– А мы вас тут с Рафиком поджидаем! – обрадовалась Валентина.
За чаем пошел разговор о последних неспокойных событиях – Москва бурлила.
– Не понимаю, – хмурился Александр, – что случилось? Внешне Москва похорошела, но что за нравы, сколько пошлости!
…На другой вечер все трое сидела на веранде, глядя на заречные дали.
Ромадин задумчиво проговорил:
– Когда мы изучали азы политграмоты, навсегда запомнили слова Карла Маркса из «Коммунистического манифеста»: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма…» Но что же получилось?
– А получилось нечто! «Божий дар с яичницей», – усмехнулся Кирилл.
– Ну почему? – откликнулась Валентина. – Если подналечь, все обдумать, отказаться от казарменных методов, собрать самых умных людей…
– Увы, место умных обычно занимают самые крайние, экстремисты, а с ними каши не сваришь, и опять получится: старый мир разрушим «до основанья, а затем…» Но – зачем?
Кирилл усмешливо улыбался:
– Россия – это котел! Котел этот кипит и бурлит… Греется долго-долго, бурлит, а в конце концов взрывается.
– На этот раз не взорвется, – заметила Тина.
Кирилл взглянул на нее одобрительно, колюче – на Ромадина и, словно испытывая его, совсем некстати спросил:
– Александр Иванович, а позвольте спросить: кто вам ближе – Иисус, Магомет или… Будда?
Тот пожал плечами.
– Впрочем, зачем я спрашиваю? – сам себе ответил Кирик. – Всякий неглупый человек знает, что все это – разные формы единой сущности. Ну… а как насчет вашего положения? Вы диссидент? Эмигрант?
Саша вспыхнул:
– Никогда не говорите мне таких слов!.. Я был брошен в чужой мир, вынужден был карабкаться, добиваться, но, – он поднял палец, – но я никогда не был ни диссидентом, ни эмигрантом!
Шрам на его лбу покраснел, Кирилл будто ничего не заметил, непринужденно улыбнулся:
– Жизнь любит того, кто любит ее! Вы любите жизнь? Факт! И потому выбрались из переделки, и потому у вас все будет хо-ро-шо!
В его лице было что-то ревниво-завистливое, насмешливое. Валентине это не нравилось – не выпил бы лишнего, не затеял бы ссоры. Однако неожиданный и этим всегда привлекавший Тину йог вдруг открыл сумку и протянул что-то ей:
– Чуть не забыл! Я принес тебе кое-что, дорогая… Старенькая, но еще сохранившаяся ткань… от ризы. Ты же шьешь лоскутное одеяло!
Затем, взяв в руки записную книжку, несколько смущенно проговорил:
– Я тут еще кое-что принес… Хотел почитать вам. Так сказать, ритмические мыслишки… Посвящаю вашему дому! Если будет скучно – дадите знать…
Читал он медленно, приглушенно, видимо, волнуясь:
Чему вы радуетесь, когда кругом так грустно?
Почему ни с кем не враждуете, когда все враждуют?
И тогда я обратился к Христу, и Он ответил:
Они и есть истинно верующие, потому в сердцах их любовь.
Они не делают зла, потому что сами вкусили его в мере немалой…
– Хорошие стихи, Кирик!.. – похвалила Валентина, а про себя подумала: «Как, в сущности, он одинок и неприкаян, и опять пьет…»
Саша молчал, думая о чем-то своем, потом рассеянно заметил:
– Время зла и вседозволенности… В такие времена нельзя быть счастливым. Мы не имеем права?.. Или надо подстегивать себя как бы к этому самому счастью? Улыбаться, как американцы?
– Ни в коем случае! – вскочил Кирик. – Жизнь не приемлет ничего нарочитого… Жизнь – наш божественный дар, она-то и спасет нас от цивилизации, от фокусов истории!.. Даже в самые смутные времена только мы сами выбираем и путь, и славу, и судьбу, и даже… финал! Мой финал – далеко-далеко… Любовь? Да никакой там нет тайны! Давно сказано Пушкиным: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Просто не надо нам, мужикам, показывать эту самую… любовь. И еще: самые лучшие женщины жаждут не тихой, мирной жизни, быта, а… сражения!.. Сопротивления! И я давно избрал такую тактику: как только я вижу, что им со мной скучновато, – немедленно ухожу или уезжаю!
– Артист! – улыбнулась Валя.
Кирилл опьянел, но Саша воспринял его слова всерьез:
– Уйти, чтобы остаться?.. Это в любви звучит пошловато, будто шепот дьявола, Мефистофеля… А если взглянуть с точки зрения Времени, Жизни, нашего двадцатого века, то… и впрямь: чтобы остаться, надо на время хотя бы… куда-то исчезнуть, уйти.
Чувствуя, что спор не сулит ничего хорошего, Тина вмешалась:
– Кирик, не довольно ли тебе бродить по свету? Подумай: что ждет тебя в старости, впереди?
– А это уж не мое дело! – крикнул он. – Пусть решают высшие силы, что со мной делать. – И вдруг затих, что-то вспомнил и недобро усмехнулся: – На днях иду по улице и вижу: стрелка и надпись – «Путь к долголетию». Ого, думаю, они знают путь к долголетию, а может быть, и к счастью? Сделал несколько шагов и увидел – что бы вы думали? – ма-га-зин под названием «Путь к долголетию». Нет, я такой путь не признаю.
