– Идемте, tenente, – сказал Пиани, желая поскорей обойти солдат.
– Tenente? Это кто здесь лейтенант? A basso gli ufficiali! Долой офицеров!
Пиани взял меня за руку.
– Лучше я вас по имени, – сказал он. – От этих можно ждать всего. Они расстреливали офицеров.
Мы их обогнали.
– Я не напишу рапорт, из-за которого у его семьи могут быть большие неприятности, – продолжил я наш разговор.
– Если войне конец, то это не имеет значения, – сказал Пиани. – Но я не верю, что ей конец. Слишком красивая сказка.
– Скоро мы узнаем.
– Нет, не верю. Все считают, что ей конец, а я не верю.
– Viva la Pace![25] – закричал солдат. – Пошли по домам!
– Хорошо бы, – сказал Пиани. – Вам хочется домой?
– Да.
– Этому не бывать. Я не верю, что войне конец.
– Andiamo a casa![26] – закричал солдат.
– Они бросают винтовки, – сказал Пиани. – Прямо на марше. И вот так кричат.
– Винтовки – это они зря.
– Они думают, что, если избавились от винтовок, их уже не заставят воевать.
Идя под дождем по обочине, я видел, что многие солдаты были с винтовками. Их дула торчали над капюшонами.
– Вы из какой бригады? – поинтересовался офицер у солдата.
– Brigata di Pace! – с вызовом выкрикнул кто-то. – Бригада мира!
Офицер промолчал.
– Что он там вякает, этот офицеришка?
– Долой офицера. Viva la Pace!
– Идемте, – заторопил меня Пиани. Мы миновали две английские «санитарки», брошенные вместе с другими транспортными средствами. – Это машины из Гориции. Я их узнал.
– Они продвинулись дальше, чем мы.
– Они раньше выехали.
– Интересно, где водители.
– Ушли вперед, скорее всего.
– Немцы остановились под Удине, – сказал я. – Так что все смогут перейти через реку.
– Да. Поэтому, я думаю, война продолжится.
– А если нагрянут немцы? Почему они до сих пор не нагрянули?
– Не понимаю. Я уже ничего не понимаю в этой войне.
– Наверно, ждут транспортного подкрепления.
– Я не знаю, – сказал Пиани. Оставшись один, он стал гораздо тише. В компании он был языкастый.
– Вы женаты, Луиджи?
– Женат, сами знаете.
– Вы поэтому не хотели сдаться в плен?
– Одна из причин. А вы, лейтенант, женаты?
– Нет.
– Как и Бонелло.
– Брак еще ни о чем не говорит. Хотя женатый, я думаю, был бы не прочь вернуться в семью, – сказал я. Мне хотелось поговорить о женах.
– Да.
– Как ноги?
– Натер прилично.
Еще до рассвета мы добрались до Тальяменто и направились вдоль разлившейся реки к мосту, по которому шла переправа.
– Они должны ее удержать, – сказал Пиани.
В темноте река казалась вздувшейся, бурливой. Обычно под этим деревянным мостом почти три четверти мили длиной струились недосягаемые ручейки по широкому каменистому руслу, но сейчас от настила до воды было рукой подать. Мы прошли по берегу, а затем встроились в толпу и вышли на мост. Медленно продвигаясь под дождем, зажатый с двух сторон и чуть не утыкаясь носом в зарядный ящик, я поглядывал на вздувшуюся реку. Мы уже не могли идти быстрым шагом, и я вдруг почувствовал жуткую усталость. Я не испытывал никакой радости от того, что скоро окажусь на другой стороне. Интересно, подумал я, если среди дня самолет начнет бомбить мост, на что это будет похоже.
– Пиани? – окликнул я товарища.
– Я тут, лейтенант.
Он оказался впереди в этой давке. Люди не разговаривали. Каждый мечтал поскорее перейти мост и не думал ни о чем другом. Нам оставалось уже немного. На выходе, справа и слева, стояли офицеры и карабинеры, высвечивая лица фонариками. Их силуэты отчетливо смотрелись на фоне светлеющего горизонта. Когда мы приблизились, один из офицеров ткнул пальцем в мужчину. Карабинер вытащил его за руку из колонны и отвел в сторону. Мы были уже совсем близко. Офицеры сверлили всех взглядами, иногда о чем-то переговариваясь, потом к кому-то подходили и светили ему в лицо. Они выдернули из толпы еще одного мужчину. Это был подполковник. Я разглядел звездочки у него на рукаве, когда его осветили фонариком. Седой, толстый коротышка. Карабинеры увели его за цепочку офицеров. Когда мы совсем сблизились, я поймал на себе внимательные взгляды. Один офицер указал на меня и что-то сказал карабинеру. Тот вклинился в колонну, и я почувствовал, как меня взяли за шкирку.
– Вы что? – Я ударил его по лицу, успев разглядеть шляпу и загнутые кверху усы. По щеке потекла кровь. В толпу нырнул еще один карабинер. – Вы что? – повторил я. Он не ответил, примериваясь, как бы меня схватить. Я завел руку за спину, чтобы вытащить пистолет. – Вы что, не знаете, что офицера нельзя тронуть пальцем?
