– Кошки, – говорит бабушка Коннора, качая головой, и выключает двигатель. – Вот кто понял жизнь.
– Что, правда? – спрашиваю я.
– Они сами принимают решения и не идут на компромиссы, – говорит она. – Может, это и бесит иногда, но вызывает уважение.
Коннор все еще держит Снафкина под мышкой. Он открывает переднюю дверь и проводит нас в дом, потом ставит кота на ковер и направляется на кухню.
– Коннор!
Это Хелен, его мама.
– Коннор, зубрилка! Как экзамен? Привет, Иден! – добавляет она, когда я появляюсь у него за спиной. Коннор не успевает ответить на ее вопрос. – Как приятно тебя видеть. – Она улыбается широкой искренней улыбкой. – Пойдем посидим, расскажешь, как у тебя дела.
– Да все в порядке, – быстро отвечаю я. – А вы как?
Рука у нее в гипсе, а на лице изжелта-черный синяк. С ее падения в пятницу времени прошло всего ничего. Я сажусь на стул рядом с ней, пока Коннор открывает холодильник.
– А, да что я, – отмахивается Хелен. – Сломанные кости зарастают, да к тому же меня накачали обезболивающим. И это я молчу про чудесного сына, который то и дело носит мне чай. – Она отклоняется назад и с сияющей улыбкой касается руки Коннора. Он закатывает глаза, но улыбается, и кончики ушей у него розовеют. – А вот ты… – Она многозначительно на меня смотрит. – У тебя-то выдалась неделька.
– Угу. – Я слегка пожимаю плечами. Не знаю, что и сказать. На самом деле это ведь не у меня неделька выдалась, я лишь сторонний наблюдатель. Это Бонни заварила кашу, ей и расхлебывать.
– Знаешь, в моей школе была девочка, у которой случился роман с учителем. Скандал был, конечно, страшный.
– Правда?
– Ага. Мы были в шестом классе, так что ситуация, конечно, несколько иная, и они не то чтобы сбежали. Но она бросила школу, чтобы жить с ним.
– И что, они остались вместе?
– А, нет. Вроде какое-то время они были помолвлены, но потом разбежались. Через пару лет.
Не знаю, огорчаться мне или нет. С одной стороны, я хочу, чтобы Бонни была счастлива… Но с другой, как-то будет неправильно, если она испортит всем жизни и сама счастливо убежит в закат.
– Такого рода вещи встречаются чаще, чем можно подумать, – говорит Хелен.
– Правда?
– Да. Там, где мужчины находятся рядом с юными девушками… – Она одаряет меня горестной улыбкой. -…всегда есть риск.
– Бессовестные мужики, – уточняет бабушка Коннора. – Которые ищут девочек с разбитыми сердцами, чтобы охмурить и потом ими манипулировать.
Я хмурюсь:
– Это не похоже на мистера Кона.
– Уверена, он был бы рад это услышать, – говорит Хелен, и они обе смеются.
– А может, они и правда влюблены, – говорю я. – И просто так получилось, что у них большая разница в возрасте. И это вроде как… табу. И поэтому им пришлось уехать.
– Может, – сухо отвечает бабушка Коннора, пристально глядя на меня. – Может, это и правда история про влюбленную парочку. А может, про мужчину, который забрал девочку из дома и семьи.
– Мужчина, который не должен был этого делать, разумеется, – добавляет Хелен.
– Так… – Я пытаюсь понять, что именно они хотели сказать. – Вы думаете, это все долго не продлится? И Бонни вернется домой?
– Мы думаем, тебе не стоит волноваться. – Хелен похлопывает меня по руке. – Скоро все закончится.
– И это пройдет, – величественным тоном говорит бабушка Коннора. Похоже, это какая-то цитата и я должна знать, откуда она, но я не знаю.
Я смотрю на Коннора, и он улыбается мне из-за плиты. Я неуверенно улыбаюсь в ответ: не понимаю, то ли этот разговор прояснил что-то у меня в мыслях, то ли все испортил. Хелен и бабушка Коннора разговаривают так, как взрослые обычно говорят о проблемах подростков: словно им известно будущее просто потому, что они старше. Да, они многое увидели в своей жизни, но в моей-то нет.
– Мне просто хочется, чтобы Бонни вернулась домой.
– Она вернется, – без нотки сомнения в голосе говорит Хелен. – Так или иначе, вернется.
Мы какое-то время сидим на кухне и едим, болтая о не связанных с Бонни темах, но я все равно не могу выбросить ее из головы. Все взрослые – мама и бабушка Коннора, мои родители, люди на радио, – все они уверены, что Бонни найдут и привезут домой, хочет она того или нет. Словно это какая-то неизбежность. Но если бы это было так, то почему ее до сих пор не нашли? Она уже успела переехать отсюда в Уэльс, потом в Йоркшир, потом в Шотландию. А теперь куда? Что, если они доберутся до Ирландии? Что, если у них получится скрыться?
Когда мы заканчиваем с едой, я следую за Коннором к нему в комнату, и в голове у меня по-прежнему гудит от мыслей.
– Что ты думаешь насчет слов твоей мамы и бабушки?
– Про Бонни?
– Ага.
– Ну, я думаю, они сказали бы что-то совсем другое, если бы знали, что тебе известно, где она сейчас.
Да, он прав.
– Ну да, ну да. Но я имела в виду другое: что она вернется и что все это скоро закончится. Ты думаешь, они правы?
– Не знаю. Может быть. Ты знаешь Бонни лучше меня. Что ты сама думаешь?
Я всю неделю размышляю об этом, но ответа так и не нашла.
