– Хочешь зайти?
– Нет, – ответила Кэтрин, и мы пошли дальше.
Мы прошли мимо солдата и его девушки, стоявших в тени контрфорса. Они прижались к камню, и солдат укрыл ее своим плащом.
– Они как мы, – сказал я.
– Таких, как мы, нет, – откликнулась Кэтрин не слишком радостно.
– Если бы им было куда пойти…
– Не факт, что это пошло бы им на пользу.
– Не знаю. Каждый должен иметь куда пойти.
– У них есть собор, – сказала Кэтрин.
Мы его уже миновали и, пересекая площадь, оглянулись назад. Собор красиво смотрелся в тумане. Мы остановились перед витриной кожгалантереи. Сапоги для верховой езды, рюкзак, лыжные ботинки. Каждый предмет подан как экспонат: в центре рюкзак, с одной стороны сапоги, с другой – лыжные ботинки. Кожа темная, блестящая, как потертое седло. Свет играет на тускло сверкающей кожаной поверхности.
– Как-нибудь покатаемся на лыжах.
– Через два месяца в Мюррене откроется лыжный сезон, – сказала Кэтрин.
– Давай поедем.
– Хорошо. – Мы прошли мимо других витрин, а затем свернули в узкую боковую улочку. – Я никогда здесь не бывала.
– Я этой дорогой возвращаюсь в госпиталь, – сказал я.
Мы шли по правой стороне, а навстречу, сквозь туман, двигались люди. Все витрины были освещены. Наше внимание привлекли груды сыров. Перед оружейным магазином я остановился.
– Давай зайдем на минутку. Я должен купить оружие.
– Какое оружие?
– Пистолет.
Мы вошли, я расстегнул ремень с пустой кобурой и положил на прилавок, за которым стояли две женщины. Они принесли несколько пистолетов.
– Он должен сюда войти, – сказал я, открывая кобуру. Это была серая кожаная кобура, которую я купил в магазине подержанных товаров, чтобы носить ее в городе.
– У них есть хорошие пистолеты? – усомнилась Кэтрин.
– Они все примерно одинаковые. Могу я проверить вот этот? – спросил я у женщины.
– У нас сейчас нет тира, – сказала она. – Но он очень хороший. Берите – не прогадаете.
Я сделал холостой выстрел, потом оттянул затвор. Хотя пружина была упругая, работала она гладко. Я прицелился и сделал еще один холостой выстрел.
– Опробован в деле, – сказала женщина. – Принадлежал офицеру, отличному стрелку.
– Он купил его у вас?
– Да.
– А как он снова к вам попал?
– Через его ординарца.
– Может, и мой вернется так же, – сказал я. – Почем товар?
– Пятьдесят лир. Дешевле не бывает.
– Хорошо. И еще две запасные обоймы и коробку с патронами.
Она вытащила все из-под прилавка.
– А сабля вам не нужна? – спросила она. – У меня есть очень дешевые сабли.
– Я еду на фронт.
– Ах, так. Тогда вам не нужна сабля.
Я расплатился, зарядил и вставил обойму, сунул пистолет в кобуру, зарядил запасные обоймы и сунул их в специальные отделения в кобуре, после чего снова застегнул ремень. Теперь его оттягивал пистолет. Все же, подумал я, лучше иметь при себе боевое оружие. А патроны всегда найдутся.
– Вот теперь мы вооружены, – сказал я. – Это главное, что я должен был не забыть сделать. Мой старый пропал еще до того, как я оказался в госпитале.
– Надеюсь, пистолет хороший, – сказала Кэтрин.
– Что-то еще? – спросила женщина.
– Да вроде нет.
– К нему есть страховочный шнур, – напомнила она.
– Я заметил.
Женщина на этом не успокоилась.
– А свисток вам не нужен?
– Пожалуй, нет.
Женщина с нами попрощалась, и мы вышли на улицу. Кэтрин бросила прощальный взгляд. Женщина кивнула нам через витрину.
– Для чего это зеркальце в деревянной рамке?
– Для приманки. Во время охоты его вертят в руке, жаворонки прилетают на «зайчика», и итальянцы их отстреливают.
– До чего изобретательный народ, – сказала Кэтрин. – А у вас в Америке, милый, жаворонков не отстреливают?
– Вообще-то нет.
Мы пересекли улицу и пошли по другой стороне.
– Мне уже лучше, – сказала она. – Когда мы вышли, я чувствовала себя ужасно.
– Нам всегда хорошо, когда мы вместе.
– Мы всегда будем вместе.
– Да, если не считать того, что в полночь я уезжаю.
– Не думай об этом, милый.
Мы шли по улице. В тумане свет фонарей отдавал в желтизну.
– Ты не устал? – спросила Кэтрин.
– А ты?
– Я в порядке. Приятно прогуляться.
– Но не будем перебарщивать.
– Не будем.
Мы миновали темный переулок и вышли на большую улицу. Я остановился и прижался к губам Кэтрин. Пока мы целовались, я чувствовал ее руку на своем плече. Потом она потянула за полы моего плаща и завернулась в него вместе со мной. Мы стояли посреди улицы, прижавшись к высокой стене.
– Пойдем куда-нибудь, – предложил я.
– Хорошо, – согласилась она.
Широкая улица вывела нас к каналу. Напротив выстроились каменные дома. А впереди был мост, по которому проехал трамвай.
– Там мы поймаем экипаж, – сказал я.
Мы стояли на мосту, окутанные туманом. Прошло несколько заполненных трамваев, люди возвращались домой. Мимо проехал экипаж с седоками. Стало накрапывать.
