— По-моему, ты и так прекрасно выглядишь.
— Нет, Джон, я хочу немного прихорошиться. Ведь это для тебя.
— Прихорошиться? — Джон изумленно осмотрел Стефани, которая после пляжа выглядела прекрасно. — По-моему, тебе совсем не надо ничего делать, разве что сменить блузу.
— А вот блузу я менять и не собираюсь.
— Так что же тогда ты хочешь делать?
— Знаешь, Джон, я быстро приму душ, надену юбку подлиннее, чтобы все не глазели на мои ноги.
— Как хочешь.
Стефани улыбнулась и поднялась по лестнице. Джон, допив свой стакан, распрощался с почтальоном, пожал его крепкую руку и пошел пройтись вдоль берега к соседнему кафе.
Приятно было посидеть в прохладе после того, как он шел с дальнего пляжа под палящим солнцем, да еще с непокрытой головой.
Джон заказал себе бутылку местного вина, достал перочинный нож, вытащил из заднего кармана шорт конверты с письмами и вскрыл их. Все три письма были от агентства, которое торговало его картинами. Два из этих конвертов были набиты вырезками из газет и гранками рекламных объявлений.
Джон просмотрел вырезки и стал читать длинное письмо. Оно было обнадеживающим и сдержанно-оптимистичным. Слишком рано было говорить о том насколько удачно прошла выставка и сколько картин будет куплено. Но, похоже, дела шли очень неплохо. Большинство рецензий из самых солидных газет были отличными. Конечно, как и во всяком деле, попадались и плохие. Но этого ведь и следовало ожидать. Джон ни на что другое и не рассчитывал.
В рецензиях были подчеркнуты фразы. Они как раз совпадали с мыслями самого художника. Многие из известных искусствоведов восторженно отзывались о третьей выставке Джона Кински.
Джон подпер голову кулаком, отодвинул в сторону бумаги и принялся пить холодное вино. Оно щекотало небо, легко глоталось. От него совсем не кружилась голова и не чувствовалось ни малейшего опьянения. Вино было чем-то похоже на местный пейзаж: такое же простое, легкое и бесхитростное.
Потом Джон вновь взял в руки письмо от торговца картинами и принялся читать дальше. Джон кивал головой, соглашаясь с мыслями своего торговца, немного сожалел, как и сам владелец агентства, что не может сказать больше о перспективах этой выставки и следующей. Он вообще опасался прогнозов. Но прогнозов опасался и сам Джон. Он прекрасно понимал, что предсказывать — это не очень хорошая примета. Самое главное — критики встретили выставку как нельзя лучше.
Рецензии и вправду превзошли все ожидания Джона. А впрочем, он сам может прочитать вырезки, которые прислал владелец агентства, и убедиться.
Владелец агентства выражал надежду, что Джон теперь счастлив и наслаждается всеми радостями жизни, просил передать наилучшие пожелания жене. Джон одолжил у официанта ручку и принялся умножать цифры, прикидывая, сколько он получит за проданные картины. Потом он сложил несколько чисел и сам себе улыбнулся.
Он задумался о перспективах своей второй выставки, ведь в мастерской в Сиднее осталось еще много картин, которых он никому не показывал. Правда, их видела Стефани, но она не очень разбиралась в искусстве, и ей нравилось все, что делает Джон. Она с восхищением прохаживалась по мастерской, ахала, хлопала в ладоши, подбегала к Джону, целовала его и восхищалась им. Она не уставала повторять:
— Джон, ведь ты гениальный художник. Я никогда не думала, что полюблю художника. Вообще, все люди искусства мне кажутся немного странными и замкнутыми.
— Да что ты, разве я такой? — спрашивал у Стефани Джон.
— Ты даже хуже! — восклицала Стефани.
— Хуже? Хуже чем ты нарисовала, по-моему, не может быть художника.
— Нет, Джон, ты просто замечательный, ты выдающийся, ты гениальный.
Стефани без устали хвалила Джона, и поэтому показывать ей свои картины ему делалось немного стыдно. И в последний раз, когда Стефани просила показать ей то, что он написал за последних несколько недель, Джон пожал плечами и соврал:
— Знаешь, я уже несколько недель ничего не делаю.
— Почему? — спросила Стефани.
— У меня творческий застой.
— У тебя? Я не верю.
— Почему? Ты мне не веришь?
— Да, я тебе не верю, Джон. Я вижу, как сверкают твои глаза, и посмотри на свои руки.
Джон посмотрел на свои перепачканные краской руки.
— А, это… Ты думаешь, что я писал? Я просто кое-что складывал и испачкался об одну еще свежую картину.
— Так, значит, есть свежие картины? Есть новые?
— Ну конечно же, — Джон подошел и развернул небольшой холст.
Стефани с изумлением смотрела на морской пейзаж.
Джон тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Он принялся читать рецензии и не заметил, что выпил уже всю бутылку вина. Он подозвал официанта. Тот услужливо подошел и принял заказ, а Джон, заодно отдал ему и ручку.
Он все еще продолжал читать, когда в кафе, с большой пачкой писем, вошла Стефани.
— А я и не знала, что прислали рецензии! — воскликнула она. — Покажи их мне, пожалуйста.
Официант принес большую бутыль вина и, ставя стаканы, заметил в руках женщины газетную вырезку с фотографией Джона Кински.
