Забор был невысоким, по грудь, поэтому для начала Гоча остановился возле него и окинул взглядом небольшой двор со скамейкой и разгуливавшими по нему курами.
— Эй, хозяева! — крикнул он, посматривая на открытые окна, завешенные кружевным тюлем.
— Кто? — окликнул его молодой женский голос. Следом за ним донесся звон пустого ведра.
«Конь в пальто», — усмехнулся Гоча, а вслух ответил:
— Поговорить надо!
Из-за угла дома, подскакивая на одной ноге и поправляя слетевший тапок на второй, появилась полноватая девушка. Гоча знал, что зовут ее Татьяна, и с Алисой они последнее время встречались гораздо чаще, чем с кем-либо. Была еще правда Ирка, но та уехала в Краснодар, это он уточнил еще раз, побывав у нее дома. Пьяненький дед Ирки за сотку рассказал все что нужно и не нужно, а затем еще и за стол пригласил, выпить. Будто Гоче выпить не с кем! Уж точно не со всяким отребьем. Сотки было не жалко, пусть себе спивается, зато теперь у Гочи на руках была информация обо всех подружках-одноклассницах. Он, конечно, и так их всех видел и знал, но всегда есть моментики, которые могут пригодиться.
Вот Танька, например, с матерью живет. Отец у нее слинял много лет назад на заработки. С тех пор и не показывался в родном Тимашаевске. Мужика в доме нет, значит, бабы сами по себе, как куры, бродят. Ждут, когда их кто-нибудь хворостиной в курятник загонит.
— Здрасьте, — сначала удивленно вскинула брови, а затем кокетливо повела плечами Татьяна. — Вам кого?
— Привет, — широко улыбнулся Гоча. — Не отвлекаю?
— Ну так, — девушка жеманно закатила глаза и покраснела. Впрочем, лицо ее и до этого имело влажно-пунцовый оттенок, который появляется, если долго возишься вприсядку под солнцем. — На огороде всегда работы много, — подтвердила она его догадку.
Гоча мельком оглядел улицу и, убедившись, что никого поблизости нет, все-таки понизил голос.
— Впустишь? — спросил он, рассматривая ее обтянутую простеньким платьем большую грудь и толстые коленки, выглядывающие из-под коротковатого подола.
— Ой, не, вы шо? — растерялась Татьяна. — Мамка скоро придет. Она до магазина пошла, — уточнила она и настороженно зыркнула на него выпуклыми карими глазами. — Да и зачем я незнакомого человека в дом буду звать? — запоздало пришло ей на ум, о чем она тут же торопливо поставила его в известность.
— А я знаю, тебя Таней зовут, — улыбнулся Гоча. — Мне Алиса сказала.
— Чего это она вдруг про меня вздумала говорить? — нарочито сердито сказала Татьяна, но при этом не смогла спрятать довольное выражение круглого лица.
— Потому что ты мне понравилась, — вздохнул он и протянул руку через забор. — Меня Гоча зовут.
— Очень приятно.
Гоча едва не рассмеялся, когда она прихватила его пальцы своей пухлой, выпачканной в земле ладошкой. И если бы Татьяна услышала его смех, то сразу бы поняла, что Гоча с трудом сдерживается, чтобы не сказать ей в лицо все, что он обо всем этом думает.
— Так тебе Алиса ничего про меня не рассказывала? — спросил Гоча, поглядывая на окна, не дернется ли где занавеска.
— Нет, — похлопала ресницами девушка.
— Ты ведь мне давно нравишься, — продолжил Гоча проникновенно, — и я ей, кстати, об этом уже говорил несколько раз. Просил познакомить. Сегодня вот сам решил подойти.
— Вот зараза! — возмущенно прошипела Татьяна. — Хоть бы намекнула! Только о себе и думает!
Через десять минут, отъезжая от Таниного дома, Гоча уже не сдерживал себя и хохотал в голос. Ну и дура эта Алискина подружка, думал он. Никакого соображения! Ну, где она, и где он? Да, сейчас он при дочери Бражникова телохранителем ходит, но не стоит забывать, что ему позволено находиться рядом с ним в любое время дня и ночи. Он, Гоча, в его доме не последний человек. Важные разговоры ведутся в то время, когда он готовит для гостей шашлык, и поручения, которые ему дает Виктор Алексеевич, абы кому не доверяют. Как есть, отец родной! Свой-то у Гочи — одно название. Ничего в жизни не добился, слесарем на Бражниковском предприятии работает. Там и брат старший обретается. Тоска, а не жизнь. А у него, Гочи, уже и машина своя, и участок под стройку присмотрен. Не обижает его Виктор Алексеевич, учит уму-разуму. За это можно и спину согнуть, и пасть закрытой держать.
Сегодня Гоча был в светлой рубашке и новых джинсах. Когда приехал в хозяйский дом, думал сразу переодеться, да рабочей майки не нашел. Ведь помнил же, что положил рядом с мангальной, а сегодня, глянь, нет ее. И ладно, другую из дома возьмет, старое свое барахло хоть на помойку выноси, а все одно, сгодится. За три года, как у Бражникова работает, сам себя уважать научился. Вот что дорого!
Так и о женитьбе задумаешься, чтоб все как у людей! Жаль, Алиску ему как своих ушей не видать. Вот краля так краля, не чета Таньке-то… Но тут уж понятно, царь-рыба! Не по его зубам. Ходи да вздыхай.
