– Арсений.
– А я Хорьков, местный злой человек. Я тебя, Арсений, сегодня сдал. То-то, чую, знакомец ты по мне.
– Разве ты меня видел? – удивился географ.
– Что ж с того, – прошептала голова. – С безысходки сдал. Ты же со стволом по поселку бегал и взрывпакет в чемодане во все углы пристраивал. И в школу, небось с пацанвой сговорился, терорит.
– Не было такого, – угрюмо огрызнулся Арсений.
– Мало чего не было! А кто видал, что не было. Что ж мне за тебя, говнца, опять сухари сушить – Чумачемко обещался: квакнешь, говорит, на соседа, будет тебе на рожу фунт меда и мороженого хека с банькой, а не доперишь нюхалкой – фунт лиха, и мочало порву. За одну-то соломину двое не удержатся. Выпал, парень, ты из гнезда – ищи кукушку. Так что лады, мужик, мне за тебя старшой на том свете все одно лишнюю баньку добавит. Хочешь, я к тебе соседом попрошусь, все веселей. Всю жизнь свою окончательную тебе прокалякаю. Вроде как подсадной, разнюхать за душевной беседой-мукой.
– Не надо, – отказался географ. – И без тебя тошно.
– Вот это густо решил, мужик. А то я судьбинушку свою встреченную упомню, разволнуюсь до тряски, да и удушу тебя каким попадя твоим ремнем. Тебе это куда ж. Уважаю. А вот сынка мой младшой и единственный Кабанок, он же по матери Димок, все на меня глядит плохо, мол, пьянь-буянь без кодлы, посуду бью и мамку, и гармонь об соседку Нюру старую разхимичил, все не по нем. Что буяню, а не блатной. А куда ж мне деваться, меня в блатные кто ж теперь и по раком… мендации примет. Выпавший я, вроде и ты. Я так сварганен. Будет еще кабаненок глядеть, удушу школьным ремешком, или в корыте…Чтоб без следа уйтить…
– Скройся, Хорьков, – грубо рявкнул географ. – Не хочу тебя слушать.
– Ладно, уйду, – согласилась белая голова. – Ни от кого проку нет, все против шерсти норовят. Попрусь к работяге, от него хоть мылом воняет.
– Прекратить разговоры неположенной ночью, – раздался зычный голос старшины, и в коридоре вспыхнул свет. – Полозков, на выход. В комнату собеседований, адвокат твой приехал.
Повернулся ключ, громыхнул засов, и пораженный в правах вышел под свет ламп из камеры. " Все потихоньку сходится, – мелькнуло сквозь него в полминуту короткого пути. – Все по отдельности не противоречит ни говорящей мумии-старушке, ни темной истории вечернего пригорода. И, случается, Фени за дверьми жмутся, и уазики разъезжают, карауля запоздавших несунов. Часто и мальчуганы, презрев кропотливые дроби, сразу выходят на свою большую дорогу. Изредка застрявшие в щелях заразные отщепенцы-кликуны пугают редких встречных путами божественного провидения. Но вот одно никак не влезает в размеренную качку давно не чищеных, поврежденных разумом ходиков – это чтобы все сразу. Тогда пусть высунется жестяная лысая кукушка и разъяснит, зачем нагроможден скрипящий механизм, указующий неверное время".
В той же допросной комнатке Арсений увидел сидящего на стуле невысокого, но весьма дородного лысоватого мужчину, одетого в строгий серовато-темный элегантный костюм, подходящий скорее для объявления выступающих съезда профсоюзов или для наднационального схода композиторов и вокалистов. Мужчина приветливо улыбнулся круглым лицом и полными щеками, указывая одной рукой напротив, а другой поправляя безупречный галстук.
