елых автомобилей. И когда колеса увязли по ступицу, мы бросили машины посреди поля и пошли в Удине пешком.
Мы добрались-таки до той самой дороги, которая соединялась с главной трассой. Я показал на нее пальцем, обращаясь к девушкам:
– Идите в этом направлении, и вы обязательно встретите людей. – Они молча на меня смотрели. Я достал бумажник и дал каждой по десять лир. – Идите в этом направлении. – Я снова показал пальцем. – Друзья! Семья!
Они ничего не поняли, однако зажали бумажки в кулачках и зашагали по дороге. Они шли, закутавшись в платки, и настороженно озирались, словно боясь, что я отниму у них деньги. Это развеселило моих шоферов.
– Сколько вы мне дадите, лейтенант, чтобы я пошел в ту сторону? – спросил Бонелло.
– Если они на кого-то нарвутся, лучше им быть среди людей, чем одним, – сказал я.
– Дайте мне двести лир, и я пойду обратно до самой Австрии, – сказал Бонелло.
– У тебя их отберут, – сказал Пиани.
– Может, к тому времени война закончится, – предположил Аймо.
Мы быстро зашагали по дороге в противоположную сторону. Солнце пыталось пробиться сквозь тучи. Вдоль обочины росли шелковицы. А между ними просматривались наши санитарные машины, отсюда казавшиеся мебельными фургонами, застрявшими посреди поля. Пиани тоже обернулся.
– Чтобы их вытащить, придется построить новую дорогу, – сказал он.
– Эх, жаль, что у нас нет велосипедов, – посетовал Бонелло.
– А в Америке ездят на велосипедах? – спросил Аймо.
– Раньше ездили.
– Классная штука – велосипед, – сказал Аймо. – Просто отличная.
– Да, жаль, что у нас нет велосипедов, – повторил Бонелло. – Пешком ходить – это не для меня.
– Стреляют? – насторожился я. Мне показалось, что я услышал далекую стрельбу.
– Разве? – Аймо прислушался.
– Похоже, – сказал я.
– Скоро мы увидим кавалерию, – сказал Пиани.
– По-моему, у них нет кавалерии.
– Надеюсь, – сказал Бонелло. – Не хватало, чтобы меня насадили на копье.
– Здорово вы подстрелили этого сержанта, лейтенант, – сказал Пиани.
Мы шли в темпе.
– Я его застрелил, – пояснил Бонелло. – Всю жизнь мечтал застрелить сержанта. Он первый, кого я убил на этой войне.
– Ты убил его на месте, – сказал Пиани. – Вот если бы он бежал…
– Неважно. Это я точно не забуду. Я застрелил этого долбаного сержанта.
– Что ты скажешь на исповеди? – спросил его Аймо.
– Я скажу «Благословите меня, святой отец. Я застрелил сержанта».
Все засмеялись.
– Он анархист, – пояснил Пиани. – Он не ходит в церковь.
– Пиани тоже анархист, – сказал Бонелло.
– Вы правда анархисты? – спросил я.
– Нет, лейтенант. Мы социалисты. Мы из Имолы.
– Бывали там когда-нибудь?
– Нет.
– Красивое место, вот вам крест, лейтенант. Приезжайте после войны, и мы вам кое-что покажем.
– Вы там все социалисты?
– Все как один.
– Красивый город?
– Прекрасный. Вы такого еще не видели.
– А как вы стали социалистами?
– Мы там все социалисты. В кого ни ткни. Всегда такими были.
– Приезжайте, лейтенант. Мы из вас тоже сделаем социалиста.
Дорога сворачивала налево и поднималась на небольшой холм с яблоневым садом за каменной стеной. Во время подъема все умолкли. Мы бодро шли вперед, стараясь не сбавлять обороты.
Глава тридцатая
На дороге, что вела к мосту через реку, выстроилась длинная цепочка брошенных грузовиков и повозок. И ни одной живой души. Вода в реке поднялась. Мост был взорван посередине, каменная арка упала вниз, и теперь ее омывало буроватое течение. Мы подошли к реке и стали смотреть, где ее можно пересечь. Впереди, я помнил, есть железнодорожный мост, чем не переправа. Дорога превратилась в месиво. Ни одного солдата, только грузовики и разный скарб. И мокрые кусты вдоль илистого берега. Мы прошли еще немного и, наконец, увидели железнодорожный мост.
– Красавец! – воскликнул Аймо. Это был самый обычный металлический мост, а под ним чаще всего открывалось высохшее русло.
– Нам бы надо поторопиться, пока его не взорвали, – сказал я.
– Да кто его взорвет? – возразил Пиани. – Все разбежались.
– Возможно, он заминирован, – предположил Бонелло. – Вы пойдете первым, лейтенант.
– Анархист во всей красе, – сказал Аймо. – Прикажите ему идти первым.
– Я пойду, – положил я конец спорам. – Если и заминирован, то от одного человека он не взорвется.
– Видишь? – обратился Пиани к товарищу. – Вот что такое мозги. А твои где, анархист?
– Если бы у меня были мозги, меня бы здесь не было, – ответил Бонелло.
– А что, лейтенант, хорошо сказал, – похвалил товарища Аймо.
– Да, – подтвердил я.
Мы приближались к мосту. Небо опять заволокли тучи, и заморосил дождик. Мост казался длинным и основательным. Мы поднялись по насыпи.
