Бессмертной душе не страшны никакие угрозы,
Ни бед, ни утрат победившему страх не дано.
И пламенем белым далекой Мистической Розы
Пусть будет земное скитанье озарено.
«Бродячею скрипкой по миру гуляет судьба…»
Месяц – цыганское солнышко.
Бродячею скрипкой по миру гуляет судьба,
Поют по поселкам тревожные нежные струны,
И жалоб певучих медлительная ворожба
В неверном тумане качается облаком лунным.
Кому эта песня, в тумане кому ворожит,
Кто бросит свой дом и пойдет по неведомым тропам,
Под солнцем цыганским, под небом неласковым жить,
Погони какой и откуда доносится топот?
Но разве догонишь скитальческую судьбу,
И в лунном тумане напрасно протягивать руки, –
Забудь свое сердце, и близких, и дальних забудь
И слушай в ночи одинокую песню разлуки!..
«Погадать бы крещенским вечером…»
Погадать бы крещенским вечером,
Перед зеркалом в полночь, одной.
В коридоре с зеркальном свечками
Намечается путь земной
Не о ряженом, не о суженом –
Погадать о родной земле,
Затихают ли ветры вьюжные,
Не идет ли страна к тишине?
Погадать бы еще о наскоро,
О прожитых начерно днях –
Кто изгнанников встретит ласково
В наших прежних родных краях.
Что на родине нам осталося,
И сумели ли мы дойти,
Иль, сраженные здесь усталостью,
Лягут кости в степном пути.
Разукрасила ночь крещенская
Ледяными цветами стекло.
Тишь за окнами деревенскую
Лунным пламенем залило.
Ночь, я многое рассказала бы
В одинокий полночный час,
Но ни гнева, ни слез, ни жалобы
Ты б, холодная, не дождалась.
МЫШИ
Целый день до самой ночи
Мыши спят в своих кроватках.
Их кроватки – ваты клочья,
И страницы из тетрадки,
И изгрызенные книжки –
Всё годится серым мышкам.
Крепко спят они. Им снится
Вкусный сон – дворец из сала,
Снятся сахарные птицы,
Снятся праздничные залы,
И цветут деревья сада
Разноцветным мармеладом.
Но как только ночь настанет,
Жизнь затихнет в каждом доме, –
Мыши острожной стаей
Каждой норкою знакомой
Вылезают из подполья –
Им теперь кругом раздолье.
Разбегутся всюду мыши
Кто куда – в буфет, на полку.
Острый нос в оконной нише
Ищет терпеливо щелку,
Чтоб полакомиться студнем
За окном на длинном блюде.
По роялю пробегутся,
На столе в забытой чашке
Чаю сладкого напьются
И конфетную бумажку
Отнесут в укромный угол.
Побывают и у кукол.
Если кошки нет в квартире,
Мышки рады. Мышкам праздник.
Всех страшней им в целом мире
Кот – пушистый безобразник.
Сколько он их съел на свете,
Берегите кошек, дети!
«Ты сердце мое не тревожь и не трогай…»
Ты сердце мое не тревожь и не трогай,
Цыганской гитары заглохший огонь.
Она возвратится – былая тревога, –
Покорные струны и сердце не тронь!
Я помнить не смею шатры кочевые,
Над речкою таборные костры,
Горящие, длинные, золотые
Певучие серы и у смуглой сестры,
Крылатое платье, змеиные косы,
Как легкие руки навстречу судьбе,
И криком гортанным хор многоголосый
И черная ночь помогали тебе,
И пламя костров над рекою плясало,
И дикое пламя плясало в глазах,
И сердце мое ты, как бубен, держала,
Послушное сердце держала в руках.
Ты сердце мое не тревожь и не трогай,
Цыганской гитары заглохший огонь.
Она возвратилась, былая тревога,
Покорные струны и сердце не тронь!
«Жди меня. И я скоро к тебе приду…»
Жди меня. И я скоро к тебе приду.
Пусть весна отзвенит и подснежники выйдут навстречу.