– Присаживайтесь, дражайший Арсений Фомич, чувствуйте себя, как я – дома. Всюду, везде, в любых эманациях природы стоит располагаться комфортно. Бессменной душой и бренным туловом, – и адвокат скрипнул маловатым ему стулом. – Так позвольте узнать, любезный, зачем вызывали в столь неурочный час, разрушив, так сказать, объятия морфея?
Арсений непонимающе уставился на толстяка.
– Я не вызывал, – выдавил он неохотно.
– Позвольте, позвольте, – толстяк нервно вскочил, замахал ручками, и на лицо его пересело обиженное выражение. – Разрешите не поверить.
Он высунулся в дверку и крикнул негромко, но отчетливо, адвокатски выводя фразы:
– Уважаемый, майор. Чумачемко! Клиент, оказывается не звонил и не будил. Что? Какие? А почему спешка, надо было разъяснить…Боже правоведный, сплошная неразбериха, когда этому, consum actum, беспределу наступит предел…
Вернулся он на место, опять, все же, улыбаясь, но щеки чуть нервически дрожали.
– Неразбериха разобралась, досточтимый. Обычная наша чепуха, очередное назначенное дело. Госзаказ. Неимущие клиенты, отбившиеся от рук, бесплатное благо. Сколько можно! Но Вас сие не касается, наоборот, – застрекотал он. – Позвольте представиться. Ваш новый адвокат по этому, не скрою, чрезвычайно запущенному делу…Павлов Теодор Федорович, да-да, Ваш покойный…тьфу!..покорный слуга, так сказать, – и толстяк протянул задержанному визитку, незаметным движением щипача вывернув ее неизвестно откуда. На визитке вензелями красовалось:
АДВОТАТСКОЕ БЮРО КОЛИН И ПАВЛОВ
Международный арбитраж. Сложные финансовые коллизии. Сопровождение крупных успехов. Синхронный перевод юрисдикций.
– Так в чем дело? – адвокат квашней наплыл на стол и уставился на Арсения Фомича маленькими веселыми глазками. – В чем проблема клиента?
– Понятия не имею, – проворчал Арсений в ответ.
– Знаете, я полистал материалы дела. Ну, пока всколзь, не заостряя детали. Думаю, да и, впрочем, не сомневаюсь – утром вас полностью освободят. Под нолик и под горшок. Профшутка, не обращайте. Кстати, проследите, чтобы вернули все личные вещи. Не люблю милицейского хамства. Взять просто человека, случайно отставшего от родной электрички, от своего багажа жизни, просто любителя на этом свете, не профессионала даже, и привинтить к общему маховику. Который долбит и перемалывает тысячи. Ну не глупость, не дешевая профанация правоотправления? Ведь как не крутите, – и адвока повертел пухлыми ладошками, – гражданская свобода – это одна из многих случайностей, еще оставшихся в распоряжении, владении и почти собственности рядового лица. Нелепица! Денег, простите за сравнение – котик нарыдал, ведь Вы не богач, верно? – и географ охотно кивнул в ответ. – Возможностей повлиять на властные среды? Локально развернутые выборы, перманентная круговерть муниципальных чинуш, бешеный рост коммунальных расходов, газетная глухая гласность – что это? Не лакировка ли шершавых, занозистых будней? Поэтому вытянуть Вас из этого топкого омута круговой бестолковости – мой непременный долг, душевный, личный перед собой, в конце концов. Давайте мне сейчас только одно – повод.
– Повод чего? – не понял Арсений.
– К преступлению, – мягко подчеркнул адвокат.
– К какому преступлению? – посерел лицом ответчик.
– Которого вы не совершали, – разъяснил адвокат. – Мы никому не должны доказывать, что мы не жертвенные животные, бараны. Не сайгаки и не лани. Я уж, точно. Но нужно запутать следствие в такой тупик, чтобы они счастливы были от Вас избавиться.
– Как это избавиться? – воскликнул Арсений.
