— Ну как, об этом в городе говорят все твои знакомые художники.
— А они откуда знают?
Доктор пожал плечами, и его пальцы пробежали по крышке стола, как по клавишам рояля.
— Ну как же, все тебе завидуют, говорят, что ты женился на вполне молодой, очень красивой, и самое главное, очень богатой женщине.
— Ну да, женился.
— А из этого можно сделать вывод: вы поедете в свадебное путешествие.
Джон посмотрел на доктора и кивнул головой:
— Правильно, Гарди, поедем. Но мы пока еще не решили, куда и когда ехать.
Доктор поднялся из-за стола, подошел к стеллажу и вытащил толстую папку, а Джон тем временем вновь принялся оглядывать кабинет своего друга.
«Интересно, — подумал Джон, — это кабинет врача, хирурга, но хозяин совершенно не похож на лекаря. Это помещение больше напоминает комнату какого-нибудь искушенного коллекционера».
Доктор Корнер открыл папку, положил ее перед собой:
— Послушай, Джон.
— Я весь внимание.
— Если хочешь, можешь закурить.
Джон вытащил из кармана пачку сигарет и закурил.
— А ты ведь раньше не курил.
— Да, я и сейчас почти не курю, Гарди, но иногда хочется.
— Что ж, твое дело.
— Так ты слушаешь меня?
— Да я слушаю тебя очень внимательно.
— Я посмотрел все эти бумаги, — доктор побарабанил пальцами по листам, которые лежали перед ним, — ознакомился с результатами всех анализов, с рентгеновскими снимками, с кучей бумажек…
— Ну и что? К чему это ты?
— Я говорю все это потому, что тебе не помешало бы лечь ко мне в клинику.
— Мне? В клинику? — Джон даже приподнялся со своего кресла.
— Да, тебе, нужно лечь на пару недель.
— Ты с ума сошел, что я у тебя забыл?
— Ты не кипятись, Джон. Дело куда более серьезное, чем ты думаешь.
— А я вообще не думаю, честно тебе признаюсь, дорогой Гарди.
— А стоило бы задуматься. Вот посмотри, — он повернул один из листков к Джону и провел пальцем по строке, — смотри сюда, видишь — это результаты анализа, а вот это, — он положил сверху второй лист, — это результаты ультразвуковых исследований.
— Извини, я в этом ровным счетом ничего не смыслю.
— Ты не смыслишь, да тебе и не нужно разбираться в этом, а я смыслю, и довольно неплохо.
— Конечно, ты же врач, а я художник, я разбираюсь в других вещах…
— Подожди, сейчас разговор не об этом. Дело серьезное, говорю тебе.
— Что? Ты обнаружил у меня злокачественную опухоль и хочешь сказать, что я скоро отдам Богу душу?
— Нет, никакой раковой опухоли я у тебя не обнаружил…
— Ладно, Гарди, ну были у меня какие-то недомогания, пожаловался я тебе, имел такой грех, но из этого ничего, по-моему, не следует.
— Это ты так думаешь, Джон, что это ничего не значит. А я думаю, что это очень серьезно, — он поднял телефонную трубку и попросил секретаршу принести рентгеновские снимки Джона Кински.
Через несколько минут снимки лежали на рабочем столе доктора. Он взял снимок, подошел к окну, приложил его к стеклу:
— Смотри сюда…
Джон посмотрел.
— … это твое сердце.
— Ну да, я вижу, что этот мешочек мускулов — мое сердце.
— Так вот этот мешочек у тебя слегка барахлит.
— Барахлит? Честно говоря, я тебе на него не жаловался.
— Возможно, ты и не жаловался, но приборы показали, что у тебя не все там в порядке.
— Да ладно тебе, успокойся, — Джон немного заволновался.
Ему очень не хотелось слышать что-нибудь о своем здоровье, ведь последние недели он чувствовал себя просто великолепно. Он был на каком-то физическом подъеме.
— Посмотри, — доктор застучал пальцем по одному из клапанов, — вот эта штучка может в скором времени неожиданно отказать.
Джон Кински поднялся, подошел к стеклу и посмотрел на негатив:
— Вот эта?
— Да, вот эта маленькая вещь, деталь твоего организма. И тогда, если она неожиданно откажет, ты будешь покойником.
Джон побледнел:
— Гарди, но ведь я никогда не жаловался на сердце. Я говорил, что у меня немного побаливает в груди, и поэтому я попробовал бросить курить.
— Скорее всего, Джон, что одно с другим не связано. Но с сердцем тебе нужно разобраться. Я предлагаю лечь в клинику немедленно.
— Что, настолько все серьезно? — вдруг спросил Джон Кински.
— Ты знаешь, да, очень серьезно.
Джон подошел к столу, сел, взял сигарету, которая лежала на краю пепельницы, и глубоко затянулся. Доктор Корнер вытащил из пачки сигарету и тоже закурил. Несколько минут мужчины молча поглядывали друг на друга.
— Гарди, — задумчиво спросил Джон, — значит, ты говоришь, что это очень серьезно, и в любой момент я могу умереть?
Доктор пожал плечами и кивнул лысой головой.
— С этим, Джон, ты можешь прожить и долгие годы, а можешь умереть и через час. Я ни за что не поручусь, если ты не ляжешь в мою клинику.
— Каждый из нас может умереть завтра, — сказал Джон, — и мне не хочется думать о смерти.
