели.
– Вы из партизанского отряда?
– Так точно, – ответил Воронцов.
– Хорошо знаете здешние места?
– Знаем.
– Сможете вывести обозы?
Воронцов молчал.
– Ну, что молчите?
– Мы ходили тропами. Небольшую группу вывести сможем.
– Куда? Через фронт?
– Нет. На юг, к партизанам. Мы ходили туда. Там наша база.
– Вы знакомы с майором Жабо? – неожиданно спросил Ефремов.
– Да, встречались несколько раз. Я со своим взводом выполнял его приказы.
– Хорошо. Идите. И после боя разыщите меня. Вы мне, возможно, понадобитесь.
– Слушаюсь.
Снова под ногами оглушительно хрустел снег и в лицо, на бегу, плескало бурой холодной грязью. Наспех сформированные ударные группы начали охват деревни.
Воронцову с его партизанами капитан приказал наступать в середине цепи.
– Это ж нам… – как всегда, коротко и точно оценил обстоятельства Кудряшов.
Их уже развели на исходные. Ждали начала атаки. Смотрели, как лупят пулемёты, и с тоскою думали о том, что сейчас надо лезть прямо под их огонь.
– Курсант, – сказал Турчин, – давай так: вперёд пойдут трое, а остальные потихоньку будут продвигаться следом. Но троим надо выдвигаться немедленно, до общей атаки. Иначе ляжем тут все.
– А что! Верно! Какой с нас спрос? Партизаны… – дрожа напряжённым кадыком, с надеждой смотрел на Воронцова Кудряшов.
– Кто пойдёт со мной? Есть добровольцы? – И Воронцов привстал на колене, оглянулся на свой отряд. – Давайте, ребята, решайте поживей.
– А, тут везде одна судьба! – выругался Кудряшов, перевалился на спину и начал обшаривать свои подсумки. – Я, Сашка, с тобой. Не первый раз, даст Бог, и не последний.
– Я тоже иду, – поднял руку Турчин.
Ну вот, всё произошло так, как он и хотел.
Воронцов ещё раз оглянулся на своё притихшее воинство. Все молча и, как ему показалось, с благодарностью смотрели на него. Никто не отводил взгляда. «Что они, – подумал Воронцов, – прощаются со мной, что ли?» Кудряшов, лёжа на спине и глядя прямо перед собой, в небо, крестился и что-то шептал.
– Дорофеев, – сказал он лейтенанту, – группу поведёшь ты. Точно по нашему следу. Интервал – сорок шагов. Подбирать раненых – тоже твоя задача. Иванок, а ты особо не лезь вперёд батьки. Понял? Слушайся, малой, Дорофеева. Дорофеев, постарайся прикрыть нас огнём. Патронов не жалей. Доберёмся до немцев, пополним из их запасов.
Воронцов поднял руку, махнул. Побежали. Короткими перебежками. Десять-двенадцать шагов и – носом в мокрый снег. А лучше – на проталину. Пусть и в воду, в грязь. Но на протаявшей полосе, за бугорком, за муравьищем, не так видно со стороны деревни, а главное, из оврага, откуда стрелял МГ, и куда бежали теперь они с задачей подавить обойти его и уничтожить.
Бежали гуськом. Воронцов впереди. Потом Турчин. Замыкал Кудряшов. Бежали молча. Трассер из оврага уходил правее. Там, на опушке, происходило какое-то движение, и пулемётчик был отвлечён именно этим людским скоплением. Но, когда до ракит в овраге осталось шагов семьдесят, и Воронцов уже переложил в правую руку гранату, пули зашлёпали совсем рядом, взбивая снежную грязь и воду. Фонтанчики резко подпрыгивали справа и слева. Впереди виднелась впадинка, залитая водой. Он пополз к ней. Следом за ним и, сипло дыша и чертыхаясь, ползли и остальные. Они втиснулись в неглубокое пространство, сразу наполовину погрузившись в воду и снежную кашицу, прижались друг к другу и замерли. Теперь пули пролетали мимо, на локоть выше. Прошла минута. И всех их, лежавших в воде, начало колотить ни то от холода, ни от общего ужаса, что им всем, и каждому из них, уже не выбраться из этой лужи живым.
– Вы как хотите, а я… – Кудряшов вскочил из впадины и, брызгаясь грязной водой, струями стекавшей с облипшей одежды, побежал вперёд.
