— И что же дальше?
— Дальше… Я еще несколько недель жила у старого отшельника. Он ухаживал за мной, заботился, кормил, а потом он вытащил консервную банку, в которой прятал огромные топазы. Он собрал эти топазы для себя. Он мечтал… когда-то давно… жениться, обзавестись семьей, но у него ничего не вышло. И вот он хранил топазы, это было единственное его сокровище.
— И что же, Стефани?
— Он отдал топазы мне, чтобы я их смогла продать и устроила свою жизнь.
— И что же ты тогда сделала?
— Я продала топазы. За них мне заплатили очень много денег. Вернее, как много…
— А почему, Стефани, почему ты сразу не вернулась в прежнюю жизнь?
— Тогда я не могла вернуться к своему мужу. Тем более во всех газетах написали, что я погибла и мне пришлось все начинать с нуля. Ты представляешь, все… Но вначале, Джон, мне надо было разобраться со своей внешностью, мне надо было сделать себе лицо.
— И что ты сделала?
— Как видишь. Оно даже нравится тебе.
— Да, нравится, — Джон погладил Стефани по коротким волосам, — мне очень нравится твое лицо.
— Так вот, после того, как я продала камни и у меня появились деньги, я начала искать человека, который смог бы меня спасти, который способен превратить меня в другого человека. Один знакомый подсказал мне, что есть такой человек, есть такой уникальный специалист, но его клиника находится на одном из островов.
— На островах?
— Да. Остров называется Орфей. И я поехала туда. Когда он меня увидел, то испугался.
— Кто он?
— Доктор. Его звали Ден Маршалл.
— Ден Маршалл? Так ведь это… ведь это твой последний муж.
— Да, это был он, Джон. Ден просто гениальный хирург. Я провела у него в клинике несколько месяцев. Он делал мне одну за другой пластические операции. Что-то сшивал, что-то менял и наконец сделал то, что ты сейчас видишь. Представь себе, когда с меня сняли повязки и я глянула в зеркало, то испугалась, потому что из-за стекла на меня смотрела совсем другая женщина. Совсем другая… Молодая, намного моложе и совсем иная. Конечно, я скоро привыкла к лицу этой женщины, вернее, я привыкла к своему новому лицу. Ден как мог ухаживал за мной. Он тоже желал, чтобы я вернулась к жизни. Но самое главное, он ни разу не спросил, как звучит мое настоящее имя. Вернее, он спрашивал, но я не отвечала, а Ден не настаивал на правдивом ответе. Мы тогда по-настоящему с ним сблизились. Но поверь, Джон, тогда у нас еще ничего не было, ничего. Мы просто были друзьями, а если хочешь, мы оставались врачом и пациентом. Там, на острове, все относились ко мне чудесно: все желали моего скорейшего выздоровления, все хотели видеть меня смеющейся и счастливой. Но представь, Джон, я тогда не могла смеяться. На душе у меня было безумно плохо, я окончательно поняла, что потеряла все: потеряла мужа, семью, состояние, компанию. У меня не было ничего.
— Стефани, и ты смогла все это вернуть?
— Да, Джон, я все смогла вернуть. Представь себе, сколько мне пришлось положить на это сил и нервов? После таких признаний, честно говоря, мне не хочется рассказывать дальше. Зато теперь ты знаешь, что со мной произошло.
— Стефани! Стефани! Ты просто гениальная женщина! Ты просто чудо!
Джон обнял жену за шею, медленно приблизил к себе и крепко поцеловал в губы, плотно сдвинутые, они покорно разжались.
— Стефани, а что у тебя было потом с Деном?
— Потом? Он еще несколько раз помог, когда мне было очень тяжело. Он вдохнул в меня жизнь, уверенность в своих, силах и мы поженились. Он по-настоящему любил меня и любит. Да и я, если быть абсолютно искренней и откровенной, тоже любила его. Но потом… Джон, мне не хочется об этом вспоминать. Ведь не очень удобно лежать в постели с мужем и рассказывать о другом мужчине.
— Да, это не очень хорошо, — сказал Джон, задумчиво глядя в потолок. — Стефани, мне почему-то от твоего рассказа захотелось закурить или выпить.
— Не надо, Джон, не расстраивайся, ведь теперь все уже кончилось, все прошло, теперь мы счастливы, мы вместе. И я не хочу вспоминать о своей компании, хотя и не представляю себе жизни без работы.
— Знаю, Стефани. Знаю то, что работа для тебя — это все.
— Нет, не все, Джон, есть еще ты, есть наши чувства, есть наша близость. Я сама не верила, что вот так у нас с тобой может сложиться, что так сильно полюблю тебя. Я не верила, думала, моя жизнь пройдет без любви, будет только работа. Джон, мне кажется, только сейчас я по-настоящему поняла, что такое мужчина и что такое любовь. Я очень долго, бесконечно долго тебя ждала! Я чувствовала, ты придешь и мне будет несказанно хорошо. Джон, мне ни с кем, поверь, ни с кем и никогда не было так хорошо, как с тобой! Ни с кем!
— Стефани, успокойся, я тебе верю, — сказал Джон, видя, как слеза катится по щеке жены, — я тебе верю, думаю, у нас с тобой будет все хорошо.
— Ты хочешь этого, Джон?
— Конечно, Стефани.
