Разумеется, состоялось в конце концов все, что и должно было состояться, и вот удивительно: ничего по существу не изменилось от того, что мы в какой-то момент стали формально «близки». Ведь наша песня началась раньше, а в естественно наступивший «звездный» миг Первого Проникновения, она лишь продолжилась… Мы не были слепыми рабами природы, мы свободно следовали ее сладкому зову… И все-таки, конечно же, это было крещендо, пик восторга, окончательно соединивший нас.
Да, сказалась моя приобретенная выносливость, мой опыт, победа над беспомощной, неуклюжей сопливостью, с таким трудом достигнутая раскрепощенность – но я-то ладно, у меня было все-таки время, чтобы научиться, но вот она… Откуда у нее эта свобода, раскованность, ни на миг не переходящая в распущенность, откуда эта зрелая чистота – именно зрелая, бесстрашная и открытая?
Конечно, не выспались, но утром она была свежа, как ни в чем не бывало, и по-прежнему от нее хорошо пахло – шампунем, которым она мыла волосы, и ароматом молодого здорового тела. Когда возвращалась после завтрака, цветущая и смеющаяся, сказала:
– На меня что-то начали внимание обращать, а моя соседка комплимент сделала.
– Еще бы, – ответил я. – Видно же, что ты просто цветешь.
– Приятно сознавать себя причиной, да? – лукаво спросила она.
Глаза ее так и сияли.
Отправились на пляж, отошли подальше, к зарослям, и там впервые я фотографировал ее «без всего», как нимфу, о чем мы договорились еще ночью, и опять было это соединение в ней стеснительности и раскрепощенности при явном отсутствии распущенности – хотя и была такая съемка впервые в жизни ее. Королева оставалась королевой и в этом.
Я не ошибся ночью: тело ее и при свете дня было изумительно в своей наготе. Именно в наготе, полной, без этих нелепых тряпочек на груди и на бедрах. Чудесны были и ослепительно белые с розовыми кружками сосков незагорелые груди; и тоже белые, с едва заметными голубыми жилками, незагорелые бедра; и аккуратно подстриженный, трогательный бархатный треугольничек с едва заметной ложбинкой – казавшийся одновременно и беззащитным, и удивительно естественным в своей наивной открытости. Как цветок.
Когда лежали на подстилке на солнце, к нам в гости пожаловала совершенно очаровательная ювелирная ящерка, попутешествовала между нами, пробежалась даже по ее ноге. И мы восприняли это как несомненный признак того, что от нас идут хорошие волны…
Хотели поспать тут же, но не спалось – ходили люди, мешали мухи. Выкупались по дороге домой – наша простуда проходила синхронно.
После обеда ходили на рынок, в магазин, купили яблок, вина, собирались завтра в «Новый свет» и молили Бога о хорошей погоде. Кстати, этот день, 7-го сентября, был первым по-настоящему погожим днем. Как по волшебству утихли ветры, вышло из хмари солнце.
12
День в «Новом свете» – 8-го сентября, – конечно, стал одним из самых счастливых дней той моей жизни.
Встали пораньше, быстро сделали гимнастику – она с удовольствием повторяла за мной, – быстро собрались. Она побежала на турбазу на завтрак и переодеться для нашей поездки, но предварительно, выйдя с ней на аллею, я фотографировал ее на память именно в этой, так идущей ей одежде: джинсы и футболка с певцом. Девочка-спортсменка, высокая, длинноногая, с распущенными длинными волосами. Я вспоминал еще одну очаровавшую меня картинку, прекрасные кадры из фильма памяти: вчера, когда она уходила на ужин в сумерках, я посмотрел ей вслед – и гордость охватила меня. Стройная, длинноволосая, гордая, она удалялась по набережной быстро, стремительно, по обыкновению изящно отводя при каждом шаге прямые руки с чуть выгнутыми наружу ладонями, словно бы чуть-чуть на цыпочках – походка грациозной танцовщицы. И еще вспоминал я, как встречали меня с ней и внимательно провожали взглядами мои знакомые: стройная, восемнадцатилетняя с виду, девчонка была со мной, и глаза ее ведь так и лучились, и волосы развевались на ветру…
Да, именно джинсы в обтяжку – она сама перешивала их по фигуре, – именно серая тесная футболка – все это так подходило стройной старшекласснице.
А в шортах, в которых она поехала со мной в «Новый свет», и красной футболке, загорелая, она была похожа, скорее, на молоденькую пионервожатую или даже старшую пионерку из Артека.
Пароход до Судака плыл долго, довольно сильно качало, мы сидели сначала на лавках в каюте, потом вышли на открытый солнцу и ветру нос. Было тепло, самый теплый день за все время моего пребывания здесь, ни облачка, в темной зелено-синей воде светлели медузы, проносились белыми комьями, тихо проплывали рыжие, выжженные солнцем крымские берега: Карадаг, Крымское Приморье, мыс с маяком… За мысом подул сильный ветер, мы спустились в каюту, пароход сильно качало, ей было не по себе – она пряталась в моих объятиях. Наконец, пристань Судака. Вышли.
Солнце, жара, характерный аромат сухих выжженных трав, чуть-чуть пыли. Быстро взбежали к Судакской крепости – в первые минуты она еще мучилась от недавней качки, но вот прошло. Купили хлеба в местной уютной столовой, кабачковой икры, пару горячих вареных кукурузных початков. Их нежный аромат, смешанный с легким запахом разогретого солнцем полиэтиленового пакета, что-то все напоминал мне, будил какие-то смутные чувства (только после я понял: очень похожий аромат был от возбужденных складочек ее интимного цветка…).
