– А твоё какое дело? – буркнул санитар и отвернулся. – Какого ты, ёктыть, чёрта запёрся в сани? А ну-ка, слазь! Или – кнута тебе?..
– Не ори! Я тоже раненый.
– Идти можешь, значит, иди своей дорогой.
Санитар внимательно посмотрел на неподвижное тело в бинтах и позвал кого-то из своих:
– Ребяты, связист помер. Сымайте.
И тут Гордон вспомнил, где он видел этого санитара. В кубовой, в госпитале под Наро-Фоминском! И военврач. Вот она, перед ним, лежит, перехваченная поперёк бинтами. Маковицкая! Проклятая сука… Что стоило тебе отметить в карточке обычное ранение и отправить меня в тыл на излечение на месячишко-другой. А там бы как раз и закончилась вся горячка на фронте. Сломала судьбу, тварь… Это ведь ты во всём виновата… Он смотрел на неё с ненавистью.
– Гордон! – услышал он тихий голос Маковицкой. – Это вы, Гордон?
Гордон вздрогнул. Первое, что он машинально сделал, поднёс палец к губам: тихо! Ему хотелось зажать ей рот. Чтобы не проронила больше ни единого слова. Все слова сейчас во вред ему. Бежать… Надо бежать! Куда? Назад? В лощину? Нет, нельзя. Позади идут двое с автоматами. Срежут сразу же. Вперёд! Вот куда – вперёд! Они ни за что не поймут сразу, кто я и куда побежал. Своих побежал догонять. Не сошёлся с ними характерами и побежал к своим… Выиграть несколько минут, а там – поминай как звали…
– Что вы здесь делаете, Гордон?
– Вы ошиблись. Моя фамилия Галустян, – попробовал улыбнуться Галустян-Гордон.
И, видимо, это ему удалось. Потому что Маковицкая успокоилась и устало прикрыла глаза.
«Всё. Надо уходить». Подбежали двое бойцов и на ходу сняли с розвальней мёртвое тело.
– А ну, помоги, – сказал один из них. – Расселся…
И Галустян-Гордон мгновенно понял, что надо делать. Он соскочил с саней и подхватил тело под руки, рванул на себя, споткнулся, упал вместе с ним, встал и потащил труп в сторону от дороги. Мельком взглянул на умершего связиста. А может, он и не умер вовсе? Может, просто потерял сознание, впал в беспамятство. Потерял много крови, а перед этим обессилел от продолжительного недоедания… Вот когда-то, так же, на обочине, лежал и он, Гордон, младший политрук стрелковой роты.
– Не отставай, – сказал ему один из автоматчиков.
– Сейчас.
– Или в плен решил? – остановился второй и потянул из подмышки автомат.
– Иду-иду, ребята!
Он догнал розвальни, в которых лежала забинтованная Маковицкая, подхватил за ремень свою винтовку. Успел заглянуть в бледное лицо – Маковицкая смотрела на него пристальным, сосредоточенным взглядом. Точно таким же она уничтожала его в кубовой под Наро-Фоминском. В этом взгляде не было ни капли жалости к нему. А сейчас ему почудилась в её глазах ещё и насмешка.
– Постойте, Гордон, – тихо сказала она, так что её слышал только он. – По всей вероятности, выживете именно вы…
Он стиснул зубы и, не дожидаясь конца фразы, которая не обещала ему ничего хорошего, побежал вперёд.
