Механик тут же оживился:
— Там был раньше меловой карьер, но в нем обнаружили кости динозавров, всякие следы и сделали огромный павильон. Это очень знаменитое место, и, я удивляюсь, как вы о нем ничего не слышали.
— Так где расположен этот музей? — спросил Билли.
— Между Редбриджем и Фрипортом, — сказал механик, — немного вглубь от побережья.
Когда машина уже отъехала от бензоколонки, Чак с удивлением спросил у Билли:
— Какого черта ты расспрашивал об этом палеонтологическом музее, будто и в самом деле ты туда собираешься заехать?
— Ничего, пусть думает, что мы едем путешествовать, интересуемся всеми достопримечательностями. Пусть думает, что мы не на работе.
— А-а, — протянул Чак, — но, по-моему, ты немного переигрываешь.
— Кстати, Чак, по этой трассе, если свернуть миль на пятьдесят в глубь континента, стоит один очень мрачный дом.
— Ты о чем это?
— Этот дом называется тюрьма, в которой я провел четыре года. И не лай бог нам с тобой, Чак, туда попасть.
— Что, совсем гиблое место?
— Да, это даже хуже палеонтологического музея.
— Сомневаюсь.
— Вот это — настоящая достопримечательность здешних мест. Там сидят такие люди, Чак…
— Ну какие уж они такие особенные? Они такие же, как и мы с тобой.
— Вот если мы будем неосторожными… можем залететь… а мне бы этого очень не хотелось.
— Ну что ж, Билли, до Редбриджа нам осталось совсем немного — пару часов, если будем двигаться с такой скоростью.
Билли оживился:
— Вот подобрать бы на дороге каких-нибудь девиц… И тогда эти два часа пролетят за одну минуту.
— Снова ты, Билли, за свое. Никак не можешь успокоиться. Вот выполним заказ, тогда развлекайся сколько влезет, а сейчас лучше подумай о деле.
— А я, Чак, всегда полагаюсь на интуицию.
— Да, один раз, Билли, твоя интуиция тебя подвела.
— Тогда это произошло по глупости, — признался Билли, — и, к тому же, не по моей.
— Какая разница? Главное, что ты оказался в тюрьме.
— Не напоминай, Чак, иначе я сейчас начну рассказывать о тюрьме, и тебе станет очень грустно.
— По-моему, не я первый завел разговор об этом.
— Чак, покажи мне еще раз фотографию нашей Стефани Харпер, — попросил Билли.
Чак подал ему фотографию. Билли одной рукой держался за руль, в другой сжимал карточку.
— Чак, тебе никогда не было жаль жертву?
— Бывало, но это довольно быстро проходит. Я стараюсь не думать про свои чувства, а четко выполнять работу.
— А я вот люблю порассуждать, — признался Билли.
— Лучше бы ты смотрел на дорогу, а то врежемся в скалу и тогда тебе больше никогда не придется рассуждать.
Билли неохотно вернул фотографию Чаку.
— Она все-таки чертовски красива, — задумчиво произнес он, — и, честно говоря, мне не хотелось бы ее убивать.
Билли промолчал на замечание своего приятеля. Он достал сигарету, закурил и посмотрел в окно на дорогу, на безрадостный пейзаж.
— Ну и мерзкие же здесь места! Я не очень люблю природу.
Билли внимательно следил за дорогой, потому что она начала делать резкие повороты.
— Знаешь, Чак, о чем я сейчас думаю?
— Ты всегда, Билли, думаешь об одном и том же, по-моему. Ты, наверное, представляешь, как переспал бы с этой Стефани Харпер.
— Да нет, ты сейчас не угадал. Я думаю, как бы я переспал с этой одноглазой женщиной.
— Билли, думай о чем угодно, только веди аккуратно машину, а то твои глаза становятся масленными и мы обязательно врежемся во что-нибудь.
— Нет, Чак, не врежемся, Билли свое дело знает.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
— Национальный палеонтологический музей. — Раковины в разрезе могут выглядеть непристойно. — У мистера Кински внезапно просыпается мания величия. — Обида профессора Кука. — Джона Кински, в отличие от Стефани Харпер, любят все. — Торжественное прибытие Чака и Билли в Редбридж. — Река, вода в которой бывает раз в пять лет. — Любовь толкает людей на геройские преступления.
Стефани и Джон ехали в своем джипе по раскаленной солнцем автостраде.
— Почему, Джон, ты все время забираешь все глубже и глубже в сторону гор? Тут такая жара и духота, что у меня начинает кружиться голова.
— Я знаю тут одно хорошее место, — сказал Джон.
— Бар? — спросила Стефани.
— Нет, ты не угадала, скоро увидишь.
Они проехали еще пару миль, и справа от дороги засинел большой рекламный щит с надписью: «Национальный палеонтологический музей». Джон сбросил скорость.
— Ты собрался отвезти меня на экскурсию? — изумилась Стефани, когда мистер Кински свернул, повинуясь указанию стрелки рекламного щита.
— По-моему, нам нужно немного разнообразить свою жизнь, — засмеялся Джон, — иначе мы с тобой можем надоесть друг другу.
— Ну, когда еще такое случится? — сказала Стефани, — для этого нам нужно много времени.
— Мы и стараемся его оттянуть.
