– Твою мать, – пробормотал Смит, – хотел бы я взглянуть в глаза хозяину этого клуба…
– И что? Вы бы ему не подали руки? – спросил Лукаш. – Мимо этой инсталляции…
– Перформанса, – поправил Смит.
– Что? Да, перформанса, я всегда путаю эти термины. Так вот, мимо этого перформанса этим вечером прошла куча народа, все из цивилизованных стран, все культурные и образованные. И что?
– О! – прозвучало громко за спиной Лукаша, потом последовало многоголосое обсуждение на японском языке.
Японская делегация из Комиссии по расследованию военных преступлений и геноцида японского народа в полном составе двинулась к рабам и надсмотрщику, расчехляя на ходу фотоаппараты.
Негр, заметив зрителей, осклабился в улыбке и взмахнул плеткой.
Засверкали вспышки, японцы радостно перекрикивались, выбирая наиболее выгодные ракурсы. Потом один из них отошел на дорогу, а остальные разместились вокруг надсмотрщика и рабов.
Улыбка! Фото на память.
Японец с фотоаппаратом оглянулся, заметил Лукаша и бросился к нему.
– Сфотографируйте нас, пожаруйста! – попросил японец по-русски и протянул Лукашу аппарат. – Пожаруйста!
Не дожидаясь ответа, японец бросился к своим коллегам и замер с краю группы.
– Твою мать, – сказал Лукаш.
– Можете разбить фотоаппарат о стену, – тихо посоветовал Смит. – Или о голову кого-нибудь из них. Проявите принципиальность. Вам же не нравится происходящее.
– Смит, напомните мне, как по-английски будет – пошел ты в жопу, – Лукаш нажал на кнопку фотоаппарата. Потом еще раз и бросил камеру владельцу. Тот подхватил ее и поклонился.
Один из рабов что-то сказал, негр ударил его ногой по ребрам. Не очень сильно и так, чтобы зрители не заметили. Белый зашипел от боли, дернулся, пытаясь встать, но двое других повисли на его цепи, удержали на тротуаре.
– Сколько им платят, интересно? – сам у себя спросил Джон Смит.
– А вы бы за какую сумму согласились?
– Сейчас – только за очень большую, – серьезно ответил британец. – За очень-очень большую. Но нельзя быть уверенным в собственном будущем настолько, чтобы говорить о своей неподкупности и несгибаемости. И цены, в таком случае, лучше знать наперед…
«Честный такой старик, – с уважением подумал Лукаш. – Или прикидывается. Хотя… Он прав, наверное. На сто пятьдесят процентов – прав. Прижмет – согласишься не только в идиотском перформансе участвовать, а и в чем похуже…» Лукаш и сам зарабатывает на жизнь не искусством оригами и даже не проституцией. Какие уж тут брезгливость и чистоплюйство? Борьба за существование в натуральную величину.
Японцы вошли в клуб, Лукаш двинулся следом, но Смит тронул его за локоть:
– Это не вас там зовут?
Лукаш оглянулся.
Черный зловещего вида «Форд» стоял у противоположного тротуара. Водитель призывно махал рукой.
– Меня. Даже в такой тяжелый момент Федеральное бюро расследований продолжает нести нелегкую службу.
А фамилию фэбээровца Лукаш не запомнил. Тоже мне, профессионал! Подумал тогда, что имя наверняка фальшивое, помянул бессмертного Фокса Малдера и решил, что судьба их больше не сведет.
Оказывается, свела.
Кстати, а ведь в черненьком «Форде» мог сидеть не утренний специальный агент ФБР, а какой-нибудь киллер. А Лукаш настолько расслабился, что даже не обратил внимания на машину. Полбутылки водки, расстройство чувств и длительное нервное напряжение. Либо Лукаш возьмет себя в руки, либо в руки его получат патологоанатомы. В лучшем случае. Руки, они ведь разные бывают…
– Следите за мной? – спросил Лукаш, подойдя к машине, за рулем которой сидел спецагент Кто-то-Там. – Нарушаете Соглашение о статусе…
– Очень нужно!.. – пренебрежительно протянул агент. – Вы же сами изволили меня пригласить на вечеринку именно сюда.
– И точно! Вы еще отказались, донельзя меня огорчив. А теперь что – передумали?
Агент улыбку на лице удержал уверенно и четко.
– Не сядете ко мне в машину? – предложил фэбээровец.
– Арест? Только в присутствии российского консула. Похищение – только с применением оружия. И я буду кричать, предупреждаю.
– Просто поговорить пять минут. Водку без вас всю не выпьют, не беспокойтесь.
Лукаш оглянулся на «Мазафаку». На фоне рабов сейчас фотографировалась группа журналистов: арабы, Южная Америка, Европа. И никаких возмущенных лиц, только протяжное «чи-и-и-з!». И вспышки фотоаппаратов.
– Ладно, – сказал Лукаш, отчего это российскому журналисту и не поболтать с представителем федерального агентства у того в машине. Может, чего интересного узнает…
– А не боитесь, что вас заподозрят в сотрудничестве со мной? – осведомился Лукаш, плюхнувшись на переднее сиденье. – Типа, я шпион, вас завербовал…
– Не боюсь, – усмехнулся агент. – Я здесь по приказу начальства, так что…
– К тому же и разговор пишется, – подхватил Лукаш. – Але! Але-але-але! Приветствую своих неизвестных слушателей. В эфире – Михаил Лукаш, Российская Федерация, желтая майка лидера, одна лошадиная сила! А камера у вас где? Куда улыбаться?