Воронцов и Турчин некоторое время молча смотрели, как он, выписывая замысловатые зигзаги и нелепо подпрыгивая, словно можно было перепрыгнуть через пулю, бежал параллельно пулемётной трассе. Потом, когда он залёг, именно залёг, а не упал, как падают сбитые пулей, они, уже зная, что наступила и их очередь, молча дождались нужной минуты, поднялись и побежали следом. Один правее, другой левее.
– Туда! – крикнул Воронцов и указал на поваленное дерево, лежавшее поперёк и уже глубоко протаявшее вокруг.
До дерева оставалось шагов пятнадцать. Два броска. Можно попытаться преодолеть это расстояние в один бросок. Но опасно. Кудряшов добежал первым. Залёг. Перекинулся на спину, начал перезаряжать свой карабин. И когда он успел расстрелять обойму? Воронцов на бегу разогнул усики чеки, зубами выдернул кольцо и, прежде чем упасть рядом с Кудряшовым, с силой бросил гранату вперёд, стараясь, чтобы она пролетела точно между ракитами, а там, если долетит… Взрыв! И не успел он что-либо понять и решить, что делать в следующее мгновение, как бежавший следом за ними Турчин перепрыгнул через поваленное дерево, которое служило им теперь надёжным укрытием, и ринулся к пулемёту. Через короткий промежуток времени послышались сухие щелчки пистолетных выстрелов: три спаренных, торопливых и – тишина. Первым выглянул из-за дерева Кудряшов. Послышался ещё один выстрел ТТ подполковника.
– Сашка, пошли трофеи собирать, – сказал Кудряшов, матернулся для смелости и осторожно, оглядываясь на дворы, перелез через дерево.
– Посмотри, что с ним, – кивнул Воронцов автоматом в сторону лежащего на снегу Турчина. – Я – к пулемёту.
Со стороны домов послышались редкие винтовочные выстрелы. Пули зашлёпали по ракитовым сучьям, по протаявшему склону оврага. Воронцов подбежал к пулемёту. Трое немцев лежали ничком. У всех троих были пробиты головы на уровне глаз. Пули вошли как раз под каску. Четвёртый немец стоял на коленях, уткнувшись головой в снег, и покачивался в такт своим стонам. Под ним на снегу расплывалось ярко-красное пятно. Воронцов первым делом осмотрел пулемёт и проверил его исправность.
Подползли Кудряшов с Турчиным. Турчин тряс головой. Только теперь они увидели на снегу, позади, небольшую воронку от ручной гранаты, которую бросил один из немцев в их сторону и под которую едва не попал подполковник.
– Владимир Максимович, – сказал Воронцов Турчину. – Владимир Максимович…
Он хотел сказать ему какие-то нужные слова, похвалить за хорошую стрельбу. Но спохватился: это же не Иванка хвалить, не малого. И кивнул головой в сторону мёртвых немцев:
– Заберите у них патроны и гранаты.
Воронцов перекинул МГ на боковой бруствер. На другой стороне деревни второй пулемёт всё ещё продолжал стрелять длинными очередями, прижимая к земле бегущих по полю. Но в середине улицы уже слышались взрывы гранат. Миномёты прекратили стрельбу. Их или прихватили другие группы, ворвавшиеся в деревню, или миномётчики сами отошли в глубину проулков, прячась за хлевами и банями.
Слышался громкий радостный мат Дорофеева. Прямо по их маршруту, низко пригибаясь и падая, бежали остальные.
– Скорей! В воротник вас и в хлястик!..
Воронцова охватил азарт схватки. И то, что прорвались к домам, и то, что уничтожили пулемётный расчёт, и то, что не имели собственных потерь, – всё это наполняло его той злой силой, которая всегда управляла им в удачном бою, помогала и охраняла.
А из дома напротив оврага уже густела винтовочная стрельба. Видимо, там засели и теперь обживали позицию для круговой обороны немцы, выбитые из середины деревни.
– А жратвы ни у кого нет. – И Кудряшов толкнул прикладом в бок немца, который всё так же стоял на коленях, мычал и раскачивался.
– Не тронь его, – сказал Турчин. – Ему хуже всех. Пуля в живот попала. Вон, смотри, навылет прошла. Недолго ему осталось…