Джон остановил джип у большого павильона, сверкающего зеркальным стеклом. На стоянке была еще пара автобусов кроме их машины. Стефани вышла из автомобиля и двинулась ко входу в музей. Джон догнал ее перед самым входом.
— Ты уже бывал здесь?
— Нет, но я хорошо знаю директора музея — профессора Кука, — сказал Джон.
Стефани слегка улыбнулась:
— У тебя, Джон, повсюду есть друзья, повсюду есть знакомые.
— Ну что ж, тогда отправимся прямо к директору?
Джон взял Стефани под руку, и они двинулись по служебному коридору музея. Вскоре на одной из дверей мелькнула табличка «Профессор Кук». Джон постучал и, услышав короткое «войдите», распахнул дверь.
Профессор Кук, уже немолодой человек, сразу же поднялся из-за письменного стола и поприветствовал Джона Кински самым сердечным образом. Он выразил удовольствие по поводу того, что случай вновь свел их.
Джон представил свою жену. Несколько минут они посидели в кабинете директора, пока он расспрашивал, где они остановились и каковы их первые впечатления. Затем, спохватившись, он предложил осмотреть музей. Стефани согласно кивнула, и профессор провел их в большой зал.
Вдоль стен стояли стеклянные ящики с коллекциями бабочек и насекомых. Возле них они не останавливались и прошли направо, где тянулась анфилада залов самой различной величины, в которых можно было получить полное представление о насекомых, которые когда-то населяли здешние места.
— Сюда, проходите, пожалуйста, сюда, — профессор Кук указал рукой на небольшой зал.
Они прошли в него, профессор включил свет и одна из витрин засияла. За стеклом было воссоздано океаническое дно, где кишела первобытная органическая жизнь, еще только растительная. А рядом с ними хранились поперечные разрезы раковин из самых нижних слоев земли со следами сгнивших миллионы лет назад безголовых моллюсков, которым они служили защитой.
Стефани склонилась к уху Джона и прошептала:
— Тебе эти раковины не кажутся непристойными? Они тебе ничего не напоминают?
Джон строго посмотрел на жену:
— Стефани, как только ты можешь сейчас думать про такое?
— Что я могу с собой сделать? — пожала плечами Стефани, — они мне просто напоминают… — она беззвучно засмеялась.
Профессор подошел к витрине и принялся объяснять Джону и Стефани, к какому периоду какие раковины относятся.
— Посмотрите на скрупулезную обработку внутренности этих раковин, — говорил профессор Кук. — Представьте, насколько искусна природа была уже в доисторические времена! Тебе, Джон, это должно быть интересно как художнику.
— Конечно, — согласился с ним мистер Кински, — мне никогда не достигнуть такого совершенства. Да я к этому, честно говоря, и не стремлюсь.
— Довольно странно, — произнесла Стефани, — если предположить, что все эти примитивные существа послужили основой для создания человека.
— Да, — сказал профессор Кук, — честно говоря, мне всегда льстит тот контраст, который составляю я и чудовищная первобытность этих первых экспериментов природы, с которыми я вас познакомил — всех этих древнейших раковин, головоногих, плеченогих, жгутиковых, морских звезд. Я чувствую себя элегантным и совершенным. Больше всего мое воображение волнует мысль, что эти первые попытки, во всех, даже самых абсурдных, своих проявлениях не лишенные собственного достоинства, были, так сказать, предварительными экспериментами для создания меня — то есть человека. И это определило ту сдержанно-подтянутую осанку, с которой я держусь.
Профессор провел Стефани и Джона в следующий зал, где были ящеры. Модель одной такой твари, длиной ярдов в шесть, плавала в бассейне.
— Эти голубчики, — говорил профессор Кук, — в натуре нередко превосходили длину модели. Они были пресмыкающимися, но с рыбьим телом. А вот теперь посмотрите в эту сторону.
Стефани и Джон обернулись: там высилась гигантская фигура динозавра в натуральную величину.
— По-моему, — сказал Джон, — музей здесь просто великолепный, но я придерживаюсь немного другого мнения о том, как нужно организовывать экспозицию.
Профессор Кук удивленно вскинул брови:
— Над экспозицией этого музея работали лучшие дизайнеры, Джон. Поэтому навряд ли ты найдешь что-либо к чему здесь можно придраться.
— Нет, — ответил мистер Кински, — меня не устраивает сам принцип. Музеи и выставки, как правило, слишком много предлагают нашему вниманию, а углубленное созерцание какого-нибудь одного экспоната из этого множества куда больше говорило бы моему уму и сердцу. По-моему, один позвонок этого динозавра, если его рассматривать как следует длительное время, мог сказать бы куда больше, чем весь его скелет.
— Но где-то же нужно собирать и большую экспозицию? — сказал профессор Кук. — Ведь этот динозавр, найденный здесь в меловом карьере, тщательно восстановлен. Все это происходило здесь, в этом здании, все было привязано к размерам этого доисторического существа. Ведь он, посмотрите, имеет почти сорок ярдов в длину.
Профессор повел Стефани и Джона мимо изогнувшегося гигантского хвоста, задних ног, подвел к каменному столбу, на который скелет динозавра опирался одной ногой, а его нескончаемая шея с малюсеньким черепом склонялась к этой ноге. Профессор протянул руку к черепу динозавра и погладил его.