Анна пристально посмотрела на меня:
– Надписи на карточках были?
Я усмехнулся:
– Если и были, то я их не видел.
– Странный способ прятать грязные сведения о людях, не кажется вам? В мундштуках папирос. Их могут и не обнаружить.
– Мне кажется, дело в том, что Марриотт опасался за свою жизнь, и в случае чего карточки должны были быть обнаружены. Полиция тщательно проверила бы его карманы. Это меня и смущает. Если Амтор – бандит, то у Марриотта ничего бы не нашли.
– Если Амтор убил его – или велел убить. Но то, что Марриотт знал об Амторе, может не иметь прямого отношения к убийству.
Я откинулся назад, осушил бокал и сделал вид, что задумался. Потом кивнул:
– Но это ограбление связано с убийством. А мы предполагаем, что Амтор имел отношение к ограблению.
Взгляд Анны стал чуть лукавым.
– Вы, наверное, ужасно себя чувствуете, – сказала она. – Может, ляжете спать?
– Здесь?
Анна покраснела до корней волос и упрямо выпятила подбородок:
– Вот именно. Я не ребенок. Мои дела никого не касаются.
Я отставил бокал и поднялся:
– У меня один из редких приступов деликатности. Может, подвезете меня к стоянке такси, если не слишком устали?
– Чертов дурень, – сердито сказала она. – Вас же избили до полусмерти, напичкали черт знает какими наркотиками, и, по-моему, вам нужно как следует выспаться, чтобы наутро снова стать детективом.
– Я собирался поспать подольше.
– Вас нужно бы в больницу, дурень чертов!
Я содрогнулся:
– Послушайте, у меня сегодня не особенно ясная голова, и я думаю, что не стоит мне задерживаться здесь слишком долго. Против этих людей я ничего не смогу доказать, но они, похоже, невзлюбили меня. Мое слово против слова полиции – а полиция в этом городе, кажется, очень уж прогнившая.
– Это хороший город, – резко, с придыханием сказала Анна, – нельзя судить…
– Хороший, хороший. Чикаго тоже. Там можно прожить очень долгое время и ни разу не увидеть томми-гана. Само собой, это славный город. Может, и не более продажный, чем Лос-Анджелес. Но один человек может завладеть лишь частью большого города. А этот городок можно прибрать к рукам целиком, в подарочной упаковке. В этом разница. И потому я хочу уехать.
Она встала и выпятила подбородок:
– Вы ляжете в постель здесь и немедленно. У меня есть свободная спальня, можете…
– Вы обещаете запереть свою дверь?
Анна покраснела и закусила губу.
– Иногда мне кажется, что вы замечательный человек, – сказала она, – а иногда, что мерзейший тип, какого я только встречала.
– Каким бы я ни был, отвезете вы меня к стоянке такси?
– Вы останетесь здесь, – резко ответила она. – Вы нездоровы.
– Не так уж я нездоров, чтобы вам не хотелось вызнать мои секреты, – едко сказал я.
Анна выбежала из комнаты так быстро, что едва не упала на ступеньках, ведущих из гостиной в коридор. Вернулась буквально сразу же в длинном фланелевом пальто поверх брючного костюма, без шляпки, ее рыжеватые волосы пылали той же яростью, что и лицо. Отперев боковую дверь, она выскочила, каблуки ее зацокали по подъездной дорожке. С легким шумом отодвинулась дверь гаража. Распахнулась и захлопнулась дверца машины. Зарокотал стартер, заработал двигатель, и за распахнутой застекленной дверью гостиной вспыхнул свет фар.
Я взял с кресла шляпу, выключил часть лампочек в люстре и увидел, что на застекленной двери пружинный замок. Перед тем как захлопнуть дверь, на миг обернулся. Славная комната. Славно было бы сидеть здесь в шлепанцах.
Я захлопнул дверь, маленькая машина остановилась возле меня, и я сел на заднее сиденье.
Анна везла меня до самого дома, злая, с плотно сжатыми губами. Гнала она как сумасшедшая. Когда я вылез у подъезда, она ледяным голосом пожелала мне спокойной ночи, развернула машину прямо посреди улицы и скрылась, прежде чем я нашарил ключи в кармане.
Дверь вестибюля запиралась в одиннадцать. Я отпер ее и прошел через вечно затхлый вестибюль к лифту. Поднялся на свой этаж. Там тускло горел свет. У служебного лифта стояли молочные бутылки. В глубине виднелась красная пожарная дверь. На ней было окошко с проволочной сеткой, пропускающее легкую струйку воздуха, не способную окончательно выветрить кухонные запахи. Я был дома, в сонном мире, безобидном, как спящий кот.
Отперев дверь своей квартиры, я вошел и, перед тем как зажечь свет, принюхался. Домашний запах, запах пыли и табачного дыма, запах мира, где жили и живут мужчины.
Я разделся и лег в постель. Мне снились кошмары, и я просыпался весь в поту. Но утром я снова был нормальным человеком.
29
Сидя в пижаме на краю кровати, я подумывал, что неплохо бы встать, однако никак не решался. Настроение у меня было паршивое, но не очень, получше, чем если бы я состоял на службе. Голова побаливала, казалась распухшей и горячей, язык был сухим, шершавым, горло сдавленным, к челюсти нельзя было прикоснуться. Но у меня случались и худшие утра.