О, да, он хотел бы выжить. Как, впрочем, и все, кто шёл сейчас в прорвавшейся колонне. Все стремились к Угре. У всех их, измученных многонедельной блокадой, жило одно желание – поскорее миновать посты и опорные пункты, линию траншей и проволочных заграждений, которыми они были отделены от своих больше трёх месяцев. Для них теперь выйти к своим и означало – выжить. А для него, Галустяна-Гордона, путь к выживанию судьба завивала более замысловато. А может, взять и уйти вместе с ними? Вместе с Профессором? Вместе с командармом, за которым охотятся несколько спецподразделений и вся 5-я танковая дивизия. И пускай Старшина, который, кстати, на самом деле, конечно же, вовсе не старшина, обучает здесь других добровольцев. Их ещё будет много. Но Маковицкая… А вдруг и её вывезут? И она выживет? И этот Профессор… О дальнейшей судьбе Профессора ему должны сообщить в ближайшие часы. Самое отвратительное, если поступит приказ на ликвидацию. Значит, придётся стрелять в спину. Лучше – во время боя. А это означает, что придётся по краю пробежать и самому. Стрелять-то надо незаметно. И точно. Потому что, если увидят… Но стрелять Профессора Галустян-Гордон не собирался. Даже если поступит такой приказ. С Профессором выгоднее договориться. Война рано или поздно кончится. Профессор – человек влиятельный. Он выживет. Все пули пролетят мимо него. Таких шальная пуля не задевает. А под прицельную он голову не подставит…
Командарм был ранен уже дважды. Первый раз – когда прорывались через насыпь. Автоматная пуля на излёте попала в правую лопатку. Второе ранение он получил на опушке, когда из деревни по колонне открыли огонь пулемёты. Пуля задела руку. Оба раза его перевязывал Профессор. Первая пуля пробила шинель и вошла неглубоко. Вторая – навылет, не повредила ни кости, ни связок.
– Голубчик, профессор, перевязывайте быстрее, – торопил его командарм. – Потом, потом, в Износках, перевяжете как следует.
– Рука не болит? – спросил Ефремова Профессор. – Давайте сделаем перевязь. Так вам будет удобнее. Во всяком случае, она вам не помешает.
– Это – лишнее. Рука цела. Вот что главное. Я могу стрелять. Вот, видите. – И командарм сжал ладонь в кулак.
– Вы думаете, до этого дойдёт? – неожиданно спросил Профессор.
– Дойдёт, не дойдёт… Нужно быть ко всему готовым. – И командарм улыбнулся профессору усталой благодарной улыбкой. – Утром будем пить чай в Износках. Я же вам обещал.
– Со смородиновым вареньем, – хладнокровно перенял его тон Профессор и тоже улыбнулся.
– Да, именно со смородиновым.
Командарм застегнул шинель и пошёл в голову колонны. За ним едва поспевали несколько автоматчиков из взвода охраны.
Колонна втянулась в лес. Судя по карте, сейчас они находились в Шумихинском лесу. Немцев разведка не обнаружила. Погоня отстала. Самолёты в такую погоду вряд ли появятся. Значит, сверху бомбить не будут. Самое время остановиться на отдых. Бойцы вымотались. Идти уже не могут. Ефремов видел, как ложились на снег идущие впереди, чтобы отдохнуть хотя бы несколько минут и затем пристроиться к хвосту колонны. Однажды он нагнулся над лежащим возле дороги и увидел, что тот спит смертным сном.
– Вставайте, – растормошил он его. – Вставайте. Иначе попадете в плен.
Лежавший открыл глаза и вскочил на ноги.
– Я только на минуточку, товарищ генерал… Только немного отдохнуть…
– Ничего-ничего, сынок. Скоро будем дома. Не отставай. Отстанешь – попадёшь к немцам.
– Сил нет. Только прилёг… – бормотал боец, обмороженными пальцами соскабливая с винтовки налипший снег.
Боец побежал вперёд. А он некоторое время стоял на дороге и слушал лес. На востоке было тихо. Артиллерия соседней 43-й армии молчала. И только северо-западнее, в стороне Износок, фронт обозначал себя ленивым и злобным порыкиванием тяжёлых орудий. Он понимал, что этого было мало, чтобы помочь им, бегущим сейчас к спасительной Угре.
К спасительной Угре… К спасительной ли?.. Этого он ещё не знал. Этого не знал ещё никто в текущем к Угре измученном, израненном, но всё ещё мощном потоке.