По дороге шли быстро, легко. Никакой задержки не было от того, что со мною она – один я шел бы точно так же, с такой же скоростью. Веселая и легкая вышагивала она рядом, и мы смотрели на пронзительно синее море, на скалы, по которым карабкались пушистые, темные, с длинными иглами реликтовые сосны.
– Вот в таких соснах я хочу сфотографировать тебя без всего. И у моря. И на камнях…
Она уже и сама хотела, «приготовилась морально», как я ее вчера просил. А я предвкушал, видел в воображении живую пластику ее тела, совершеннейшего творения природы… Процесс созерцания – несомненный акт близости, он особенно волнует тогда, когда женщина активно участвует в нем, нежась в волнах вашего восхищения – ведь не случайно же столь великим очарованием наделила женское тело природа! Такое – зрительное, восторженное – общение еще больше сближает, поднимает близость до уровня чарующей музыки…
Мы шли, и я любовался ею. Ее движения и в одежде были для меня как музыка – потому особенно, что я уже видел ее обнаженной…
Последний поворот дороги – и перед нами внизу распахнулась Синяя бухта «Нового света», домики поселка, набережная, утопающая в цветах. Длинные, пенистые, сине-зеленые с белыми гребнями валы шли на берег, мы слышали неутихающий шум.
Спустились к цветам на набережной. Сплошные заросли бархоток, петуний, канн. Приторный аромат резеды. Множество бабочек, пчел, шмелей. Черные, с фиолетово-синим отливом пчелы-плотники – ксилокопы… Знакомый, очень близкий мне мир. Мир первозданной природы и особенно – мелких ее существ. Моя креолка уже начала приобщаться к нему. Когда сидели в лоджии в первый наш день – еще до первого поцелуя, – я заговорил о своем увлечении («все – во всем», мир – «крупным планом»…), и она призналась, что очень любит биологию, вообще мир живого, она, как всегда, была абсолютно искренней, и признание ее сблизило нас еще больше. Как много, оказывается, способов и форм сближения между людьми! Мы пока не говорили с ней о такого рода вещах, я знал только, что институт, в котором она учится, не нравится ей. «Электронно-механический». Не ушла вовремя, а теперь остался лишь год до диплома. «Приходится терпеть»…
Я фотографировал ее на набережной около цветов, карие глаза ее так и сияли, а я чуть не пел от восторга.
Трудно было удержаться и тогда, когда спустились к галечному пляжу, малолюдному по сравнению с нашим. Я остался наверху, на крыше железного тента, а она в купальнике спустилась к кромке моря и вошла в волны. Стройная русалка с развевающимися на ветру волосами смело встречала набегающие пенистые валы, Жаль только, что все же в одежде…
Полуразрушенная землетрясением 20-х годов «Царская тропа» опоясала гору – кое-где камни отполированы до блеска множеством ног, проходивших здесь, – а внизу колышется море то синее, то совершенно зеленое. Пляшущие отблески солнца, тугой напор теплого ветра, чайки, чьи пронзительные крики едва пробиваются сквозь грохот прибоя…
За поворотом открылась бухта, а внизу – и вовсе ослепительная беспокойная синева, хаос скал и камней, осыпаемых белыми брызгами.
– Галочка, милая, а что если вон там, в тех камнях…
В «Шаляпинском гроте» сидели люди, временами появлялись и на тропе, но мы спускались к прибрежным камням, и на пути я увидел совершенно очаровательное местечко: немного высохшей до желтизны травы и светло-фиолетовая пена мелких цветов среди дикого нагроможденья камней.
Она разделась с оглядкой – полыхнули незагорелые крепкие груди, выпущенные из купальника на волю, засветился ослепительно белый низ живота с милым, чуть раздвоенным треугольничком. Она легла прямо на траву, среди фиолетовой пены цветов, и сухие, прокаленные солнцем камни были тут же вокруг – и соломенная эта трава, и цветы, и камни, казалось, осторожно и бережно приняли к себе этот подарок. Роскошное, полное жизни творение Бога на сухой, скудной земле…
Потом она надела купальник, и мы спустились к самой воде. Она забралась на небольшую скалу и долго ждала, пока пройдут по тропинке и скроются за поворотом туристы. Волны бились вокруг, летели брызги, стоял сплошной грохот и гул. Люди прошли и скрылись, можно снимать купальник…
Загорелая наяда, шоколадная на темных мокрых камнях (с белыми полосками, правда), приторная, темно-лазурная синева моря, фонтанные вспышки брызг… Такое беззащитное тело в нагромождениях мертвого камня, потоках ветра, фонтанах воды – таинственный и чудесный плод жизни, рожденный в морской стихии…
Я показал ей еще один камень неподалеку – кричал, жестикулировал в шуме, – она поняла, перебралась, грациозно ступая, предварительно надев все же купальник, потому что по тропинке опять шли люди, целая группа неуклюжих и толстых, главным образом женщин. Этот камень был мокрый, время от времени до него добирались волны, вокруг взлетали белые брызги, и я предвкушал феерическую картину. Но, увы, какой-то парень в полосатых плавках – из тех, что сидели в «Шаляпинском гроте», – очевидно, догадался и шпионил за нами: забрался на скалу и глазел нахально. Поняв, что он не уйдет, мы выбрали другой камень, но парень не сдался и залез выше…