Второй карабинер сзади заломил мне руку так, что она хрустнула в суставе. Я вынужденно развернулся, и первый обхватил меня за шею. Я ударил его по лодыжке и заехал левым коленом в пах.
– В случае сопротивления стреляйте, – сказал кто-то рядом.
– Что все это значит? – Я пытался крикнуть, но потерял голос. Меня оттащили на обочину.
– В случае сопротивления стреляйте, – повторил офицер. – Отведите его подальше.
– Кто вы такие?
– Скоро узнаете?
– Кто вы такие?
– Военная полиция, – ответил мне другой офицер.
– Почему нельзя было просто попросить меня отойти, вместо того чтобы напускать на меня «аэропланы»?
Ответа я не получил. Да и зачем им отвечать? Они же военная полиция.
– Отведите его к той компании, – приказал первый офицер. – Слышали? Он говорит по-итальянски с акцентом.
– Как и ты, сучья морда, – сказал я.
– Отведите его к той компании, – повторил офицер.
Меня повели к группе задержанных на открытом месте, неподалеку от реки. Оттуда донеслись ружейные выстрелы. Я видел яркие вспышки. Мы подошли к группе. Перед четырьмя офицерами стоял мужчина и карабинеры по бокам. Саму группу тоже охраняли карабинеры. Еще четверо, в широкополых шляпах, опираясь на карабины, стояли рядом с офицерами, ведущими допрос. Двое сопровождающих запихнули меня в группу, которая дожидалась своего часа. Я всмотрелся в допрашиваемого. Это был тот самый подполковник-коротышка, которого выдернули из колонны. Офицеры вели допрос деловито, с холодной уверенностью итальянцев, которые расстреливают других, при этом сами ничем не рискуя.
– Ваша бригада?
Он назвал.
– Полк?
Он назвал.
– Почему вы не со своим полком?
Он объяснил.
– Вы что, не знаете, что офицер должен находиться со своей частью?
Он знал.
На этом допрос закончился. К нему обратился другой офицер:
– Такие, как вы, пустили варваров на нашу священную землю.
– Простите? – удивился подполковник.
– Из-за предательства таких, как вы, мы потеряли все плоды наших побед.
– Вы когда-нибудь отступали? – спросил его подполковник.
– Италия никогда не должна отступать.
Мы слушали это, стоя под дождем. Мы стояли напротив офицеров, а задержанный непосредственно перед ними и чуть в стороне от нашей шеренги.
– Если вы собираетесь меня расстрелять, – сказал подполковник, – пожалуйста, расстреливайте поскорее, без этого дурацкого допроса. – Он перекрестился.
Офицеры коротко переговорили. Один что-то написал на листке бумаги.
– Оставил свою часть, приговорен к расстрелу, – сказал он.
Два карабинера повели подполковника к реке. Старик шел под дождем с непокрытой головой и карабинеры по бокам. Я не стал смотреть, как его расстреливают, но я слышал выстрелы. А тем временем пришла очередь следующего офицера, отставшего от своих. Ему не позволили ничего сказать в свое оправдание. Просто зачитали приговор, и он заплакал. Пока его расстреливали, шел уже настоящий допрос следующего. Стало ясно, что никому из нас не отвертеться. Ждать ли допроса или бежать сию минуту? Для них я был немцем в итальянской военной форме. Я понимал, как работают их мозги. Если, конечно, у них есть мозги и они работают. Вторую армию под Тальяменто формируют заново. А они молодые и спасают страну. Они расстреливают офицеров, от майора и выше, потерявших связь со своими частями. А еще они расправляются с немецкими агитаторами в итальянской форме и в стальных касках. Из всех задержанных только двое были в таких касках. Как и отдельные карабинеры, большинство же было в широкополых шляпах, которые в армии окрестили «аэропланами». Мы стояли под дождем, пока нас по одному допрашивали и расстреливали. На эту минуту живым не ушел никто. Дознаватели демонстрировали замечательную отрешенность и преданность суровому правосудию, это были люди, отправляющие других на смерть и знающие, что им самим она не грозит. Дошла очередь до полковника, командира пехотного полка. А к нашей группе добавились еще три офицера.
– Где ваш полк?
Я бросил взгляд на карабинеров. Одни смотрели на новеньких, другие на полковника. Я нырнул между двумя товарищами по несчастью и, пригнувшись, помчался к реке. В последний момент я споткнулся и плюхнулся в воду. Она оказалась ледяной, но я продержался под водой, сколько мог. Меня подхватило течение, и я держался до упора. Вынырнул только для того, чтобы набрать в легкие воздуха, и снова нырнул. Держаться под водой в полном обмундировании и тяжелых ботинках было совсем не просто. Вынырнув во второй раз, я увидел перед собой деревянную строительную балку и ухватился за нее одной рукой. Голову я не поднимал, пряча ее за балкой. Мне не надо было смотреть на берег. В меня стреляли, пока я бежал и когда я первый раз выныривал. А потом выстрелы прекратились. Балка разворачивалась по течению, и я продолжал за нее держаться одной рукой. Наконец я посмотрел на берег. Казалось, он уносится с большой скоростью. В ледяной воде было много всякого дерева. Мимо проплыл островок с низким кустарником. Я вцепился в балку обеими руками и отдался на волю случая. Берега уже не было видно.