— Продавец видел его раньше?
— Говорит, что нет.
— Гм… почему же эта женщина не желает признать в убитом своего знакомого?
— Понятия не имею, господин полковник. Либо она причастна к убийству, либо… право, не знаю.
— Выяснили, кто она?
— Да. Елена Аззави, 44 года, русская. В конце 70-х влюбилась в Ахмеда Аззави, гражданина Ирака, обучавшегося в России. Вышла за него замуж и с тех пор живет в Багдаде. Аззави работал в оборонной промышленности. За какой-то проступок был исключен из партии и уволен с работы. Был тяжело ранен на войне. Года два назад покончил жизнь самоубийством.
— Ее уже допросили?
— Нет. Задали несколько дежурных вопросов прямо там, на месте происшествия, после чего отпустили. Видите ли, господин полковник, если мы вызовем ее в участок, начнем задавать всякие провокационные вопросы, она немедленно почувствует, что мы ей не верим. И если она действительно в чем-то замешана, то начнет действовать осторожно, может даже затаиться на некоторое время. Это не в наших интересах. Пусть уж лучше считает, что мы ей поверили. А мы пока будем наблюдать за ней.
— Разумно. Установите круглосуточное наблюдение за ее домом.
16 часов 45 минут. 18 февраля 2000 года. Багдад
— Лена!
— Виктор! Вот так встреча!
Виктор Бирюков, заместитель коммерческого директора «Машэкспорта», стоял в узком проходе между полками продовольственного магазина «Реди фуд», по каким-то неизвестным причинам облюбованного многими работающими в Багдаде иностранцами. Правда, его она видела здесь впервые. Он широко улыбался ей.
— Так это твоя «тойота» стоит в переулке?
— Не моя, Елена Сергеевна, а казенная, — шутливо поправил он. — Чтобы купить такую, мне здесь еще года три пахать надо.
Они познакомились пару лет назад на одном из багдадских овощных рынков, когда Лена пришла к нему на помощь, услышав, как он отчаянно ругается, пытаясь втолковать торговцу, что ему нужен перец и лавровый лист. Разговорились. Бирюков был москвичом, но из разговора выяснилось, что его жена родом из Беларуси, из Витебска. Тогда он только-только приехал в Ирак по командировке московского «Машэкспорта», чтобы пробивать на местном рынке поставки российского бурового оборудования.
Лена, соскучившаяся по общению с земляками, дала свой адрес и пригласила его к себе в ближайший выходной. Виктор приехал, захватив с собой бутылку купленного перед отлетом из Москвы шампанского. Не то чтобы алкоголь нельзя было найти в Багдаде, но здесь подобные напитки стоили сумасшедших денег.
Так началась их дружба. По выходным Лена знакомила его с достопримечательностями столицы, потом они посетили Кербалу, Наджаф, Самарру с ее знаменитым спиральным минаретом. В свое время ее возил по этим местам Ахмед. Лена рассказывала своему новому знакомому о древних памятниках то, что помнила из рассказов своего покойного мужа, или то, что почерпнула когда-то из книг по истории Ирака.
Виктор слушал ее с открытым ртом, много фотографировал. Пожалуй, наибольшее впечатление на него произвел Вавилон, один из древнейших городов мировой цивилизации. Даже несмотря на то, что от оригинальных построек и зубчатых стен из обожженной глины мало что осталось: то, что они видели теперь, было реставрировано по древним чертежам и манускриптам.
— А знаешь, что это? — спросила Лена Виктора, указывая на черные запекшиеся куски какого-то материала вдоль одной из стен.
— Нет. Что?
— Сохранившийся асфальт того времени. Ему, наверное, около двух тысяч лет.
— Подумать только! — Бирюков опустился на корточки, коснулся пальцами черной массы. — Может, как раз в этом месте по нему ступала нога Александра Македонского!
— А представляешь, еще через тысячу лет кто-то из потомков вот так же скажет: «Может, как раз в этом месте по нему ступала нога Виктора Бирюкова, зама коммерческого директора «Машэкспорта»! — пошутила Лена.
Сводила она Виктора и в музей подарков Саддаму Хусейну. Они ходили из зала в зал, рассматривая экспонаты, выполненные из золота, серебра, слоновой кости, черного дерева. Большинство подарков было от лидеров мусульманских стран, хотя встречались и подношения от европейских президентов. Стены были увешаны фотографиями иракского лидера: Хусейн в кругу семьи, Хусейн на фронте, в мечети, на военном параде. На многих он был снят с главами государств.
— А вот и наш Ильич, — заметил Виктор, указывая на большой снимок Хусейна и Брежнева.
Подпись под фотографией гласила: «Вице-президент С. Хусейн во время визита в СССР в январе — феврале 1977 года».
Эта дата врезалась Лене в память: тогда, в феврале далекого 1977-го года, незадолго до окончания института, ее вызвали в деканат, где состоялся неприятный разговор об их с Ахмедом отношениях. А 7 февраля отцу Лены исполнилось пятьдесят лет, и он с горечью бросил ей в лицо: «Спасибо, Леночка, за подарок к юбилею!». Она запомнила эти слова на всю жизнь…
Они ходили по музею часа два.
