Это я решил твердо, с такими мыслями возвращался назад. Проезжая мимо дорожного участка, увидел Самата, он играл в стороне с мальчиком и девочкой чуть постарше себя в таш-каргон – строили из камней дворики, загоны для скота. Может быть, я и раньше замечал их у дороги… Выходит, почти каждый день проезжал неподалеку от своего сына, даже не подозревая об этом. Я остановил машину.
– Самат! – крикнул я. Взглянуть захотел на него. Дети понеслись ко мне.
– Дядя, ты приехал покатать нас? – подбежал Самат.
– Да, чуть-чуть прокачу! – сказал я.
Ребята дружно полезли в кабину.
– Это наш знакомый дядя! – похвалился Самат перед друзьями.
Я провез их совсем немного, но сколько счастья и радости испытал при этом, пожалуй, больше, чем сами дети. А потом высадил их.
– Бегите теперь домой!
Ребята побежали. Я остановил сына.
– Постой, Самат, что-то скажу! – поднял его на руки, высоко вскинул над головой, долго смотрел сыну в лицо, потом прижал к груди, поцеловал и опустил на землю.
– А где сабля, ты привез, дядя? – вспомнил Самат.
– Ох, я и забыл, сынок, привезу в следующий раз! – пообещал я.
– Теперь не забудешь, да, дядя? Мы будем играть на том же месте.
– Хорошо, беги теперь быстрей!
На автобазе в плотницкой мастерской я выстругал три игрушечные сабли и захватил их с собой.
Дети действительно ждали меня. Я снова прокатил ребят в машине. Так началась дружба с сыном и его товарищами. Они быстро привыкли ко мне. Еще издали бежали к дороге наперегонки:
– Машина, наша машина идет!
Ожил я, человеком стал. Иду в рейс, и на душе светло: какое-то хорошее чувство везу с собой. Знаю, ждет меня сын у дороги. Хоть две минуты посижу рядом с ним в кабине. Теперь все мои заботы и помыслы были о том, как вовремя подоспеть к сыну. Я так рассчитывал время, чтобы проезжать перевал днем. Дни стояли теплые, весенние, дети постоянно играли на улице, так что я часто заставал их у дороги. Мне казалось, что ради этого только живу и работаю, до того я был счастлив. Но иногда сердце замирало от страха. Может быть, там, на дорожном участке, знали, что я катаю детей, может, нет, но сыну могли запретить встречаться со мной, не отпускать его к дороге. Я очень боялся, молил в душе Асель и Байтемира не делать этого, не отбирать у меня хотя бы этих коротеньких встреч. Но однажды так оно и случилось…
Приближалось Первое мая. Я решил сделать сыну подарок к празднику. Купил заводную машину, грузовичок. В тот день я замешкался на автобазе, выехал позднее и очень спешил. Может быть, поэтому у меня было какое-то нехорошее предчувствие, волновался, тревожился без всякого повода. Подъезжая к дорожному участку, я достал сверток, положил с собой, представляя, как обрадуется Самат. Игрушки у него были и получше, но это особый подарок – от знакомого шофера с дороги мальчугану, мечтающему стать шофером. Однако Самата в этот раз на дороге не оказалось. Ребята подбежали без него. Я вышел из кабины.
– А где Самат?
– Дома, заболел он, – ответил мальчик.
– Заболел?
– Нет, он не заболел! – со знающим видом пояснила девочка. – Мама не пускает его сюда!
– Почему?
– Не знаю. Говорит, нельзя.
Я помрачнел: вот и конец всему.
– На, отнеси, – подал я было мальчику сверток, но тут же раздумал. – Или нет, не надо. – Взял назад, понуро пошел к машине.
– А почему дядя не катает нас? – спросил мальчик у сестры.
– Он болен, – хмуро ответила она.
Да, угадала девочка. Хуже всякой болезни скрутило меня. Всю дорогу раздумывал я, как могло получиться, что Асель до того ожесточилась на меня. Неужели в ней не осталось ни капли хотя бы жалости, какой бы я ни был плохой? Нет, не верилось мне… Не походило это на Асель, тут что-то другое. А что? Откуда мне знать… Я старался уверить себя, что сын и правда приболел немного. Почему я не должен верить мальчику? Я так убедил себя в этом, что стало мерещиться, как мечется сын в жару и бреду. А вдруг надо помочь чем-нибудь, лекарство какое достать или повезти в больницу? Люди-то живут на перевале, а не на проспекте городском! Просто измучился, извелся. Спешил назад, не представлял, что могу сделать, как поступить, знал лишь одно: скорее увидеть сына, скорее… Я верил, что встречу его, сердце мне подсказывало. И как назло, кончилось горючее в баке, пришлось остановиться у бензоколонки на перевалочной базе…
Мой попутчик Ильяс замолчал. Потирая ладонью разгоряченное лицо, тяжело вздохнул, поднял до отказа окно и снова, в который раз, закурил.
Время было уже далеко за полночь. Кроме нас, в поезде, наверно, все спали. Колеса выстукивали на рельсах свою бесконечную дорожную песню. За окнами бежала светлеющая летняя ночь, мелькали огоньки полустанков. Паровоз зычно гудел на бегу.
– Вот тут вы подошли ко мне, агай, и я отказал вам. Теперь понятно почему? – задумчиво усмехнулся мой сосед. – Вы остались у бензоколонки, потом обогнали меня на «Победе». Это я заметил… Да, ехал, волновался страшно. Предчувствие не обмануло меня – Самат ждал у дороги. Завидев машину, побежал наперерез:
– Дядя! Дядя шофер!..
