Пиани скажет, что меня расстреляли. Они обыскивали и забирали документы у всех, кого расстреливали. Мои документы им не достались. Меня могут объявить утонувшим. Интересно, что они сообщат в Штаты. Умер от ран и других причин. Господи, как же я хочу есть. Я подумал о нашем священнике. И о Ринальди. Возможно, он сейчас в Порденоне. Если не отступили еще дальше. Теперь уж я его не увижу. Я никого из них не увижу. Та жизнь закончилась. Не думаю, что у него сифилис. Говорят, не такая уж это страшная болезнь, если за нее вовремя взяться. Но он, конечно, озабочен. Я бы тоже был озабочен. Да кто угодно.
Я был не готов думать. Я был готов только есть. Да, черт возьми. Есть, и пить, и спать с Кэтрин. Сегодня ночью. Нет, это нереально. Завтра. Хорошая еда, чистое постельное белье и, если куда-то уезжать, то только вдвоем. Вероятно, придется сразу свалить. Она со мной поедет. Знаю, что поедет. И куда же мы поедем? Есть над чем подумать. Смеркалось. Я лежал и думал, куда мы с ней поедем. Выбор большой.
Книга четвертая
Глава тридцать третья
Я спрыгнул с поезда, когда он подходил к станции в Милане рано утром, еще до рассвета. Пересек железнодорожные пути, прошел между какими-то строениями и оказался на улице. Увидев открытый бар, я зашел выпить кофе. Там пахло ранним утром и сметенной пылью, а на столиках можно было увидеть кофейные чашки с ложечками и мокрые круги, оставленные стаканами с вином. За стойкой стоял хозяин. За столиком сидели двое солдат. Я выпил у стойки чашку кофе и съел кусок хлеба. Кофе был сероватый, и я корочкой снял с него молочную пенку. Хозяин посмотрел на меня.
– Хотите граппы?
– Нет, спасибо.
– За мой счет. – Он налил стаканчик и пододвинул ко мне. – Что происходит на фронте?
– Я ничего не знаю.
– Они пьяные. – Он махнул рукой в сторону солдат. Похоже, он был прав. Они казались подвыпившими. – Расскажите, что происходит на фронте?
– Я про это ничего не знаю.
– Я видел, как вы шли по путям. Вы спрыгнули с поезда.
– Идет большое отступление.
– Я читаю газеты. А конкретнее? Все закончилось?
– Не думаю.
Он снова наполнил стаканчик граппой из пузатой бутылки.
– Если у вас есть проблемы, я могу вас пристроить у себя.
– У меня нет проблем.
– Если что, вы можете остаться у меня.
– Это где же?
– В моем доме. Здесь все останавливаются. Все, у кого есть проблемы.
– И много таких?
– Это зависит от проблемы. Вы из Южной Америки?
– Нет.
– По-испански говорите?
– Немного.
Он протер стойку.
– Сейчас трудно уехать из страны, но нет ничего невозможного.
– Я не собираюсь уезжать.
– Вы можете здесь пожить, сколько вам надо. Сами увидите, с кем имеете дело.
– Сегодня у меня дела, но я запомню адрес и вернусь.
Он покачал головой:
– Тот, кто так говорит, не возвращается. Я подумал, что у вас серьезные проблемы.
– У меня нет проблем. Но адрес друга для меня много значит. – Я положил на стойку купюру в десять лир за кофе. – Выпейте со мной граппы.
– Это необязательно.
– Выпейте.
Он налил два стаканчика.
– Запомните этот адрес, – сказал он, – и приходите. Не доверяйтесь никому. А здесь вы в безопасности.
– Я верю вам.
– Верите?
– Да.
Вид у него был серьезный.
– Тогда вот что я вам скажу. Не расхаживайте в этом.
– Почему?
– На рукаве слишком хорошо видно, где были срезаны звездочки. Цвет другой.
Я промолчал.
– Если у вас нет документов, я могу вам сделать.
– Что именно?
– Отпускной билет.
– Мне не надо. У меня есть документы.
– Хорошо, – сказал он. – Но если понадобятся, дайте мне знать.
– Сколько стоят документы?
– Смотря какие. По сходной цене.
– Сейчас мне не надо.
Он пожал плечами.
– У меня с этим в порядке, – заверил я его.
Когда я уходил, он сказал:
– Не забудьте, что я ваш друг.
– Не забуду.
– Увидимся.
– Обязательно, – ответил я.
Держась подальше от вокзала, который патрулировала военная полиция, я дошел до небольшого парка и там взял экипаж. Я дал кучеру адрес госпиталя, где сразу зашел в сторожку привратника. Его жена меня обняла, а он пожал мне руку.
– Вернулись. Живой.
– Живой.
– Вы уже завтракали?
– Да.
– Как у вас дела, лейтенант? – спросила жена.
– Отлично.
– Вы с нами не позавтракаете?
– Нет, спасибо. Скажите, мисс Баркли сейчас в госпитале?
– Мисс Баркли?
– Английская медсестра.
– Его пассия, – объяснила она мужу и с улыбкой похлопала меня по плечу.
– Нет, – ответил он. – Она уехала.
Сердце мое упало.
– Вы уверены? Такая высокая блондинка.
– Уверен. Она уехала в Стрезу.
– Когда?
– Два дня назад, вместе с другой англичанкой.
– Так. У меня к вам будет просьба. Никому не говорите о том, что вы меня видели. Это очень важно.
– Никому не скажу, – заверил меня привратник.
Я протянул ему десять лир, но он оттолкнул мою руку.