– Далеко, – будто угадывая его мысли, сказал один из автоматчиков. – Не похоже, чтобы к нам пробились, товарищ генерал.
«Конечно, не пробились», – подумал с горечью комадарм. В других обстоятельствах можно было не отвечать на вопрос солдата, тем более что и вопроса-то тот не задавал. Но командарм знал, что в этом лаконичном «далеко» – главный вопрос, который мучил сейчас всех.
– Внимательно следите, чтобы никто не отставал. Всех спящих возле дороги ставьте на ноги и гоните вперёд. Дойдём до Угры, а там уже и ясно будет, где наши, пробились или нет. В любом случае там нас будет ждать разведка и из сорок третьей, и из нашей тридцать третьей. Они должны разведать безопасные маршруты. По ним нас и поведут. Говорите это всем. Туда! Вперёд!
Он успокоил солдат. И немного успокоился сам.
Совсем скоро, через несколько часов, станет окончательно ясно, что на Угре, кроме немецких заслонов и засад, устроенных спецподразделениями 5-й танковой дивизии вермахта, их никто не ждал. Даже разведка.
Было уже за полночь, когда они остановились на отдых. Шумихинский лес до наступления утра решили не покидать. Разожгли костры. Поставили котелки. Командарм приказал разделить концентраты, найденные в контейнере, сброшенном с самолёта, по всей видимости, недели полторы-две назад. Контейнер с брикетами гороховой сечки и гречневой каши нашли разведчики. С февраля месяца, с первых дней блокады, ночные бомбардировщики забрасывали в «котёл» продовольствие. Большую часть грузов бойцы 33-й армии принимали в зоне условных сигналов. Но потом немцы начали применять ловушки – жгли костры повсеместно, имитируя те же сигналы. Лётчики, сбитые с толку, зачастую сбрасывали грузы на занятой противником территории. Некоторые контейнеры падали в лесных массивах и не доставались никому. На один из таких, ничейных, набрело боевое охранение, высланное к Угре для разведки маршрута.
Войска перепутались. Перегруппировку производить было некогда. Теперь уже единой колонной шли и остатки подразделений 160-й, и 338-й, и 113-й стрелковых дивизий, и 9-й гвардейской. Среди прорвавшихся оказались некоторые артчасти, тыловые и хозяйственные службы. Уже в пути образовался обоз, в котором под присмотром врачей везли раненых. Раненых становилось всё больше и больше.
Вот в этот разношёрстный и с трудом управляемый поток во время одного из боёв, который был специально спровоцирован казачьей сотней атамана Щербакова, и влился разведвзвод боевой группы Радовского. Действиями взвода, а также связниками и стрелками, внедрёнными в подразделения 33-й армии накануне прорыва, руководил сам Старшина. Во взвод разведки он отбирал специалистов различных военных профессий: ворошиловских стрелков, пулемётчиков, людей, владевших рукопашным боем, спортсменов, связистов, охотников. В составе взвода было два артиллериста, два миномётчика, шофёр, тракторист и даже лётчик. Они присоединились к колонне с легендами бойцов 113-й и 329-й стрелковых дивизий, а также под видом партизан. 113-я в это время действовала в арьергарде. 329-я основным своим составом ушла на запад и влилась в 1-й гвардейский кавалерийский корпус. Одна дралась в окрестностях Шпырёвского леса на северо-западе, другая – в районе Всходов на западе. Проверить «прибившиеся» группы на принадлежность их к той и другой дивизии не было ни времени, ни возможности. Да их и не спрашивал никто. 338-я дивизия, прорывавшаяся параллельной колонной, тоже попала под огонь немецкой артиллерии и миномётов и тоже выходила теперь разрозненными отрядами и мелкими группами. Вторым потоком пошли на прорыв арьергарды. Таким образом, все здешние леса были заполнены остатками подразделений «котла» 33-й армии, который теперь откочёвывал на восток, к Угре. А за Угрой занимали оборону дивизии 43-й, 49-й и восточной группировки 33-й армии…