Здоров мой мальчик! Ох, как я обрадовался, в охапку не вместить было моего счастья!
Я остановился, выскочил из кабины, побежал навстречу сыну.
– Ты что, болел?
– Нет, мама не пускала. Она говорит, чтобы я не катался на твоей машине. А я плакал, – пожаловался Самат.
– Ну а как же ты пришел сейчас?
– А папа сказал, что если хочется человеку катать детей, то пусть катает.
– Вот как?
– А я сказал, что буду шофером…
– Да, ты и будешь, еще каким! А знаешь, что я привез тебе? – Я достал игрушечную машину. – Смотри, заводной грузовик, самое что ни на есть подходящее для маленьких шоферов!
Мальчик заулыбался, засиял.
– Я всегда-всегда буду ездить с тобой, да, дядя? – глянул он на меня просительными глазами.
– Конечно, всегда! – заверил я его. – А хочешь, поедем со мной на Первое мая в город, мы машину флажками украсим, а потом я тебя привезу.
Трудно сейчас объяснить, почему я так сказал, какое имел право и, главное, почему я сам вдруг поверил в это. Мало того, я пошел дальше.
– А если понравится, останешься у меня насовсем! – предложил я сыну самым серьезным образом. – Мы будем жить в кабине, я тебя везде буду возить с собой и никуда не отпущу, не расстанусь. Хочешь?
– Хочу! – сразу согласился Самат. – Мы будем жить в машине! Поедем, дядя, поедем сейчас!..
Бывает, что и взрослый вроде ребенка становится. Мы сели в кабину. Я неуверенно включил зажигание, нажал на стартер. А Самат рад, теребит меня, ласкается, подпрыгивает на сиденье. Машина пошла. Самат обрадовался еще больше, смеется, говорит мне что-то, показывает на руль, на кнопки приборной доски. И я вместе с ним развеселился. Но опомнился, в жар кинуло. Что я делаю?! Притормозил, однако Самат не дал мне остановиться.
– Быстрей, дядя, быстрей поехали! – просил он. Как мне было отказать детским счастливым глазам? Я прибавил газу. Только разогнались, как впереди показался грейдер, подновляющий шоссе. Грейдер развернулся, пошел навстречу, а за ним в конце загона стоял Байтемир. Он перелопачивал грабаркой гудрон на развороте. Я растерялся. Хотел остановиться, но было уже поздно: далеко увез мальчишку. Я пригнулся пониже и отчаянно газанул. Байтемир ничего не заметил. Он работал, не поднимая головы: мало ли машин проходит каждую минуту. Но Самат увидел его:
– А вон папа! Дядя, давай возьмем и папу, а? Останови, я позову папу!
Я молчал. Остановиться теперь было невозможно, что я скажу? Самат вдруг оглянулся назад, перепугался, закричал, заплакал:
– Я хочу к папе! Останови, я хочу к папе! Останови, не хочу! Ма-ма!..
Я затормозил, заводя машину за скалу на повороте. Бросился успокаивать сына:
– Не плачь, Самат, ну не надо! Я сейчас отвезу тебя обратно. Только не плачь!
Но перепуганный мальчик ничего не хотел знать.
– Нет, не хочу! Я к папе! Открой! – заколотил он в дверцу. – Открой, я побегу к папе! Открой!
Вот ведь какая оказия приключилась.
– Да ты не плачь! – умолял я. – Сейчас открою, только успокойся! Я сам отведу тебя к папе. Ну, выходи, пойдем!
Самат спрыгнул на землю и с плачем побежал назад. Я задержал его:
– Постой! Вытри слезы. Не надо плакать. Я прошу тебя, сынок мой родимый, не плачь! А машину свою, что ж ты, а? Смотри! – Я схватил игрушку, дрожащими руками закрутил завод. – Смотри, как она побежит к тебе, лови! – Машина покатилась по дороге, наткнулась на камень, опрокинулась и кувырком полетела в кювет.
– Не хочу! – пуще прежнего залился Самат и побежал от меня без оглядки.
Горячий ком подкатил к горлу. Я пустился догонять сына:
– Постой, да ты не плачь, Самат! Постой, я твой… я твой… Ты знаешь!.. – но язык не повернулся сказать.
Самат убегал не оглядываясь, скрылся за поворотом. Я добежал до скалы, остановился, глядя вслед сыну.
Я видел, как Самат подбежал к работающему на дороге Байтемиру и бросился к нему. Байтемир присел, обнял его, прижал к себе. Мальчик тоже обнял его за шею, пугливо поглядывая в мою сторону.
Потом Байтемир взял его за руку, перебросил грабарку через плечо, и они пошли по дороге – большой и маленький человек.
Я долго стоял, притулившись к скале, затем повернул назад. Остановился возле игрушечной машинки. Она лежала в кювете колесами вверх. Слезы потекли по моему лицу. «Ну вот и все!» – сказал я своей большой машине, поглаживая ее по капоту. Меня обдало тепло мотора. Что-то родное было теперь даже в машине, свидетельнице моего последнего свидания с сыном…
Ильяс поднялся, направился в коридор.
– Подышу свежим воздухом, – сказал он в дверях.
Я остался в купе. Предрассветное небо белеющей полосой качалось за окном. Смутно мелькали телеграфные столбы. Можно было погасить свет.
Я лежал на полке и думал, рассказать ли Ильясу то, что мне было уже известно и чего он не знал? Но он не появлялся. Так я ему ничего и не рассказал.