– Фигурально. Спихнуть дело в мусор, снять с номера, порвать признательные показания и сжечь улики. У Вас есть про запас какие-нибудь улики? Давайте, тут же сожгу. Ну я так и думал про умного человека. Наш козырь – отсутствие козырей. Зачем нам с Вами хороший прикуп, если мы невиновны, то есть мы – вне игры. Ведь верно?
– Не только вне, но и никогда не играю в игра без правил, на незнакомых площадках и с чуждыми игроками, – всполошился вполне правдиво географ.
– Вот! Поэтому главное – предельная откровенность с защитой, у которой, у самой, рыльце, может, болит. Оттого скажите мне, не таясь – для чего, с какими посторонними намерениями Вы посетили недавно в больнице пожилую, этот божий цветок, а потом и прибежище дней ее печальных. В чем Ваш глубинный, если хотите, шкурный в высоком душевном смысле интерес? Не подлые же деньги, в самом деле. Не поверю. Что Вам от цветка было нужно?
– Знаете, я уже сообщил и лейтенанту, и майору, что случайная встреча с какой-то медсестрой привела меня ночью подежурить возле пожилой женщины. Потом безмолвная фактически ее просьба о старой одежке, этот чемоданчик. Вот и все. А майор на УАЗике тут как тут. Все.
– Все? Ах как красиво, – сморщился адвокат. – Человек без глаза ночует в палате с пожилой женщиной и обреченно бредет ночью в неблагополучный район по ее просьбе. Любой безмозглый опер найдет над чем задуматься. А старушка-то что, жива, Арсений Фомич, или как?
– Да я же…
– Ладно. Хорошо. Минуту.
Адвокат судорожно похлопал себя по карманам, вытащил сотовый, пощелкал кнопками и с легким стоном: " ох как нехорошо, ночь…" прижал ухо. Через минуту кто-то на другом конце откликнулся.
– Ало, извини-прости. Павлов…Да. За городом, дома празднуем. В узком. Если буду людей звать – ты первый…Слушай, тут чепуха. Старушка у тебя в больнице лежала…А? Двоепольская…Аркадия…Точно, Самсоновна. Лежит? Как миленькая…Превосходно…Да, чепуха. Пламенный супруге. Надеюсь – она рядом? Ах ты шалун… – масляно засмеялся Теодор Федорович и щелкнул трубкой.
– Да уж, – вздохнул адвокат. – Трудное дело, неподъемное, непролазное, чреватое коликами печени. Глухое какое-то. Не нравится мне это.
– А с ней что-нибудь стряслось? – тихо спросил Арсений.
– С кем?
– С бабушкой. С …Аркадией…Самсоновной?
– Кто такая?
– Ну, старушка. Кандидат в умершие. И еще Феня, квартирный страж, совсем пожилая.
– А почему должно стрястись? В сводках ничего нет. Думаю, милый друг географ, к утру все благополучно разрешится. Я сейчас напишу толковое отношение, а Вы идите-ка, правда, досыпайте в опочивальню, на вас ни лица, ни физиономии нет. Давайте-ка только вот что, – и толстяк, кряхтя, опять сунулся за дверь. – Сержант, – зыкнул он, – неси улику клиента. Долг есть долг, – умиленно распахнул он руки.
Когда фибровый чемоданчик лег на стол, и толстяк решительно взялся за замочки, Арсений предупреждающе возразил:
– Там, возможно, бомба.
– Обычная, с часовым взводом или на вскрытие? – ухмыльнулся адвокат.
– Свидетели показывают.
– Эти свидетели из-за перманентного пьяного отравления сивухой путь к своему дому через раз знают. Их самих надо из клетки показывать. А мы сейчас с вами откроем, – и адвокат щелкнул замочком и открыл чемодан. – И посмотрим, главное, вот что. Все ли имущество клиента цело? Чтобы до каждой ниточки, до подгузничка. Прекратим это милицейское мародерство. Все на месте? – спросил еще раз Теодор Федорович.