День был серый, с густым туманом, еще прохладный, но обещавший быть теплым. Я поднялся и потер верхнюю часть живота, болевшую от рвоты. Левая нога ничего не ощущала. Пришлось ударить ею по углу кровати.
Я все еще бранился на все лады, когда в дверь раздался резкий стук, властный, вызывающий желание приоткрыть ее на два дюйма, выпалить смачное ругательство и захлопнуть снова.
Я открыл ее пошире, чем на два дюйма. Передо мной стоял лейтенант сыскного отдела Рэнделл в коричневом габардиновом костюме, мягкой фетровой шляпе, чистый, аккуратный, с неприязненным взглядом.
Он легонько толкнул дверь, и я отступил в сторону. Войдя, Рэнделл прикрыл за собой дверь и огляделся.
– Я ищу вас два дня, – сказал он, не глядя в мою сторону. Его глаза обегали комнату.
– Я болел.
Рэнделл прошел вперед легким, пружинящим шагом, его густые, тронутые сединой волосы поблескивали, шляпу он держал под мышкой, руки в карманах. Сложение для полицейского у него было не особенно мощное. Вынув одну руку из кармана, он бережно положил шляпу на кипу журналов.
– Дома вас не было, – сказал он.
– Я находился в лечебнице.
– В какой?
– Ветеринарной.
Рэнделл дернулся, словно его ударили по лицу, и побагровел:
– Не рановат ли час для подобных шуток?
Не ответив, я закурил сигарету. Сделал одну затяжку и торопливо сел на кровать.
– Таких, как вы, там не излечивают, а? – сказал Рэнделл. – Может, каталажка пошла бы вам на пользу.
– Я болел и к тому же пока не пил кофе, – сказал я. – От меня нельзя ожидать блестящего юмора.
– Я предупреждал, чтобы вы не занимались этим делом.
– Вы не Господь Бог. И даже не Иисус Христос.
Я затянулся сигаретой еще раз. Где-то внутри появилась боль, но уже не такая сильная.
– Вы не представляете, сколько неприятностей я могу вам причинить.
– Возможно.
– Знаете, почему я пока оставил вас в покое?
– Да.
– Почему же?
Рэнделл слегка подался вперед, злой, как терьер, с беспощадным взглядом, который рано или поздно появляется у всех полицейских.
– Не могли меня найти.
Он выпрямился и качнулся на каблуках. Выражение его лица смягчилось.
– Думал, вы скажете что-нибудь другое. И если б сказали, я бы двинул вас под ложечку.
– Двадцать миллионов долларов вас не испугают, но вы можете получить распоряжение от начальства.
Рэнделл тяжело задышал. Очень медленно вынул из кармана пачку сигарет и сорвал целлофановую упаковку. Сунул сигарету в рот и потянулся к журнальному столику за спичками. Пальцы его слегка дрожали. Он старательно прикурил, бросил спичку в пепельницу, а не на пол, и затянулся.
– Я дал вам по телефону один совет, – сказал он. – В четверг.
– В пятницу.
– Да, в пятницу. Вы не приняли его. Я могу понять почему. Но тогда я не знал, что вы утаили улики. Просто я рекомендовал вам линию поведения, которая в этом деле казалась наиболее подходящей.
– Какие улики?
Рэнделл молча уставился на меня.
– Выпьете кофе? – спросил я. – Может, станете подобрее.
– Нет.
– А я выпью.
Я поднялся и направился к кухонной двери.
– Сядьте, – отрывисто произнес он. – Я сказал далеко не все.
Не останавливаясь, я прошел на кухню, залил водой и поставил на плиту кофейник. Выпил стакан холодной воды из крана, потом еще один. Со стаканом в руке вернулся, остановился в дверном проеме и взглянул на Рэнделла. Вокруг него висели густые клубы дыма. Он глядел в пол.
– Почему я не должен был ездить к миссис Грейл по ее вызову? – спросил я.
– Я ничего не говорил об этом.
– Но собирались.
– Она не вызывала вас.
Рэнделл поднял глаза, взгляд их опять стал беспощадным. И багровые пятна вновь проступили на его острых скулах.
– Вы сами напросились к ней, запугивали ее скандалом и чуть ли не угрозами добились работы.
– Странно, насколько я помню, мы не говорили о работе. В ее рассказе не было ничего. Я имею в виду, за что можно бы ухватиться. Не с чего начать. И конечно, она уже известила вас обо всем.
– Да. Та пивнушка в Санта-Монике – настоящий притон. Но это ничего не значит. Я зря потратил там время. Отель напротив тоже сомнительное заведение. Но там нет никого, кто нам нужен. Одни дешевые подонки.
– Миссис Грейл сказала вам, что я ей навязался?
Рэнделл чуть опустил глаза:
– Нет.
Я усмехнулся:
– Хотите кофе?
– Нет.
Я опять пошел на кухню, заварил кофе и стал ждать, пока не осядет гуща. На сей раз Рэнделл пошел за мной и встал в дверях.
– Насколько мне известно, эта шайка охотников за драгоценностями орудует в Голливуде и вокруг него, – сказал он. – Вот уже добрых десять лет. В данном случае они зашли слишком далеко. Убили человека. И кажется, я знаю почему.
– Что ж, если это работа шайки и вы накроете ее, это будет первое раскрытое мафиозное убийство с тех пор, как я живу в этом городе. А я мог бы назвать и описать по меньшей мере десяток.