— И я хочу верить в то, что у нас с тобой все будет хорошо, что завтра взойдет солнце, будет утро, мы куда-то пойдем, будем пить, есть, смотреть на океан, на синее небо, на солнце, на облака. Ты будешь обнимать меня и целовать, а я буду целовать тебя, я буду принадлежать тебе. Мы останемся вдвоем, и никто нам не сможет помешать любить друг друга. Никто, Джон.
— Да, Стефани, думаю, никто нам не сможет помешать любить друг друга, разве только…
— Что, Джон?
— Разве только мы сами.
— Джон, я буду послушной девочкой, поверь. Я буду очень послушной.
— Стефани, я тебе верю, и я тоже постараюсь быть послушным.
— Джон, если хочешь — работай. Это мне совсем не мешает, даже нравится, когда ты работаешь. Жаль, что я не могу работать здесь.
— Зачем, Стефани? Отдохни хоть ты немного. Зачем тебе работать еще и здесь? Наслаждайся океаном, воздухом, солнцем. Тебе не надо работать, тебе стоит отдохнуть, прийти в себя, забыться.
— Да, Джон, я хочу о многом забыть. Я бы многое хотела вычеркнуть из своей памяти, но это так тяжело… Я иногда просыпаюсь ночью и плачу. Смотрю на луну и мне хочется выть.
— Да, Стефани, такое бывает и со мной.
— А утром, как ни странно, все проходит, все становится на свои места, появляется работа, какие-то обязанности и я начинаю их выполнять. Потом втягиваюсь и забываю обо всем плохом, обо всем, что не давало мне спать, что мучило. Правда, потом оно вновь накатывает, как волна, и вновь накрывает меня, а я пытаюсь выбраться и стать обеими ногами на твердую землю. Джон, мы наконец станем с тобой на твердую землю?
— Мы будем стоять твердо-твердо и никто и ничто не сможет нас разъединить, ты в это веришь, Стефани?
— Конечно.
Несколько минут мужчина и женщина молчали.
— Джон, а что ты хотел мне рассказать? Мне кажется, ты собирался чем-то поделиться со мной. Расскажи.
— Нет, Стефани, не сейчас, как-нибудь в другой раз. Сейчас я слишком захвачен твоей историей, она меня просто потрясла.
— Джон, успокойся, не переживай, ведь это все уже в прошлом — и страшная река, и боль, которая пронизывала все мое существо, пронизывала каждую мою клеточку, каждый нерв. Это все в прошлом. Сейчас мне хорошо и спокойно. А знаешь, почему я так люблю слушать, как дождь стучит по жестяной крыше?
— Нет.
— На хижине моего отшельника была железная крыша, когда шли дожди, капли барабанили по ней и это приносило мне облегчение. Мне становилось спокойнее. Знаешь, эти капли падали, как слезы из моих глаз, и мы плакали вместе — небо и я. Теперь, конечно, все немного по-другому, но я вспоминаю те слезы без отвращения, я вспоминаю их с сожалением. Я жалею, что сейчас не могу вот так плакать: плакать, как ребенок, бессильно и обреченно, чтобы вместе со слезами уходило из моей души все плохое. Сейчас оно все остается во мне и давит, и очень тяжело избавиться от гнетущих предчувствий.
— Какие предчувствия, Стефани, о чем ты?
— Да я и сама не знаю, Джон, но мне кажется, что у нас с тобой все как-то уж слишком хорошо, все складывается счастливо и это меня пугает.
— Тебя не нравится, когда хорошо? Ты бы хотела, чтобы мы скандалили, нервничали?
Стефани тесно прижалась к мужу, положила ему голову на плечо.
— Джон, одна моя подруга всегда говорит, что хочет отравиться, когда муж скажет, что любит ее.
Джон улыбнулся.
— Я люблю тебя, Стефани.
— И ты хочешь, чтобы я отравилась?
— Нет, Стефани, я послушал то, что ты мне говорила и решил, что мы с тобой совершили одну ошибку.
— Всего одну? — Стефани потерлась о плечо щекой.
— А ты думала, больше?
— Я думала, десяток-другой наберется.
— Нет, Стефани, всего лишь одну.
— Слишком мало, — возразила ему Стефани.
— И тебя не интересует, какую? Но эта ошибка, Стефани, смертельная.
— Если ты не хочешь сам мне сказать, я и не буду просить, — Стефани сделала вид, что обиделась и даже отодвинулась от Джона.
— Так ты хочешь узнать? — настаивал Джон.
— Хорошо, но ты обязательно скажешь какую-нибудь гадость, я уже чувствую это.
— Мы совершили ошибку, потому что я женился на тебе, а ты вышла за меня замуж.
— Ты думаешь, это самая страшная ошибка в моей жизни? — рассмеялась Стефани.
— Ну, тогда она из самых страшных.
— Не понимаю тебя, Джон, чем ты недоволен. По-моему, все хорошо. На мой взгляд, ошибка в том, что мы с тобой встретились слишком поздно. Нам следовало бы встретиться лет этак… — она призадумалась, — не буду уточнять сколько, но, во всяком случае, давно.
— Я не о том, Стефани, лучше бы мы с тобой оставались любовниками.
— Мы можем оставаться ими и сейчас, и даже если я выйду за кого-нибудь замуж.
— Может быть, я к этому времени умру, — неожиданно для самого себя сказал Джон.
Стефани удивленно посмотрела на него.
— Ну нет, тут уж у тебя ничего не получится. Мы умрем вместе и в один день.
— Это произойдет тогда, Стефани, когда ты захочешь отравить меня.
— Травить я тебя пока не собираюсь, я лучше тебя застрелю.