— О! — воскликнул официант. — Мистер Кински, оказывается, еще и художник?
— Да нет, в общем-то это так…
— Я так и знал, — сказал официант, — вы не только удачливый рыболов, но и очень известный человек!
— Да, — сказала Стефани за своего мужа, — можете взглянуть.
Официант осторожно взял в руки газету и просмотрел небольшую рецензию на выставку Джона Кински.
— Но ведь здесь мистер Кински одет совсем по-другому, — сказал официант.
— Почему? — спросил Джон.
— Здесь вы в черном костюме, у вас на шее бабочка, вы такой строгий…
— А, это все в прошлом, — ответил Джон.
— Почему в прошлом? Разве вы не будете больше никогда заниматься искусством?
— Не знаю, — Джон пожал плечами, — может быть, когда-нибудь и буду, но пока не настало время.
— Извините меня, все это очень интересно. А мэм тоже художник?
Стефани подняла голову от газетной вырезки и взглянула на официанта.
— Разве я похожа на художника?
Официант виновато улыбнулся:
— Не совсем, но что-то в вас есть.
— Вы имеете в виду мою прическу? — улыбнулась Стефани, поглаживая свою голову ладонями.
— Нет, не прическу. Просто у вас такой вид, какой бывает обычно у известных артистов или художников.
Сейчас на Стефани была короткая юбка и все та же полосатая рыбацкая блуза.
— Нет, мой дорогой, я не художник и к этому ремеслу не имею никакого отношения.
— А кто же вы тогда?
— А вы попробуйте угадать.
Официант присел к столу и пристально взглянул на женщину. Стефани, ничуть не смутившись, улыбнулась ему в ответ. Официант забарабанил пальцами по столу. На его лбу образовались три глубокие морщины.
— Вы, наверное, певица, — выпалил он.
— Я — певица? — Стефани изумилась. — Да у меня голоса нет.
— Голос у тебя, кстати, прекрасный, — сказал Джон.
— Ты так считаешь?
— Да, я уверен, что у тебя прекрасный голос.
— Ты в этом понимаешь?
— Да, разбираюсь.
— Тогда я тебе буду петь арии и серенады, — сказала Стефани.
— Нет, вот это не надо. Лучше слушать шум прибоя и просто разговаривать.
Официант смутился из-за того, что вмешался в разговор мужа и жены.
— Не думайте, не напрягайтесь, — сказала Стефани, — я обыкновенная домохозяйка.
— Вы? Домохозяйка? — ещё более изумленно воскликнул официант. — Вот на кого уж вы совсем не похожи, так это на домохозяйку. Мэм, возможно, киноактриса?
— Джон, — вдруг сказала Стефани, когда официант отошел к стойке бара.
— Что?
— Знаешь, мне страшно от того, что тут пишут.
— Тебе страшно?
— Да, я никогда не ожидала, что ты можешь быть таким известным и знаменитым.
— По-моему, о том, что я очень известный и знаменитый, ни в одной из рецензий не сказано.
— Нет, я о другом. Я думаю о том, что ты станешь очень известным и знаменитым.
— О-о, когда это ещё будет, — отшутился Джон.
— Дай мне прочитать все рецензии, а потом мы снова запечатаем их в конверт.
— Стефани, неужели ты веришь всему тому, что пишут в этих статьях?
— А почему я должна не верить?
— Потому что люди на этих статьях зарабатывают деньги.
— Правильно, ты зарабатываешь деньги на картинах, они — на статьях. Но ты же, Джон, делаешь свою работу на совесть? — спросила Стефани.
— Во всяком случае, стараюсь делать на совесть. Правда, не всегда получается.
— Вот и они, эти критики, тоже стараются делать свою работу на совесть.
Мужчина и женщина помолчали, выпили по полстакана вина, принялись за рецензии.
— Джон, неужели ты думаешь, что я вышла за тебя замуж, потому что ты такой, как пишут в этих статьях?
— Нет, — ответил мужчина, — я думаю, что ты вышла за меня замуж не поэтому. А лучше сложи эти статьи в конверт и не читай.
— Джон, многие ведь были бы счастливы прочесть такие слова о своих злополучных мужьях.
— Я — не многие, — сказал Джон, — и, по-моему, я совсем не злополучный муж. Давай не будем об этом говорить.
— Не будем? Почему? Разве тебе не нравится, когда я рассуждаю о тебе? — спросила Стефани.
— Самое главное, Стефани, что я кое-что заработал на этой выставке.
— Прекрасно, я очень рада. Но мы и так знаем, что эта выставка очень хорошая. И все твои картины прекрасны. Даже если бы эти критики написали отвратительные разгромные рецензии и твоя выставка не принесла бы тебе ни цента, я все равно была бы счастлива и горда.
«А я — нет», — подумал Джон, но промолчал. Он продолжал читать рецензии, поочередно разворачивая вырезки и снова пряча их в конверт.
Стефани вскрыла свои письма и читала их без всякого интереса. Потом она отвернулась к океану. Ее лицо было темное, коричневато-золотистого цвета, волосы она зачесала назад так, как они легли после купания. Там, где ее постригли совсем коротко, у висков, волосы выгорели и стали цвета белого золота, а смуглая кожа оттеняла их еще больше.