Саша откликнулся своим мыслям:
– Эта печка, этот дом, река, деревня старинная – если не путь к долголетию, то путь к душевному покою.
…Они двинулись к реке. Возле обрыва сели на скамейку. Кирилл небрежной походкой нетрезвого человека двинулся вдоль обрыва и скрылся за деревьями. Издалека доносился его голос:
Твоя краса меня сгуби-ила,
теперь мне белый свет не ми-ил.
Скажи, зачем приво-орожила,
Коль я душе тво-оей не мил…
Валентина прижалась к Сашиному плечу.
– Жалко Кирика. Он живет химерами, бесконечными теориями… Мечтает уехать в Индию. Никогда не признавал так называемых прописных истин… Сейчас одержим новой идеей: мол, скоро в мире будет новая «мировая революция», и начнется золотая эра, а всем будет править Любовь – в полном смысле слова.
Ромадин с нежностью покосился на милое лицо, коснулся виска. Но – не последовало ни крепкого объятия, ни страстного поцелуя, было лишь долгое ожидание этого момента, какая-то неуверенность и счастливая усталость от пережитого.
А из-за деревьев снова доносилось:
Скажи, зачем приво-орожила,
Коль я душе тво-оей не мил…
Кирилл не был бы Кириллом, если бы не испортил слишком откровенные, ласковые слова: вместо «коль я душе твоей не мил» он спел «тво-ё-ё-ёй не мил».
Саша бросил в его сторону ревниво-настороженный, недоуменный взгляд, но тот уже встал со своей гитарой и опять переменил тональность. Резко хватая струны, он заиграл старинный марш «Прощание славянки». Что на него нашло? «Тра-ра-ра, тра-ра-ра-ра-ли-ли…»
Валентина взяла Сашину руку, как бы намереваясь с ним маршировать. Но он не сделал и пяти шагов, как остановился:
– Извини, я должен пойти к себе.
– Тебя проводить?
– Нет, – и он толкнул светлую, пахнущую сосной калитку и направился к своему дому.
Валентина уже знала эти его приступы, и лучше всего было оставить его одного. Она посмотрела ему вслед и опустила голову. Может быть, все же зайти? Есть ли у него все лекарства? Зайти следом?.. Он так этого не любит!
Лучше подумать об их вечерних беседах. Как он говорил? Первая любовь, особенно разлученная или без взаимности, – самая плодотворная. Сколько раз за эти тридцать лет он отчаивался, не хотел жить, но – вспоминал ее и возвращался к жизни… А жизнь, как говорил он, шла мимо него своей нервической походкой, в чужих ботинках и штиблетах…
Их долгая разлука? Кажется, это была лишь тень разлуки. Галка писала, что он просит прощения, а ей желает быть счастливой, а еще – любимой. Возраст? Кирилл говорит, что возраст не имеет значения. Вспомни Пушкина: «Я вас любил… Как дай вам Бог любимой быть другим».
«Печаль моя полна тобою»
…Александр Ромадин и для себя тоже выстроил домик – там он никому не мешал. Читал Пушкина, наблюдал заречные дали.
Небо было чистое, с зеленым отливом – как перед закатом.
Издалека доносился упругий, невеселый голос, Кирилла украинская песня:
Сядэм у двох мы
Вiн там под крыныцею,
Видно, хоть голки сбирай…
Филипп и его Маша возились возле машины. Она держала в руках воздушные шарики, а он, краснея и пыжась, их надувал. Одни быстро лопались, другие улетали под порывами ветра. И лишь один шарик алого, вернее, малинового цвета, все поднимался и поднимался, словно стараясь догнать заходящий шар темно-вишневого солнца.
Кирилл вышел из-за деревьев и, ни к кому не обращаясь, сказал так, чтобы услышала Валентина:
– Между прочим, Александр, похоже, подустал, болен. Лучше ему ни сегодня, ни завтра не ездить в Москву. Я могу остаться и пожить несколько дней. – Почему-то странно хохотнул и опять запел:
Я ж тэбэ, милая,
Хоть до хатыночки
Сам на руках виднэсу…
Валентина со смешанным чувством досады и восхищения направилась к домику Саши. Прислушалась. Из соснового коттеджа ничего не было слышно.
Саша Ромадин, давно изучивший свои болезни, принял полную порцию таблеток. Пил воду, стал глубоко дышать. Забыл принять снадобья, которые помогают при разгулявшихся тромбах?…
Опустив голову ниже кровати, почувствовал запредельную слабость. В воображении всплыла тбилисская ночь, Тина, как высоко уносились они. Какая нежная, теплая, легкая была ночь… И те откровенные стихи… Нет, не напрасно вернулся он сюда, к своей юности. Эта луговина, обрыв, река, заходящее солнце…
Не напрасно! Только бы не принести беспокойства Тине-Валентине… Если это тромб оторвался и отправился странствовать по его организму – то самая легкая смерть… Саша набрал номер телефона Филиппа, распорядился, если что, в крайнем случае… И тот успел!..
…Спустя три дня Кирилл с Филиппом сняли заржавевшие петли с церковных дверей. Привели в порядок внутренность храма, вокруг которого ровно, словно по циркулю, стояли посаженные не менее ста лет назад липы. Церковь оправилась от долгих невзгод, и липы дружно зацвели, но, конечно, ржаво-золотым осенним цветом.