– Может, пешком или на трамвае? – предложила Кэтрин.
– Дождемся экипажа, – сказал я. – Они тут часто ездят.
– А вот и он.
Кучер остановил лошадь и запустил счетчик. Верх экипажа был поднят. Плащ кучера уже промок, как и его поблескивающий от дождя лакированный цилиндр. Мы нырнули в темноту укрытия.
– Куда ты сказал ему ехать?
– На вокзал. Напротив есть отель.
– И нас туда пустят? Без багажа?
– Да, – сказал я.
Дорога под дождем, по узким улочкам, предстояла долгая.
– А как насчет ужина? – спросила Кэтрин. – Я уже проголодалась.
– Закажем в номер.
– Мне нечего надеть. У меня нет ночной рубашки.
– Ничего, купим, – успокоил я ее и обратился к кучеру: – Поезжайте по виа Манцони.
Он покивал и на следующем перекрестке свернул налево. Кэтрин высмотрела магазин одежды.
– Вот здесь, – показала она.
Я попросил остановиться, она вышла и скрылась в магазине. А я остался ждать. Дождь все шел, и я вдыхал запахи мокрого асфальта и пара, идущего от лошади. Кэтрин вернулась со свертком, уселась рядом, и мы поехали дальше.
– Я мотовка, милый, – сказала она. – Но ночнушка красивая.
Когда мы подъехали к отелю, я попросил Кэтрин подождать, а сам пошел переговорить с менеджером. Свободных комнат было много. Я вернулся, расплатился с кучером, и мы с Кэтрин вместе прошли внутрь. Мальчик-лифтер в униформе с блестящими пуговицами взял у нее сверток. Менеджер движением головы пригласил нас к лифту. Там было много красного плюша и бронзы. Менеджер поехал с нами.
– Месье и мадам желают ужин в номер?
– Да. Распорядитесь, чтобы нам принесли меню, – попросил я.
– Желаете что-нибудь особенное? Дичь или суфле?
Лифт миновал три этажа, отмечая каждый своеобразным щелчком, и наконец со щелчком остановился.
– А какая у вас дичь?
– Можно приготовить фазана или вальдшнепа.
– Вальдшнепа, – сказал я.
Мы шагали по потертому ковру мимо множества дверей. Перед одной менеджер остановился и открыл ее ключом.
– Прошу. Чудесная комната.
Мальчик-лифтер положил сверток на стол в центре комнаты. Менеджер раздвинул шторы.
– Какой туман, – сказал он.
Мебель, отделанная красным плюшем. Зеркала, два кресла, большая кровать с атласным покрывалом. Дверь в ванную.
– Я распоряжусь, чтобы принесли меню. – Менеджер поклонился и покинул нас.
Я посмотрел в окно и потом потянул за шнур, опускавший плотные плюшевые шторы. Кэтрин сидела на кровати, разглядывая хрустальную люстру. Она сняла шляпку, и ее волосы отливали на свету. Плащ она бросила на кровать. Увидев себя в зеркале, она поправила волосы. Я видел ее сразу в трех зеркалах. Глаза у нее были печальные.
– Что-то не так, милая?
– Первый раз чувствую себя шлюхой, – сказала она. Я снова раздвинул шторы и стал смотреть в окно. Вот уж не думал, что все так повернется.
– Ты не шлюха.
– Я знаю, милый. Но чувствовать себя такой не очень-то приятно. – Ее голос звучал сухо и безжизненно.
– Это лучший отель из всех, куда бы нас пустили, – сказал я, глядя в окно. На той стороне площади светились огни вокзала. По улице проезжали экипажи. Виднелись деревья в парке. Освещенные окна отбрасывали блики на мокрую мостовую. О черт, неужели мы должны ссориться в такую минуту, подумал я.
– Иди сюда, – позвала Кэтрин. В ее голосе зазвучали живые нотки. – Иди же. Я снова хорошая девочка.
Я повернулся к ней. Она улыбалась. Я подошел, сел рядом и поцеловал ее.
– Ты моя хорошая девочка.
– Твоя, а чья же, – сказала она.
После ужина нам стало хорошо, а еще позже мы почувствовали себя счастливыми и через какое-то время уже были здесь как дома. Моя палата в госпитале была нашим домом, и то же самое произошло с этой комнатой.
Кэтрин надела мою гимнастерку. Мы страшно проголодались, еда была вкусная, и мы выпили бутылку капри и бутылку сент-эстефа. Пил в основном я, но Кэтрин тоже пригубила, и настроение у нее стало превосходным. На ужин нам принесли вальдшнепа с картофельным суфле, пюре из каштанов, салат и сабайон на десерт.
– Хорошая комната, – сказала Кэтрин. – Очень милая. Жаль, что мы здесь раньше не останавливались.
– Чудна́я комната, но милая.
– Красивая штука разврат, – сказала Кэтрин. – У тех, кто знает в нем толк, неплохой вкус. Шикарный красный плюш. То, что надо. А какие зеркала!
– Ты чудесная.
– Вот только непонятно, как просыпаться в такой комнате. Но хороша.
Я налил еще стакан сент-эстефа.
– Надо бы нам согрешить по-настоящему, – сказала Кэтрин. – А то у нас все так просто и невинно. Даже не верится, что мы делаем что-то нехорошее.
– Ты классная.
– Я голодная. Я жутко голодная.
– Ты такая чудная и простая.
– Я простая. Ты первый, кто это понял.
– Когда мы только познакомились, я целый день себе представлял, как мы пойдем в отель «Кавур» и как все будет.