— Что ж, наверное, каждый диктатор должен представить своему народу такое вот доказательство всеобщей любви, — прокомментировал Бирюков. — Интересно, был ли он сам в этом музее?
— Сейчас спрошу, — пообещала Лена и подозвала молодую девушку-смотрительницу, наблюдавшую за ними из глубины зала.
Она перевела вопрос на арабский язык, и девушка сразу поскучнела.
— Извините, на этот вопрос я отвечать не буду, — отрезала она.
— Не хочет, — Лена пожала плечами. — Или не может.
— Ну, да Бог с ней, — проговорил Виктор. — Был, не был — какая разница?
Несколько раз Бирюков оставался у нее ночевать. Нет, это была не любовь. Только желание хоть на какое-то время выбраться из зияющей пропасти одиночества, образовавшейся после смерти самого близкого ей человека. Она не могла не рассказать ему об Ахмеде, но не стала вдаваться в подробности его трагической гибели, а заявила, что его убили на войне.
Самое главное: Виктор сумел устроить ее переводчицей на работу в «Машэкспорт» — к тому времени, прожив в Ираке два десятка лет, она владела арабским языком почти в совершенстве. Наконец появились деньги, наконец она могла не отказывать себе в настоящем кофе и дорогих импортных сигаретах. Тогда-то она и пристрастилась к корейским «Пайн». Правда, проработать ей удалось всего полтора года, — потом прислали переводчика из Москвы, — но и за это время ей удалось скопить немалую, по здешним меркам, сумму.
В офисе «Машэкспорта» она впервые услышала слово «Интернет» и долго не могла понять, что это такое и зачем это нужно.
— Эх ты, серость! — Бирюков шутливо похлопал ее по плечу. — Весь мир уже лет пять сидит во Всемирной паутине, а ты и слова-то такого не слышала! Ну, что тебе найти? «Белоруссия родная, Украина золотая…», — пропел он, набирая что-то на клавиатуре.
Минуты через полторы по монитору поползли цветные картинки, фотографии, строчки.
— Садись, — он показал ей, как с помощью мышки прокручивать текст. — Читай вести с Родины.
Она действительно мало что слышала о Беларуси за эти последние годы, пожалуй, только то, что говорила ей по телефону мать да Бирюков, время от времени сообщавший ей какие-то белорусские новости. В иракских газетах о республике не упоминали, на телевидении это слово тоже не звучало.
Как-то раз Виктор упомянул, что в начале девяностых белорусские деньги назывались «зайчиками». Лена сочла это за шутку, но он пояснил ей, что после распада Союза и «парада суверенитетов» каждая республика начала выпускать собственную валюту. На белорусских банкнотах печатались изображения обитателей местной фауны: белок и зайцев, лосей и зубров. Она бы, наверное, так до конца и не поверила ему, если бы он не продемонстрировал ей пятидесятирублевую купюру с изображением медведя, которую использовал в качестве закладки при чтении какого-то детектива. На ней было действительно написано: «Разлiковы бiлет Нацыянальнага банка Беларусi».
— Впрочем, — закончил он свой рассказ, — инфляция через несколько лет съела весь ваш «зверинец».
Лена села к компьютеру и начала читать новости.
Они были не слишком веселые. Где-то прошла демонстрация оппозиции, где-то — митинг учителей, кому-то недоплатили. Белорусский рубль стремительно падал. Читать все это было тяжело, она не могла не думать о матери. Глаз часто спотыкался о непривычное словосочетание «Президент Республики Беларусь». Когда она приезжала в Ивацевичи в мае 1989-го, еще ничто не предвещало развала Союза, хотя бардака в стране действительно было много. Это она хорошо помнила.
Потом к Бирюкову приехала жена Валентина — миловидная невысокая женщина примерно того же возраста, что и Лена. Вообще, внешнее сходство обеих женщин оказалось изумительным: форма лица, разрез глаз, фигура, прически — все совпадало за небольшим исключением. Валентина была чуть выше, имела темные волосы в отличие от блондинки Лены, у нее был строгий прямой нос с чуть более широкими, чем ей хотелось бы, ноздрями, Лена же унаследовала от отца курносый нос, придававший лицу несколько простоватое выражение. Но даже это различие было заметно лишь в профиль. Научное понятие «клон» только-только входило тогда в обиход, и Виктор шутливо недоумевал насчет того, кого из кого клонировали — Валентину из Лены или наоборот.
Валентина, наверное, почувствовала, что между ее супругом и Леной что-то было, потому что с самого начала между ними установились суховатые и несколько настороженные отношения, хотя внешне это не было заметно. Правда, после двух-трех бокалов Валентина обычно добрела и начинала называть ее «Ленусей». Иногда Лена бывала у них в гостях, и, заметив, что супруга Виктора питает к спиртному слабость, никогда не забывала прихватить с собой бутылку хорошего вина или коньяка, а Бирюковы время от времени наносили ей ответные визиты.
Полгода назад Бирюкова послали в Иорданию открывать представительство «Машэкспорта», и он лишь пару раз позвонил ей из Аммана.