– Я же вам пообещал, что никому не скажу. Мне не нужны ваши деньги.
– Что мы можем для вас сделать, синьор лейтенант? – спросила его жена.
– Больше ничего.
– Мы люди глупые, – сказал он. – Вы мне объясните, если вам что-то понадобится?
– Да, – ответил я. – Счастливо. Еще увидимся.
Они стояли в дверях, провожая меня взглядами.
Я сел в экипаж и дал адрес Симмонса, того, который учился оперному пению. Он жил в другом конце города, неподалеку от Порта-Маджента. Я его разбудил. Он встретил меня словами:
– Вы, Генри, ранняя пташка.
– Я приехал ранним поездом.
– Что с отступлением? Вы были на фронте? Как насчет сигаретки? Они там в коробке на столе.
В большой комнате у стены стояла кровать, напротив нее пианино, и еще там были комод и стол. Я уселся на стул возле кровати. Симмонс закурил, откинувшись на подушки.
– Сим, я в пиковой ситуации, – начал я.
– Я тоже. Я всегда в пиковой ситуации. Закурите?
– Нет, – сказал я. – Какова процедура для въезжающих в Швейцарию?
– Для вас лично? Итальянцы вас не выпустят.
– Это я знаю. Но я о швейцарцах. Что сделают они?
– Они вас задержат.
– Я догадываюсь. А дальше?
– Дальше все очень просто. Вы можете ехать куда угодно, только надо поставить их в известность. А что? Вы в бегах?
– Пока ничего не ясно.
– Не хотите говорить – не надо. Хотя интересно было бы послушать. Здесь ведь ничего не происходит. Я провалился в Пьяченце.
– Мне очень жаль.
– Еще как провалился. А пел я хорошо. Собираюсь еще раз попробовать уже в «Лирико»[27].
– Хотел бы я послушать.
– Вы сама любезность. Вы правда в пиковой ситуации?
– Сам не знаю.
– Не хотите говорить – не надо. Как вам удалось свалить с этого дурацкого фронта?
– Я решил, что с меня хватит.
– Молодец. Я всегда знал, что у вас есть голова на плечах. Я могу вам чем-то помочь?
– Вы так заняты.
– Ничего подобного, мой дорогой Генри. Ничего подобного. Я буду счастлив что-то для вас сделать.
– У нас с вами похожие размеры. Вы не могли бы купить мне в магазине гражданскую одежду? Моя осталась в Риме.
– Вы ведь там жили? Мерзкий город. Как вы там оказались?
– Хотел стать архитектором.
– Только не в Риме. Не надо покупать одежду. Я вам дам все, что нужно. Одену вас так, что вы будете иметь успех. Идите в мою гардеробную, там есть стенной шкаф. Берите что хотите. Голубчик, вам не нужно ничего покупать.
– Я бы лучше купил, Сим.
– Голубчик, мне проще вам что-то отдать, чем выходить в магазин. У вас есть паспорт? Без паспорта вы далеко не уедете.
– Да. Паспорт у меня пока есть.
– Тогда, голубчик, переодевайтесь и вперед, в старую добрую Гельвецию.
– Не так все просто. Сначала я должен заехать в Стрезу.
– Идеальный вариант. А оттуда на лодке. Если бы не мое пение, я бы поехал с вами. Еще съезжу.
– Вы могли бы петь йодлем.
– И запою, голубчик. У меня есть голос, вот что самое удивительное.
– Готов поклясться, что есть.
Он подымил, откинувшись на подушки.
– Не клянитесь попусту. Но у меня правда есть голос. Вы будете смеяться, но есть. Я люблю петь. Вот послушайте. – Он протрубил что-то африканоподобное, шея вздулась, вены набухли. – Нравится им это или нет, но у меня есть голос.
Я выглянул в окно.
– Отпущу-ка я экипаж.
– Возвращайтесь, голубчик, и мы позавтракаем.
Он слез с кровати, встал прямо, сделал глубокий вдох и принялся делать наклоны. Я спустился вниз и расплатился с кучером.
Глава тридцать четвертая
Я купил билет Милан – Стреза. В цивильной одежде я ощущал себя участником маскарада. Я так долго носил военную форму, что забыл ощущения гражданского человека. Брюки на мне болтались. Пришлось прикупить новую шляпу. Симова шляпа мне не подошла, но все остальное пришлось впору. Одежда пахла табаком. Я сидел в купе и смотрел в окно, понимая, что моя шляпа выглядит новехонькой, а вся одежда поношенной. На сердце было так же тоскливо, как в ломбардском пейзаже за окном. Для сидевших рядом авиаторов я не существовал. Они презирали гражданского моего возраста и даже не удостаивали меня взгляда. Меня это не оскорбляло. В былые времена я бы им сказал все, что о них думаю, и полез бы в драку. Они сошли в Галларате, и, на мое счастье, я остался один. У меня была с собой газета, но я ее не открывал, так как не хотел читать о войне. Я решил о ней забыть. Я заключил сепаратный мир. Я испытывал ужасное одиночество и был рад, когда поезд пришел в Стрезу.
Я ожидал увидеть на вокзале посыльных из отелей, но их не было. Курортный сезон давно закончился, и никто не пришел встречать поезд. Я вышел на перрон с легоньким саквояжем Сима, в котором лежали только две рубашки, и постоял под навесом, поливаемым дождем, пока поезд снова не тронулся. На станции я спросил, какие гостиницы открыты. Ответ был такой: «Гранд-отель» и «Дезиль Борроме» и еще несколько маленьких, работающих круглый