– Переходим по одному. – С этими словами я шагнул на мост. Я приглядывался к шпалам и рельсам, нет ли растяжек или мин, но ничего такого не увидел. В просветах между шпал видна была река, мутная и быстрая. Сквозь пелену дождя, за промозглой сельской местностью, просматривался Удине. Перейдя на другую сторону, я увидел вверх по реке еще один мост, на который въехал желтый, заляпанный грязью автомобиль. И тут же пропал из виду за высокой оградой. Я видел только головы шофера, мужчины рядом и еще двоих на заднем сиденье. Все в немецких касках. Но через мгновение автомобиль исчез за деревьями и брошенной на дороге техникой. Я зазывно помахал рукой Аймо, уже шедшему по мосту, и остальным. А сам спустился пониже и присел за железнодорожной насыпью. Ко мне присоединился Аймо.
– Автомобиль видели? – спросил я.
– Нет. Мы смотрели на вас.
– По другому мосту проехала немецкая штабная машина.
– Штабная машина?
– Да.
– Святая Мария!
Вскоре мы уже все сидели в грязи и поглядывали из-за насыпи на дальний мост, ряды деревьев, ров и дорогу.
– Лейтенант, вы думаете, что мы отрезаны от своих?
– Я знаю только то, что по этой дороге проехала немецкая штабная машина.
– Как общее самочувствие, лейтенант? Голова не плывет?
– Оставьте ваши шуточки, Бонелло.
– Как насчет винца? Раз уж мы отрезаны от своих, не грех и выпить. – Пиани отстегнул фляжку и отвинтил крышечку.
– Гляньте! Гляньте! – Аймо показывал пальцем.
По мосту, над каменным парапетом, проплывали немецкие каски. Склоненные вниз, они буквально летели каким-то непостижимым образом, словно сами по себе. Только когда они покинули мост, картина прояснилась. Это была велосипедная часть. Я разглядел первых двух. У них были румяные цветущие лица. Каски закрывали лоб. Карабины пристегнуты к велосипедной раме. На ремне, ручкой вниз, гранаты. Каски и серая форма намокли. Они непринужденно крутили педали, поглядывая по сторонам. Впереди ехали двое, за ними четверо, опять двое, дальше чуть ли не десяток, потом еще столько же, и замыкал колонну один велосипедист. Даже если бы они переговаривались, мы бы все равно ничего не услышали из-за речного потока. Наконец они скрылись из виду.
– Святая Мария! – воскликнул Аймо.
– Это немцы, – сказал Пиани. – Это не австрийцы.
– Почему их никто не остановит? – недоумевал я. – Почему не взорвали мост? Почему на этом берегу не установлены пулеметы?
– Вот вы нам и ответьте, лейтенант, – сказал Бонелло.
Я был вне себя.
– Черт знает что. Ниже по течению наши взорвали небольшой мост, а этот, соединенный с главной трассой, оставили нетронутым. Куда все подевались? Они что, даже не попытаются их остановить?
– Вот вы нам и ответьте, лейтенант, – повторил Бонелло.
И я заткнулся. Меня это не касается. Все, что я должен был сделать, это доставить в Порденоне три санитарные машины. Я свалял дурака. Теперь хоть самим бы добраться до Порденоне. Да хоть бы до Удине. И доберемся, черт побери. Главное, не терять голову и не дать себя застрелить или захватить в плен.
– Где там фляжка? – обратился я к Пиани. Он протянул ее мне. Я сделал затяжной глоток. – Пойдем, что ли. Хотя торопиться некуда. Хотите что-нибудь пожевать?
– Не самое подходящее место, – сказал Бонелло.
– Что ж, тогда пойдем.
– Будем держаться под насыпью?
– Лучше поверху. Вдруг еще кто-то переедет через мост? Будет скверно, если они окажутся над нами и застигнут нас врасплох.
Мы пошли по железнодорожному полотну. По обе стороны раскинулась мокрая равнина, за которой на холме располагался Удине. От крепости на самом верху уходили вниз крыши домов. Виднелись колокольня и башенные часы. В поле росли шелковицы. Впереди кто-то разобрал рельсы. Шпалы вырыли и скинули с насыпи.
– Вниз! Вниз! – скомандовал Аймо.
Мы скатились с насыпи. Появилась новая группа велосипедистов. Выглянув из-за края, я увидел, что они проехали мимо.
– Они нас заметили и не остановились, – удивился Аймо.
– Лейтенант, они нас всех перестреляют, – сказал Бонелло.
– Сдались мы им, – отмахнулся я. – У них другие интересы. Мы рискуем больше, если нас застигнут врасплох.
– Я бы предпочел идти так, чтобы нас не видели, – сказал Бонелло.
– Хорошо. Пойдем по железнодорожным путям.
– Думаете, проскочим? – спросил Аймо.
– Конечно. Их пока не так много. В темноте проскочим.
– А куда ехала эта штабная машина?
– Бог ее знает, – сказал я.
Мы шли по полотну. Бонелло, устав топать по грязи, поднялся к нам по насыпи. Железка уходила на юг, все дальше от дороги, поэтому мы не могли видеть, что там происходит. Небольшой мост через канал был взорван, но мы решили перебраться по сваям. Впереди послышались выстрелы.
За каналом мы снова выбрались на железнодорожное полотно. Оно вело через поля прямиком к городу. По курсу обнаружилась еще одна железка. Главная дорога, по которой проехали велосипедисты, была на севере, а к югу от нас, опять же через поля, шла узкая боковая дорога, обсаженная деревьями с обеих сторон. Я решил, что нам лучше двинуть на юг, в обход Удине, по сельской местности в сторону Кампо-Формио и главной трассы, что ведет к Тальяменто. Мы могли держаться подальше от основного пути к отступлению, выбирая после Удине проселочные дороги. Я знал, что равнину пересекает множество разных троп, и стал спускаться с насыпи.