Мать ее, Альбина, конечно, учудила, ничего не скажешь. Пьяная с лестницы упала! И зачем ее только хозяин рядом держит? Разве ж то женщина? Одно название. Красивая, конечно, но…
Гоча стер ладонью улыбку со своего лица и покачал головой. Бог с ней, с Альбиной-то. Об Алиске надо думать. Вишь, стервозина что удумала! Свалить от бати решила. Танька, может, всей правды и не знает, да одно уже понятно: коли Алиска думала, примерялась, значит, и сделать могла. Вот ведь дура безголовая! И она, и Танька! Той достаточно было, чтобы он ее в кафе в центре пригласил. Поплыла! Кабы не мать, можно было бы ее там же, в доме-то и завалить…
Где же Алиска, принцесса ненаглядная? Что Виктору Алексеевичу сказать?
Гоча покрутил в руке телефон и, когда уже хотел положить его на соседнее сидение, раздался звонок от Бражникова.
— Нет ее у подружек, со вчерашнего дня никто не видел, — быстро сказал он и облизал пересохшие губы. — Так-то подумать, где угодно может прятаться, — осторожно добавил и, выслушав ответ, кивнул. — Хорошо, Виктор Алексеевич, все понял. Сейчас сделаю.
Вывернув руль, Гоча направил машину на соседнюю улицу, а потом через перекресток на городской проспект. Словно специально, стоило ему только притормозить у обочины напротив пятиэтажки, дверь одного из подъездов открылась, и вышла Люба. Следом за ней семенил мальчишка лет пяти и тащил за собой деревянную грузовую машину.
Когда Люба с ребенком оказались на тротуаре, Гоча подъехал ближе и опустил окно.
— Эй, Люб! Стой!
Она обернулась, поджав губы. Не накрашенная, с забранными в хвост волосами, выглядела Люба гораздо моложе.
— Чего тебе? — прошипела она, продолжая тащить за собой ребенка.
— Ты куда намылилась-то?
— В детский сад, не видишь?
— Я тебе сказал стой, курва! — приказал Гоча.
Люба сузила глаза, скривилась, но остановилась. Паренек ее тут же присел, поправляя съехавший на бок кузов.
— Давай, рассказывай, что там у тебя с этим москвичом было?
— Все было, — коротко ответила она и потянула сына за собой.
— А если проверю? — крикнул ей вдогонку Гоча.
Люба обернулась и одними губами произнесла фразу, за которую любой мужик размазал бы ее симпатичную физиономию по асфальту. Но она была девкой Гантемирова, и как бы ни чесались кулаки, прижучить ее мог только он.
Гоча набрал Бражникова и доложил об их коротком разговоре.
— Я, может, тогда к гайцам заеду? Камеры проверю.
Получив добро, Гоча поехал дальше, размышляя над тем, где и у кого могла затаиться Алиса Бражникова.
30
Таня еще какое-то время постояла у забора, глядя вслед отъехавшей машине, а затем заторопилась к дому, на ходу подбирая сваливающийся с ноги старый тапок.
— Понравилась я ему, ага, как же! — пробормотала она, скидывая обувь и ступая на чистый вязаный половичок.
В их с матерью доме все было чистеньким и аккуратным. Иногда Тане до визга хотелось сделать что-нибудь, что бы нарушило этот застывший в своей правильности вид, но максимум, на что ее хватало, это игнорировать паутину за дверью своей комнаты, потому что там жил паук. Средних размеров, вполне себе такой обычный паучок. Каждое утро Таня проверяла, не поймал ли он кого-нибудь в свою сеть и, когда видела барахтающуюся муху, сердце ее обмирало и становилось трудно дышать.
Таня все про себя знала: что толстая и не красивая, однако это обстоятельство совсем не портило ей жизнь. Подумаешь, парни на нее не заглядываются! Найдется и на нее любитель, это она знала точно. Вон мать тоже не Венера Милосская, к тому же, в возрасте уже, а женихи-то водятся. То конского навоза пару мешков притаранят, то грядки вскопают. Мать у нее та еще штучка, умеет вокруг пальца обвести. А жить можно и так, самой себе хозяйкой. Вот когда ребеночка захочется, тогда да, придется присмотреться, а так…
Алиска Бражникова вон и красотка, и умница, а толку? Как та муха в паутине, не выберешься…
Таня поставила чайник и взяла с полки телефон. Посмотрела на неотвеченный вызов и быстро его стерла.
«От греха подальше», — кивнула она и положила телефон обратно. Когда закипел чайник, Таня налила большую кружку чая, отрезала ломоть белой булки и щедро смазала ее маслом. Придвинув банку варенья, зачерпнула полную ложку и шмякнула ее содержимое поверх масла. Облизав испачканные пальцы, Таня задумалась.
Неужели сбежала Алиска? Видать, да. Не побоялась, утерла нос папашке. Таня усмехнулась. Ощущение причастности к побегу приятной щекоткой отозвалось во всем теле, будто Таня оказалась героиней остросюжетного кино. Не в главной роли, конечно, но все же участвующей в сюжете фигурой. Конечно, она не знала и даже не подозревала, куда могла деваться подруга, но ведь та собиралась уехать. А вот в университет или куда еще, кто ж ее знает?
Пришлось сказать этому Гоче про универ, потому как все равно узнают. А если промолчать, начнут ее подозревать. Где это видано, чтобы подружки между собой разными мечтами и мыслями не делились? Конечно, Алиска странная. Словно не от мира сего. Но добрая и честная. За эту ее честность Таня ее очень уважала. И жалела. Потому что на одной честности далеко не уедешь. А если и уедешь, то в такие чипыжи, что никто тебя там не сыщет. Надо ж как-то гибче быть, приноравливаться. Чувствовать, где тебе хорошо, а где не очень.