– Можете улыбаться мне, – разрешил американец. – Прямо в лицо, не стесняйтесь. Меня не стошнит.
– И пожалуйста, – кивнул Лукаш. – Не очень и хотелось.
Они помолчали с минуту. Агент дал Лукашу возможность настроиться на серьезный разговор. Мимо машины по противоположной стороне прошел Ковач. Этот у рабов фотографироваться не стал.
– Я заметил, вы не в восторге от инсталляции? – фэбээровец невесело усмехнулся.
– Перформанса, – сказал Лукаш. – Джон Смит утверждал, что это – перформанс.
– Но вы все равно не в восторге от зрелища?
– А почему я должен им восторгаться? Чтобы насладиться унижением Пиндостана в целом и каждого пиндоса в частности, достаточно пройтись по улицам или даже просто включить телевизор. Или выйти в Сеть. Не находите?
– Или посмотреть в зеркало, – добавил фэбээровец. – Но ко всему привыкаешь. А вы все наслаждаетесь и наслаждаетесь?
– Дурак, что ли? – искренне обиделся Лукаш, спохватился и выдавил на лицо улыбку.
Расслабился ты, Михаил, расслабился. Мужичок тебя одной фразой зацепил и чуть не раскачал. Это на тебя так перформанс подействовал, не иначе.
– Я – не дурак, – спокойно сказал агент. – И вы – тоже не дурак. Тогда почему бы нам не поговорить, как умному человеку с умным человеком?
– Я не против, – Лукаш еле удержался, чтобы не скрестить руки на груди.
Не нужно было ему пить в номере. Полбутылки без закуски да на голодный желудок. Хорошо бы он смотрелся в закрытой позе. Как в учебнике по прикладной психологии – человек не хочет искренности и готовится к конфликту. А Миша Лукаш не таков. Он милый… глуповатый, но симпатичный. Хотят с ним поговорить, как с умным человеком – пусть говорят. Каждый имеет право на заблуждение.
– Снова будете меня про генерала спрашивать? – спросил Лукаш.
– Снова, – кивнул агент. – Кстати, меня зовут Сэм Шейкмен. Вы, похоже, мое имя не запомнили, а то бы уже использовали его. Вы ко всем знакомым обращаетесь по имени, а ко мне…
– Ну, мы еще, наверное, не знакомы как следует. И да, я его забыл. Глянул на вашей визитке и напрочь выбросил из головы. Зачем оно мне?
– А я вот стараюсь ничего не забывать. Вашу просьбу о регистрации оружия помню и даже выполнил. – Шейкмен достал из кармана карточку, протянул ее Лукашу. – Фотографию взял из вашего досье, ту же, что на вашей пресс-карте. Не возражаете?
– Нет, спасибо, – Лукаш посмотрел на карточку. – И «кольт», и винтовка… Я просто потрясен! И даже номера указаны… А как же отстрел стволов для архива? Если я вдруг надумаю кого-нибудь убить…
– Снова убить, – поправил агент. – Ничего страшного. Нынешнее положение вещей в стране позволяет совершать действия, недавно просто немыслимые. Например, дать разрешение иностранцу на владение оружием и скрытое его ношение. Но чего только не сделаешь для хорошего человека.
– Для, казалось бы, хорошего человека, – поправил агента Лукаш.
– Вы опять собираетесь стрелять в людей?
– Нет, но в принципе… И еще я прикидываю – сколько вам предложить европейских денег за нечаянную услугу? Вы ведь можете брать деньги у посторонних иностранцев?
– Боюсь, вы не сможете сейчас предложить ту сумму, ради которой я соглашусь уволиться из Бюро. А разрешение вам оформили по указанию заместителя директора, так что, если вы надумаете нести взятку, то это к нему. А я бы вам не то, что оружия, я бы вам… Я бы вас просто выслал из страны, – улыбка исчезла с лица Шейкмена.
– Я лично вам не нравлюсь, или это просто великодержавный шовинизм? – разговор велся на русском, Лукашу было наплевать, насколько специальный агент Сэм Шейкмен владеет языком потенциального врага, чтобы с ходу перевести «великодержавный шовинизм». Если разговор тематически позволит, то можно будет воткнуть во фразу «куражащийся юродивый» или «витийствующий пиит», пусть переводит, болезный. Из страны он, видите ли, собрался выгонять гражданина России!
– Мне не нравится то, что происходит в Америке, – серьезно сказал Шейкмен. – А к вам я отношусь… не лично к вам, а ко всем… э-э доброжелателям, как к насекомым, ползающим по открытой ране. С брезгливостью и отвращением.
– Зато честно, – после паузы сказал Лукаш. – Вы глубоко переживающий унижение своей родины патриот, но честно выполняете свой долг, готовы работать даже с насекомыми, если прикажет эта ваша родина… Как трогательно! Можно я об этом напишу?..
Лукаш, конечно, балбес и повеса, но человек вредный, способный обидеться и наговорить гадостей. Это все знают, можете у кого угодно спросить.
На улице темнело, зажглись фонари. Надсмотрщик расстегнул замки на колодках и увел освобожденных рабов в клуб через боковую дверь, хотя гости все шли и шли в «Мазафаку».
– Очень популярное место, – сказал Лукаш, чтобы нарушить молчание.
– Очень, – согласился Шейкмен.
– Какого хрена его вообще до сих пор не прикрыли? Мне бывает противно, а местным жителям… Это не является антиамериканской деятельностью? Каждый второй журналист, приехав в Штаты, считает своим долгом создать материал о «Мазафаке». Тут вам и пример загнивания страны, скатывание ее к гражданской войне, слабость духа белого населения… Нет, серьезно.