– Ну, друзья, – успокоил спорящих руководитель. – Конечно, доля истины есть в каждом вашем слове, и жесте. Вопрос в том, чтобы истины эти совместились, сдвинулись.
– Чтобы сдвинулись, надо двигаться навстречу, под барабанную или струнную музыку, – сообщил, нежно улыбаясь, Июлий. – И тогда кусочки истин слипнутся в слаженную лепешку Большой правды. Верно, скажите, Элоиза?
– Я не знаю, – смутилась девушка. – Я бы свою правду и… свою кривду никому бы не хотела отдать. Только тому, кто мне улыбнется. И не заругает, что строй плохо держу, а погладит сверху, по голове.
– Какая Вы! – заявила залежалка, оправляя длинную юбку. – Зачем это по голове! Ластиться и ласкаться – не то сейчас время. Не восемнадцатый век, нацеплять мушки на щечки и сиреневые кринолины. Страсть и труд – все перетрут, бой и нега – растопят завалы снега, пламя и лед – вот какой нынче год на дворе. Иначе судьба проклянет и растопчет.
– Ну, ты все же утрируешь, – остановил соратницу на скаку руководитель. – Вот недавно Юлий прочитал мне прекрасный стишок на эту тему, когда волоклись с митинга. Юлий, пожалуйста, еще раз.
– Да я… – замялся чтец. – Как нибудь потом.
– Просим, просим, – поддержал Воробей.
– Интересно… забавно, – согласилась залежалка.
– Июлий, скажите стих, – тихо тоже попросила Элоиза.
– Тогда ладно, – решился, краснея, юбиляр. – Это у меня не стихи. Стихи надо сочинять, уметь и знать. Разве у меня стихи? Просто глупые слова-вирши. Вылезают из меня вместе с кругооборотом вместо пота или слез. Или, вместе:
– Забудемте обиды, господа,
И вместо "нет" промолвим слово "да",
Под доброю улыбкою друг друга
У каждого отыщется всегда
Для гильотины дней надежная подруга,
Надежды путеводная звезда.
– Почему Надежда, а не Фекла или… Элоиза, – выставился Воробей, и все, совершенно все рассмеялись.
– О! – воскликнула помощница, указывая на приемник. – Рок-н-ролл, обожаю. Буги-вуги. Идемте плясать, – потянула она партсекретаря. – Ну, идемте, идемте, экономист вы конченый.
– Да разве я … разве танцую? – стал упираться доцент, но все же поплелся на свободный пятачок.
И тут они стали выделывать почти профессиональные рок-н-рольные па, этот доцент и его подогнувшая длинную глухую юбку подруга, извиваться, отталкиваясь и притягиваясь, шумно двигая ногами и возглашая "ап!" и "ой!". Видно было, что партийная пара не впервые, а довольно слаженно совершает эти антраша, и что это им по душе.
– Вот это да! – восхитился Воробей. – Это вам не сине-зеленые бактерии.
– Это зарядка взаимной энергией… – заметил юбиляр гордо.
– Замечательно танцуют. Потому что партийно близкие душой люди, – пролепетала Элоиза.
Через три минуты доцент упрел и вместо себя вытолкал упирающегося Воробья.
– А у меня для Вас, Юлий, небольшой сувенир к дню рождения, примите, не обижаясь – я дарю от всего сердца, – сообщил доцент.
Он вынул из офисного шкафчика конвертик и вручил смущенному и озадаченному Юлию.
– Здесь немножко денег, около пяти тысяч рублей. Решением партгруппы Вы поощрены из общественной кассы за беззаветное служение в молодежной секции " Белый налив". И за пополнение рядов. В жизни немножко денег всегда пригодится.
Вернулась с танца и запыхавшаяся пара.
– Все мы с поздравлением дружно солидарны. И очень Вас, Юлий, любим, – добавила, сумбурно дыша, подруга руководителя. – А уж руководитель наш как постарался – ночами, чтобы успеть, писал рецензию на талмуд этого столичного экономиста.
– А ты печатала, – радостно раскрыл общий секрет доцент. – Молодец.
– Я как-то… – промямлил, глупо улыбаясь, Юлий.
Тут во входную дверь раздался звонок. Воробей пошел открывать, и от двери понесся шепоток. Юлий отправился в коридор следом и увидел перешептывающегося с неизвестным Воробья.
– Это ко мне по делу, – сообщил извиняющимся тоном Воробей. – Известный географ, учитель школы. Создатель практической теории сокрытия учащихся.
– Арсений Фомич, – представился Полозков. – Ваш друг слишком преувеличивает.
– У нас небольшой здесь праздник, прекрасный незначительный день моего рождения, – пригласил Юлий. – Войдите, посидите с нами немного.
– Спасибо, наверное откажусь. И поздравляю. Я на секунду, по делу.
– Да войдите, – радушно показал рукой внутрь Юлий. – Хоть на секунду.
– Пошли, пошли, – развязно дополнил журналистик. – Там и обмолвимся.
Через минуту Арсения усадили и плеснули ему в рюмку кислого вина.
– У меня тост, – сказал руководитель сине-зеленых. – Милый Юлий, конечно, желаю тебе всего – обучиться в институте прописным истинам, которые ты и так уже усвоил, смело идти по нашей сложной дороге служения "Наливу". Куда и так уже вступил. Но главное – маме твоей поправиться, а тебе – поискать и найти личное счастье. Без которого общественное – лишь паровоз без пара.
