— И чего же ты не делала с самого детства? Хочешь, я угадаю?
— Нет, этого ты не угадаешь. Я забралась в твой саквояж.
— И что? — Джон спокойно смотрел в глаза жене.
— Джон, я нашла у тебя револьвер, и я очень хочу знать, зачем он тебе. Я испугалась, у меня даже мурашки побежали по спине.
— Стефани, дорогая, ты что, думаешь, я хочу тебя застрелить?
— Нет, Джон. Я просто хотела бы знать, зачем ты возишь с собой оружие?
Джон не нашелся, что ответить. Он пожал плечами, посмотрел в окно. Потом заглянул в бокал, который держал в руке.
— Не знаю, Стефани, я просто не знаю, что тебе ответить.
— Нет, Джон, ты знаешь, но не хочешь в чем-то признаться мне.
— Стефани, а зачем ты носишь украшения, наряды?
— Но револьвер — это не украшение.
— Почему? Может, я захотел поиграть в ковбоя, в частного детектива и ношу с собой револьвер.
— Нет, Джон, ты что-то от меня скрываешь. Ведь он заряжен.
— Да, заряжен. Зачем оружие, которое не заряжено и не может стрелять?
— Джон, ты уходишь от ответа, от честного ответа.
— Стефани, если бы я знал, то сказал бы тебе. Обязательно. Но я не знаю. Это получилось как-то механически, я бросил его в саквояж, вытащив из ящика письменного стола. Я даже сам не знаю, зачем его положил.
— Джон, послушай, ты знаешь, что я сделала?
— Что?
— Твой револьвер не выстрелит.
— Как это не выстрелит?
— Я из всех патронов высыпала порох.
— Ты, Стефани Харпер, умудрилась из всех патронов высыпать порох?
— Да, Джон. Ты тогда куда-то ушел, я расковыряла патроны и высыпала порох. А пустые пули вставила на место. Знаешь, я очень боялась за тебя.
— Стефани, ты что?
От слов жены Джону сделалось как-то легко и хорошо. Он понял, что Стефани волнуется за его жизнь. И что в глубине души она догадалась, зачем он возит с собой револьвер, зачем ему нужно оружие, и такое объяснение без слов его вполне устроило.
Он нежно обнял Стефани за плечи и поцеловал в губы. Стефани чуточку виновато, но радостно улыбнулась ему в ответ.
— Джон, теперь ты из этого револьвера не сможешь убить меня? Не сможешь, да?
— Да уж, теперь этим револьвером уже ничего невозможно будет сделать. Единственное, для чего он годен — это колоть орехи. У него тяжелая рукоятка.
— Отличная мысль, Джон. Мы будем колоть орехи револьвером. Это принесет нам радость и удовольствие.
— Да, будем колоть им орехи. А если хочешь, мы можем выбросить его в океан. Пойдем на пирс и выбросим его подальше в океан.
— Хочу. Я хочу, Джон, чтобы мы выбросили его в океан. И чтобы никогда больше у тебя не было оружия в руках и плохих мыслей в голове одновременно. Я не хочу, чтобы у нас было оружие! Давай пойдем и бросим его в океан!
— Давай! — сказал Джон и погладил Стефани по щеке. — Хочешь, мы пойдем после обеда? Ты немного полежишь, придешь в себя… Мы пойдем на причал и выбросим револьвер в океан.
— Хорошо! Хорошо, Джон, мы так и сделаем.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
— Чем можно заниматься на террасе бара, особенно вдвоем? — Почему Чак и Билли не смогли совершить ничего геройского? Им просто не везет? — Спор о том, что лучше, обрезание или отрезание. — История о том, как Билли чуть не женился. — После пережитых опасностей всегда хороший аппетит. — Есть ли женщины красивее Стефани Харпер? — Неожиданная встреча двух старых друзей. — Самюэль Лэм и Джон Кински обмениваются комплиментами. — Приглашение в горы, от которого невозможно отказаться.
Вечер опускался на Фрипорт незаметно и постепенно. Небо набирало глубину и плотный ультрамариновый цвет. На небосводе загорались крупные южные звезды. Океан присмирел, и теперь его волны едва накатывались на песчаный пляж…
Чак и Билли сидели в баре на открытой террасе возле самого парапета.
Чак забросил ноги на перила и крутил в руках стакан тонкого стекла.
Билли недовольно морщился. Казалось, его сегодня раздражает все на свете. Он то и дело поглядывал на двери бара, ожидая, когда же наконец освободится Луиза.
Но девушка почти совсем не смотрела в его сторону. Она, в свою очередь, делала вид, что страшно занята. Проверяла бутылки, пересчитывала выручку…
А потом, когда уже совсем не знала, чем себя занять, взяла грубую джутовую тряпку и стала натирать ею мраморную стойку.
— Чак, — вздохнув, сказал Билли, — по-моему, во Фрипорте нами начинают быть недовольны.
Чак слегка приподнял съехавшую на глаза шляпу и посмотрел на своего приятеля.
— Значит, в этом виноваты мы сами, — Билли усмехнулся.
— Мы с тобой, Чак, не совершили еще ничего геройского. Если не считать выловленную мной рыбу… Но ты, гад, уничтожил мою славу, не дав ей разойтись по всему побережью.
— Из-за этого бы девушки не стали смотреть на тебя более вожделенно, — возразил ему Чак. — Тут дело, должно быть, в другом. Просто нам, Билли, перестало везти.
— Мне! Мне перестало везти, — как-то оживился Билли. — Ты, Чак, еще ничего не успел сделать… А может, это даже и к лучшему.