— Каждый может умереть, — вздохнул доктор Гарди, — но ты-то знаешь об этом, знаешь, откуда тебя подстерегает опасность. Признайся хотя бы сам себе, можешь не признаваться мне, с тобой ведь не все в порядке? Ты временами чувствуешь головокружение, временами к тебе внезапно приходят мысли о смерти.
Джон Кински молча курил.
— И ты только что сказал мне, Джон, что пробовал бросить курить.
— Конечно, от таких разговоров можно не только бросить курить, можно подумать и о самоубийстве, — зло сказал Джон.
— Я предлагаю тебе уменьшить риск, только и всего. Тебе нужно вставить искусственный клапан в сердце, и ты вновь будешь спокоен.
Доктор Корнер взглянул на Джона и довольно долго глядел ему прямо в глаза, медленно, в тяжелом раздумье покачивая головой.
Джон Кински отвел взгляд.
— А кто из нас не думает о смерти? Ты, скорее всего, тоже задумываешься о ней.
— Джон, я вижу смерть почти каждый день. Я, в отличие от тебя, знаю, что делается внутри человека, и поэтому знаю о смерти больше твоего. Внутри нас все так ненадежно…
— Гарди, а какие могут быть гарантии, что все пройдет успешно?
— Гарантии, — усмехнулся Гарди, — мой талант.
— И сколько времени займет операция?
— Два дня — подготовка, день уйдет на операцию, а через две недели ты сможешь встать на ноги.
— Через две недели… — задумчиво проговорил Джон Кински. — Ты знаешь, Гарди, сколько всего можно наворотить за две недели?
— Я вижу, ты и в самом деле задумался о смерти, — сказал Гарди. — Две недели можно пропьянствовать, проваляться в постели. И скорее всего, ты этим собираешься заняться. Но, честно говоря, Джон, все не так уж и плохо.
— Ты имеешь в виду мое сердце?
— Да, и тебя самого тоже. Главное — радоваться жизни, Джон. Побольше положительных эмоций, поменьше волнений, поменьше спиртного и табака.
Гарди взял недокуренную сигарету из пальцев Джона и загасил ее в пепельнице.
— А как насчет секса?
— Я же говорил тебе: побольше положительных эмоций. Только, смотри, не переусердствуй, не строй из себя эдакого супермена.
— Гарди, ты просто мне завидуешь, — уже развеселился Джон Кински.
Но доктор Корнер вновь вернул его мысли в серьезное русло:
— Джон, всего лишь две недели, а потом ты не будешь думать об этом никогда.
— Ты собрался меня зарезать?
— Нет, я собрался тебя разрезать, раскрыть твою грудную клетку и заменить маленькую детальку в расшатавшемся организме.
— Нет, Гарди, это все заманчиво, но я не согласен.
— Почему?
— Если я буду абсолютно здоров, то мы качнем реже встречаться, — отшутился Джон Кински, — а мне бы хотелось видеть тебя почаще.
— Если ты, Джон, умрешь, то мы встретимся еще только один раз — на твоих похоронах. А на кладбище я ходить не люблю.
При слове «кладбище» лицо Джона Кински напряглось. Он сделался задумчивым.
— Ну ладно, извини, если я тебя чем-то расстроил.
— Да нет, наоборот, ты заставил меня задуматься, а это полезно иногда делать.
— Так, значит, ты не согласен, Джон?
— Конечно.
— Ну что ж, пеняй на себя. Правда, чтобы очистить свою совесть, я возьму с тебя обещание.
— Охотно дам его тебе, если это не займет у меня много времени.
— Я знаю, конечно, как уговорить тебя, но я не хочу прибегать к запрещенным методам.
— И чем же ты собирался на меня подействовать?
— Я бы мог сообщить о твоей болезни твоей жене, но это испортит настроение ей, она испортит настроение тебе, а ты, разозлившись, придешь ко мне и испортишь настроение мне. А я хочу себя чувствовать отлично.
— Так в чем я тебе должен поклясться? Что я должен пообещать?
— Единственное, что тебе потребуется — это изредка звонить мне и сообщать, как ты себя чувствуешь.
— Изредка — это как?
— Ну хотя бы раз в неделю. Такой вариант тебя, наконец, устроит?
— Конечно.
— А теперь, Джон, когда ты окончательно отказался от операции, ты должен мне признаться и абсолютно искренне: ты действительно чувствуешь себя хорошо?
Джон задумался:
— Мне не хотелось бы тебя обманывать.
— Ну я же говорил…
— Я могу тебе сказать, но только теперь уже ты пообещай мне, что больше не будешь уговаривать меня ложиться в твою клинику.
— Хорошо, договорились.
— Слушай, Гарди, если бы не Стефани, я согласился бы на что угодно. Ты мог бы меня разрезать, сшивать, вновь разрезать, склеивать — словом, делать все, что ты умеешь. А теперь я должен просто отдохнуть. Я хочу побыть с женой. Я хочу, чтобы отдохнула Стефани, чтобы она привыкла ко мне, а я к ней.
— Я понимаю. Потому тебя и позвал. Должен же я был предупредить?
— Спасибо, конечно, должен был. А ты придешь на мою выставку?
— Постараюсь. Но все эти картины я видел у тебя в мастерской и поэтому ничего нового сказать не смогу.
— А мне и не нужно, чтобы ты что-то говорил мне. Я просто хочу выпить с тобой.
— Выпить можно и сейчас. У меня сегодня нет операций. А на выставку я постараюсь прийти, во всяком случае я позвоню тебе. Но ты, Джон, не сказал мне о своем самочувствии, ты же обещал быть со мной искренним. И если ты все время уходишь от ответа, то я начинаю подозревать неладное.