Под лучами апрельскими дни незаметно пройдут,
Пролетят незаметно года человечьи.
Я увижусь со всеми – с тобою, с любимым… друзья
Подойдут и расскажут, как вам умиралось.
В Елизейских полях еле слышная песнь соловья
От тревоги земной вам на намять осталась…
Может быть, вы выходите встретить меня поутру
И, шагами бесплотными меряя тихие травы,
Вы зовете меня, задержавшуюся сестру,
Вы зовете меня для бессмертья и славы.
«Я знаю вечеров застенчивую нежность…»
Я знаю вечеров застенчивую нежность,
Степных прозрачных зимних вечеров,
Нетронутую розовую свежесть
Воздушных и крылатых облаков.
За эти вечера, за тишину простора,
За эти легкие на горизонте горы
Прощаю я беды неумолимый ветер,
В мой тихий дом влетевший в грозный час,
Оставивший на золотом паркете
Измятые цветы, осколки дней и ваз,
Оставивший печальный беспорядок
Забытых книг, изорванных тетрадок.
О, этот вечер, пахнущий разлукой…
Как их собрать, осколки хрупких дней, –
Я не сожму протянутые руки
Оставшихся отверженных друзей…
Забуду ль тишину покинутого дома
За этот мир чужой и незнакомый?
«Жду тебя, крылатая подруга…»
Жду тебя, крылатая подруга,
Вестница из дальней стороны. –
Облака бегут по краю круга
Мутной исцарапанной луны.
Твой ли голос в каждой песне слышен,
Не твоя ли на плече рука?
Над моею глиняною крышей
Лунные померкли облака.
В комнате и жалкой и убогой
Разливается нездешний свет, –
За дверями, за крутым порогом
Нет людей и мира больше нет.
Тишину и музыку вселенной
Ты, подруга, принесла с собой –
В этих древних и печальных скалах
Воздух закачался голубой.
Всё во мне. Я – птицей и звездою,
Облаком и камнем на пути, —
Все пути проходят чередою,
Все пути должна душа пройти.
«Лунный луч живет в углу…»
Лунный луч живет в углу,
Осторожный легкий житель.
Пробираясь по стеклу,
Он посмотрит – крепко спите ль,
Тронет голубой рукой
Образок, лицо, подушку —
И окутает покой
Человеческую душу.
А вокруг в снегах страна
(Чья-то грустная ошибка),
В доме старом тишина
Под сурдинку стонет скрипкой.
Лунный луч живет в углу
(Он такой же одинокий),
Легкий, светлый милый луч.
Прилетевший издалека.
«Я открываю себя навстречу миру…»
Я открываю себя навстречу миру.
И этот ослепительный, бесшумный и громкий мир,
И этот солнечный, звездный и лунный мир,
И черные ночи, и ветер, летящий в просторах
Пустынь, океанов, над мертвыми синими льдами
И рвущий косматые тучи над полюсами земли –
Всё входит в меня.
Я открываю себя навстречу миру, –
И этот земной, человеческий грозный мир,
Где войны и голод, кровавые тучные реки,
Где виселиц и революций кромешный багровый туман –
Всё входит в меня.
Я открываю себя навстречу миру –
И этот мудрый огромный любимый мир
Вождей и поэтов, мудрецов и пророков,
Великих скитальцев, ваятелей, зодчих
И музыки вечной творцов –
Всё входит в меня.
«На северо-запад Москва лежит…»
На северо-запад Москва лежит,
И тысячи верст до Москвы.
О, азиатские рубежи,
Какие огромные вы!
И в Персию ближе и на Памир,
И ближе в Китай, чем в Москву, –
Но только свободны дороги в мир
Крылатому божеству.
Ты, ветер, степные просторы покинь
И улицам древней Москвы
В подарок снеси и чабрец и полынь,
И солнечный запах травы.
Ты песенки птичьи Москве отнеси,
Огнем азиатской зари
Ты зори московские погаси,
Задуй над Москвой фонари…
Вагоновожатый оставит трамвай,
И выйдет, и тихо вздохнет,