Чак вновь надвинул шляпу на глаза.
— Какой-то ты сегодня вялый, — Билли попробовал расшевелить своего приятеля.
— Мне так больше нравится.
Билли насторожился.
— А может, ты позвонил домой? Плохие известия? А, Чак?
— Да нет, никуда я не звонил… Я бы почувствовал, если бы дома что-то случилось. А так, ты видишь, я спокоен.
Чак выставил вперед руку и показал пальцы, которые даже не подрагивали.
— Это не аргумент, — поджав губы, сказал Билли. — Я тоже могу что-нибудь выставить. И оно дрожать совсем не будет.
— Это ты выставишь в другом месте! Меня такими вещами не заинтересуешь, Билли.
Билли, поняв, что к Чаку сейчас лучше не приставать, повернулся к Луизе.
Девушка до этого искоса смотрела на него. Но лишь только Билли обратил на нее внимание, отвела взгляд в сторону.
— Эй! Луиза! — крикнул Билли.
Девушка будто от чего-то опомнилась.
— Что?
— Ты скоро освободишься? Видишь, мой друг скучает!
— А я и не нанималась его развлекать, — отрезала девушка.
— А твоя подруга хоть придет сегодня? — поинтересовался Билли.
Луиза пожала плечами.
— Я ей показывала Чака издали, и она сказала, что подумает.
— Подумает… — передразнил Билли, — какого черта здесь думать?! Видишь, как он скучает?
— А мне какое дело?
— Да ладно, Луиза, не показывай ты мне свой характер, я его прекрасно изучил. Ты мне лучше скажи, скоро освободишься или нет?
— Билли, еще не приходили ужинать мистер Кински с женой.
— А может, они вообще не придут? — предположил Билли. — Может быть, они вообще не могут подняться с кровати. Ведь один пережил сердечный приступ, а вторая разбила себе голову!
— Да нет! — ответила Луиза. — Мистер Кински звонил и сказал, что они с женой спустятся к ужину.
— А, черт! Не везет! — стукнул себя кулаком по колену Билли. — Всегда нам с тобой, Чак, не везет!
— Что ты имеешь в виду? — меланхолично переспросил его друг.
— Да все, Чак! Абсолютно все! Нам с тобой, Чак, перестало везти.
— Ты бы лучше помолчал! — предостерег своего друга Чак.
Билли ненадолго замолчал, а потом вновь оживился.
— Я слышу шаги…
Чак прислушался.
— У тебя, Билли, начались звуковые галлюцинации.
— Да это ты глухой, Чак! А я слышу отлично! Мужские и женские…
Билли приложился ухом к поручням террасы.
— А ты, Билли, часом не слышишь, как растет трава?! — спросил язвительно Чак.
— Нет. Но я слышу, как у них в сумке шелестят доллары.
— Ты уже совсем, как слепой туземец. Скоро начнешь рассказывать истории про черных пауков.
Чак схватил Билли за шиворот и оторвал его голову от поручней.
Но Билли на него был не в обиде.
— Кстати, могу и рассказать! Только не про черных пауков, а про черных девушек. Этот такие создания!.. У меня однажды были две кенийки… Или…
Билли задумался.
— Нет, Чак, врать не буду, третьей не было. Были две. Они ни слова не говорили по-английски, а изъяснялись на каком-то своем тарабарском языке… Повторять за ними, Чак, это просто вывихнуть язык… Но трахались они так, что тут им объяснять ничего не приходилось! Они словно бы читали мои мысли. Такого больше у меня в жизни никогда не было… К тому же, как потом выяснилось, одна из них была дочерью какого-то вождя. А вторая ее служанкой. А я-то, Чак, по своей наивности, сначала принял служанку за госпожу…
— Почему? — лениво поинтересовался Чак.
— Потому что она трахалась лучше.
— Билли, по приезде в Сидней я обязательно покажу тебя врачу.
Билли покосился на Чака.
— Это еще зачем?
— Я попрошу сделать тебе обрезание.
— Я же не мусульманин… Или иудей, — обиделся Билли.
— Я, может быть, не совсем правильно выразился, — сказал Чак. — Не обрезание, а отрезание…
— Чак, сделай ты его лучше себе. И клянусь — никто этого не заметит. Потому что у тебя есть одна абсолютно не нужная тебе вещь, которой ты совершенно не умеешь пользоваться. Или не хочешь… Я уж не знаю.
Чак засмеялся. Все-таки Билли иногда мог его развеселить.
— Ты смеешься, Чак! В самом деле, ты смеешься! — воодушевился Билли. — Ну, Луиза, звони своей цветной подруге. Чак смеется, а это значит, что ни одна подруга не сможет устоять против его чар.
Луиза вышла из-за стойки и встала возле Чака, облокотившись о поручни.
Чак смеялся так заразительно, что улыбка появилась и на лице девушки. И даже, когда Чак смолк, Луиза все еще продолжала улыбаться.
— Я смотрю на тебя и теперь в самом деле верю, что ты психиатр. А раньше не верила. Думала, что ты такой же шалопай, как Билли. А теперь… Знаешь, Чак, у тебя очень умный и проницательный взгляд. И твое лицо внушает доверие.
Билли хихикнул.
— Луиза! У всех авантюристов и мошенников лица внушают доверие. Это профессиональное…
— Значит, ты, Билли, не авантюрист и не мошенник. Потому что твое лицо не может внушить доверия даже в полной темноте, на ощупь… С такими ушами нельзя быть честным человеком.