– Найти пару, – уточнил Воробей.
– Может и найдет, а что! – добавила залежалка. – Заколдован он, что ли! Такой красавец и смелый.
– … очень, – добавила Элоиза тихо.
– А у меня тоже сувенирчик для рожденца, – воскликнул Воробей. – Вот, Юлий, держи. Оттиск моей неопубликованной, снятой из газеты статьи. Про ветер смуты. С личной росписью – что я о них думаю. И фломастерным посвящением тебе. Когда буду знаменитость, попомнишь сувенирчик.
– Если позволите, и я небольшой пустяк имениннику, – чуть погодя сообщил Арсений.
Все с интересом уставились на него.
– Я доволно долго и непрофессионально, в виде увлечения, занимался проблемами канувшей Атлантиды.
– Это та, что в древности… накрылась с головкой? – переспросил Воробей.
– Исчезла в небытие, – согласился доцент.
– Да, но не в небытие. К нынешнему дню собралось много свидетельств, материальных, спутниковых, археографических, геологических и иных, интуитивных, на уровне ареальной идентификации. Я, как профан, позволил себе собрать все это, следы публикаций и мнений, воедино и соединил собственными скрепками слабых догадок и фантазий. Сделал единую кипку листков и теперь время от времени, как страждущий внимания автор, дарю копии приятным людям. Если разрешите, Юлий, вот эта папочка с брошюрованными листами. Прошу. Будет минута времени, отдыха, может быть, полистаете с удовольствием от прикосновения к древним загадкам. Я уверен, Вы пытливый человек. Все таки "Белый налив"…
– Спасибо… – расплылся польщенный Юлий. – Уж совсем задарен. На этой фантастике так отдыхаешь от нашей суеты.
– А что же Вы? – спросила вдруг боевая подруга партсекретаря. – Что же Вы опустились в древность. Ушли в далекое далеко от сегодняшних смут. Шли бы в нашу партячейку, разгребать мусор диких социальных нагромождений. Получали бы, как все озабоченные люди, палками по спине, убеждали бы неверующих в активный прогресс и шатающихся, что они и есть власть, в их руках – ветреная судьба демократии. А Вы почему-то ныряете в толщи веков, скрываетесь от магнитно-электоральных бурь в бухтах отвлеченных умствований. Разве не так? – уточнила она у предупредительно поднявшего ладонь доцента.
– Господин учитель вполне современный человек, не чужд конспирации и подполья, – почему то встрял Воробей.
– Дело не в подполье. Отчасти вы правы. Уход в древние истории помогает превозмогать непереносимый быт. Но. Во всех этих дальних сведениях и глубоких колодцах веков для нас, может быть, и содержится влага назидания.
– Очень забавно, – кивнул доцент. – Какая же?
– Ну, вы прекрасно все видите, что ход истории это зачастую повторение прошлых витков – в виде сатирическом или гротескно-пародическом, или в форме жуткой и ужасающей разум почти копии. Извлечь из породы древних событий крупицы живительного опыта, хрусталины горнего духа – вот не совсем пустая задача. Я верю в учебную пригодность пособий по древним катаклизмам.
– Извините, – возразил доцент. – А если сейчас никто не хочет учиться, заглядывать в истории и анналы. Все озабочены душащими заботами, зачем же зря потрошить прошлое, если никто, почти никто не воспринимает Ваши розыски и благотворные выводы. И правда, не лучше ли собраться нам, человекам разумным, и растирать до крови свои ладони – убеждая людей хлипких и грубых в преимуществах разумного равенства перед разгулом насильного потребления.
– Но я все-таки предпочитаю почитать про древнюю страну, – рассудительно сообщил Юлий.
– И я, ладно? – спросила Элоиза.
– Я Вам почитаю вслух, – ободрил ее надежды Юлий.
– Да, бывали такие времена и в старые времена. Когда никто ничего не хотел, кроме своего, и ожесточение захватывало сердца людей. Когда чума перешагивала через растерзавшие сами себя толпы. В разных полисах и веках. Тем более важно заглянуть, а как удалось на время покинуть эти выжженные пустыни, как сподобились идеи победить географический тупик.
– Методом дней рождения, и подарков, – пошутил Воробей. – Побольше рождений в виде подарков, вот и восстановится популяция.
– Ждите данайцев, дары приносящих, – вынула из памяти подруга доцента.
– У меня, Июлий к тебе тоже… если захочешь… небольшая вещь, – молвила Элоиза, наконец решившись.
– А Элоиза, – воскликнул Юлий, в восторге поднявшись со стула и размахивая руками, – преподнесла мне огромный букет этих данайцев… даров: у нас теперь в квартире все сияет, окна сияют сами, пол – будто в таврических замках, все вымыто и выглядит, как чудо-юдо. Ну не волшебный ли мир.
Элоиза спутешествовала в кухню, притащила пакет и вынула из него сияющую хрусталем вазу и водрузила на стол.
– Вот, – зарделась она. – Тебе. А цветы потом докуплю, после… получки.
Юлий в растерянности посмотрел на вазу:
– Это очень дорого, – сказал он дрогнувшим голосом. – У нас была… в детстве. Это не знаю… могу ли принять.
– Бери, – попросила Элоиза. – Или разобью.
– А сколько же это стоит? – встряла залежалка, нервничая.
– Ну какое для подарка это… очень, очень хорошо, как красиво стоит… давайте ка танцевать… – попытался успокоить подругу доцент.