– Я думаю, Бонни упрямая. Да, думаю, дело в этом. И… как называется, когда не хочешь признавать, что не прав? И сделаешь что угодно, чтобы только не признавать?
– Эм… гордость?
– Да, вроде того. Ну в любом случае… Мне кажется, она не сама это решила – ты ведь знаешь, как они с мистером Коном срослись. Ей нужно с кем-нибудь об этом поговорить.
– С кем-нибудь?
– Со мной.
– Хм.
– Я должна за ней поехать.
– Что? Что ты сказала?
– Я знаю, где она, Коннор. Я знаю, что она в Шотландии. – Он открывает рот, и я знаю, что он собирается спросить, когда она добралась до Шотландии, но я поднимаю руку, чтобы он замолчал. – Я поеду и заберу ее домой.
Он снова захлопывает рот и в недоумении качает головой:
– И это твой план?
– Да, центральная его часть.
– И как ты все провернешь?
– Что именно?
– На чем ты поедешь? Где будешь спать? Что скажешь Кэролин с Бобом?
Я пожимаю плечами:
– Ну, не знаю, на поезде, наверное…
– Ты поедешь на поезде. – Он произносит это утвердительно, а не вопросительно. Утверждение, которое кажется ему смехотворным. – Всю дорогу до Шотландии.
От его тона я начинаю беситься:
– Коннор! Помоги мне или уходи.
– Я помогаю. Выступаю голосом разума. Как заплатишь за билет?
– Деньгами, гений ты мой.
Однако терпение Коннора безгранично, и он лишь улыбается на мое раздражение:
– И откуда ты возьмешь деньги?
Я отворачиваюсь и изо всех сил напрягаю мозг. Работай быстрее! Откуда я возьму деньги? Мне придется занять, видимо. Может, Кэролин…
– Может, Кэролин мне даст, – говорю я вслух. – Она сказала, что мне надо куда-нибудь уехать на выходные. Я просто скажу ей, что еду… ну, не знаю, куда-нибудь. В Маргейт. И вместо этого поеду в Шотландию.
Я чувствую, как Коннор кладет подбородок мне на плечо и щекочет дыханием шею:
– Может, но это дальняя дорога, Идс. Много часов на поезде. И разве Кэролин ничего не заподозрит, если ты попросишь целую кучу денег на дорогу до Маргейта?
Раздражение горячим огнем бежит у меня по венам. Он прав. Черт.
– Так что же мне делать? – Я наконец поворачиваюсь к нему.
Его подбородок все еще лежит у меня на плече, и теперь он упирается мне носом в щеку.
Коннор размышляет:
– Ну, ты можешь сказать Кэролин правду.
Я невольно морщусь.
– Она наверняка захочет помочь, – замечает он.
– Но тогда мне придется сказать ей, что я знаю, где они. И что знала все это время. Если я скажу ей, она пропустит всю часть, где я еду за Бонни, и просто вышлет полицию.
– Идс, я знаю, что тебе не хочется это слышать, но, может, лучше…
– Ты прав. Я не хочу это слышать.
– Но ведь в результате ничего не изменится. Бонни будет дома и в безопасности. Ты разве не этого хочешь?
– Нет, в результате изменится все. Она доверяет мне. Если я расскажу полиции, где она, то предам ее. И какой я тогда буду подругой? Я не доносчик.
Он издает звук: не то вздох, не то цыканье, не то стон.
– Ты не думала, что пора перестать считать это доносом? Прошло шесть дней. Она пропустила два экзамена.
– И поэтому я съезжу и привезу ее. Но сделаю это именно так: поговорю с ней, постараюсь убедить. А не стану выдавать ее полиции. Ты правда не видишь разницы?
– Вижу, конечно. Но она сама натворила дел, а ты тут убиваешься, пытаясь ей помочь. Не уверен, что она этого заслуживает.
Я потрясена:
– Ты серьезно?
– Да.
– Коннор!
– Черт, Иден, почему ты думаешь, что должна ее защищать? После всего, что случилось на этой неделе? Ты же видела, что ее побег сделал с ее родителями? Она поганит людям жизни, и ей абсолютно наплевать.
– Неправда. Зачем ты так говоришь!
– Вчера ты расплакалась на экзамене! – Он откидывается назад, с недоумением глядя на меня широко распахнутыми глазами. – Ты! Она вообще не должна была рассказывать тебе, куда уехала. Не надо было навешивать на тебя это. Что она за подруга?
– Ничего она не навешивала. Она рассказала мне, потому что мы дружим. Лучшие друзья поступают именно так: рассказывают все друг другу. Особенно плохое. И секретное.
– Да что ты говоришь!
По его лицу я вижу, что он собирается сказать нечто, что я не хочу слышать, но я не успеваю его остановить:
– И почему тогда она не рассказала тебе про мистера Кона раньше?
А, это.
– Почему не предупредила перед тем, как уехать в другую страну?
– Ну, строго говоря, Уэльс – это не совсем…
– Почему она не рассказала тебе, что влюбилась в вашего учителя? Занималась сексом с одним из ваших учителей? Что там пишут в газетах – сколько длится их роман?
– Коннор, прекрати.
– Три месяца? Четыре?
– Ладно, блин, я все поняла, о’кей?
Наступает долгая тяжелая пауза. Я смотрю на него. Мое дыхание звучит как-то сдавленно. Чего он от меня ждет? Что я скажу, да, ты прав, Бонни поступила ужасно, и я готова… отречься от нее? Пусть сгинет в Шотландии, или Ирландии, или бог знает где еще вместе с нашим хреновым учителем, человеком, которому мы все должны были доверять? Сделать вид, что она ничего для меня не значит, что восемь лет дружбы можно стереть одной тупой ошибкой?