Под вечер к нам в номер постучали.
– Кто там? – спросил я.
– Граф Греффи спрашивает, не сыграете ли вы с ним в бильярд.
Я достал наручные часы, положенные под подушку.
– Милый, ты хочешь пойти? – прошептала Кэтрин.
– Да надо бы. – Часы показывали четверть пятого. Я крикнул посыльному: – Скажите графу, что в пять часов я буду в бильярдной.
Без четверти пять я поцеловал Кэтрин и пошел в ванную комнату одеться. Завязывая галстук, я поглядел в зеркало и показался себе странным в гражданской одежде. Я подумал, что надо бы еще прикупить рубашек и носков.
– Ты надолго уходишь? – спросила Кэтрин. Она лежала такая красивая. – Не подашь мне щетку?
Я наблюдал за тем, как она расчесывает волосы, наклонив голову так, чтобы они падали с одной стороны. За окном было темно, а свет от лампы над изголовьем играл на ее волосах, шее и плечах. Я подошел и поцеловал ее, держа за руку, в которой была щетка, а ее голова откинулась на подушку. Я целовал ее шею и плечи. От избытка любви у меня кружилась голова.
– Я не хочу уходить.
– И я не хочу, чтобы ты уходил.
– Тогда я не уйду.
– Нет. Иди. Это же ненадолго, ты скоро вернешься.
– Мы поужинаем здесь.
– Иди же и возвращайся.
Я застал графа в бильярдной. Он отрабатывал удары и выглядел таким тщедушным при свете лампы над столом. Чуть поодаль, на ломберном столике, стояло серебряное ведерко со льдом, из которого торчали горлышки двух неоткупоренных бутылок шампанского. Увидев меня, Греффи разогнулся и пошел мне навстречу с протянутой рукой.
– Я так рад, что вы здесь. Вы любезно согласились со мной сыграть.
– Вы любезно меня пригласили.
– Как ваше здоровье? Я слышал, что вы получили ранение при Изонцо. Надеюсь, вы полностью оправились.
– Вполне. А вы здоровы?
– О, я всегда здоров. Но старею. Я стал замечать признаки старости.
– Не может быть.
– Да. Назвать вам один? Мне легче говорить по-итальянски. Я стараюсь себя дисциплинировать, но стоит мне устать, как я перехожу на итальянский. И я понимаю, что старею.
– Мы можем говорить по-итальянски. Я тоже немного уставший.
– Но если вы устали, то вам будет легче говорить по-английски.
– По-американски.
– Да. По-американски. Пожалуйста, говорите по-американски. Роскошный язык.
– Я практически не встречаю американцев.
– Вы, вероятно, по ним скучаете. Человек скучает по соотечественникам и особенно соотечественницам. Знаю по собственному опыту. Сыграем, или вы слишком устали?
– Не так уж я устал. Я скорее пошутил. Какой гандикап вы мне дадите?
– Вы много играли в последнее время?
– Вообще не играл.
– Вы хорошо играете. Десять очков из ста?
– Вы мне льстите.
– Пятнадцать?
– Хорошо, но вы у меня выиграете.
– Играем на деньги? Вы же предпочитаете играть на деньги?
– Пожалуй.
– Хорошо. Я вам дам восемнадцать очков форы, а играем по франку за очко.
Он показал классную игру, и даже с гандикапом, когда он набрал полсотни, я опережал его всего на четыре очка. Греффи нажал кнопку звонка и вызвал бармена.
– Будьте так добры, откройте одну бутылку, – попросил он. И обратился ко мне: – Небольшой стимул нам не повредит.
Это было ледяное, хорошее сухое шампанское.
– Перейдем на итальянский, не возражаете? Это моя слабость в последнее время.
Мы продолжили, делая пару глотков между ударами и изредка обмениваясь репликами на итальянском, так как были сосредоточены на игре. Когда Греффи выбил сотое очко, у меня с гандинапом было девяносто четыре. Он с улыбкой похлопал меня по плечу.
– Сейчас мы разопьем вторую бутылку, и вы мне расскажете о войне. – Он подождал, когда я сяду.
– Лучше о чем-нибудь другом, – сказал я.
– Об этом не хотите? Хорошо. Вы читаете что-нибудь?
– Ничего. Боюсь, вам со мной неинтересно.
– Неправда. Но читать надо непременно.
– А что вышло, пока идет война?
– Вышел «Le feu»[32] француза Барбюса. И еще «Мистер Бритлинг видит всех насквозь».
– Ничего подобного.
– Вы о чем?
– Он не видит всех насквозь. Эти книжки были в госпитале.
– Значит, вы все-таки читали?
– Да, но ничего стоящего.
– «Мистер Бритлинг» показался мне очень хорошим исследованием английской души, если говорить о среднем классе.
– Я ничего не знаю о душе.
– Бедняжка. Никто из нас ничего не знает о душе. Вы croyant?[33]
– По ночам.
Греффи улыбнулся и повертел бокал в руке.
– Я ожидал, что сделаюсь более набожным с годами, но почему-то этого не случилось, – сказал он. – А жаль.
– Вы бы хотели жить после смерти? – спросил я и тут же обозвал себя идиотом за неуместное слово. Но оно его не покоробило.
– Смотря как ты живешь. Мне моя жизнь очень даже нравится. Я бы хотел жить вечно. – Он улыбнулся. – Все идет к тому.
Мы сидели в глубоких кожаных креслах, а между нами стояли ведерко с шампанским и бокалы.
– Если вы доживете до старости, вам многие вещи покажутся странными.
– Вы мне не кажетесь стариком.
– Стареет тело. Иногда я боюсь, что у меня сломается пополам палец, как ломается ветка или кусок мела. А дух не стареет и не мудреет.
– Вы мудрый.
– Мудрость стариков – это великое заблуждение. Мы не становимся мудрее. Мы становимся осторожнее.
– Может, в этом и есть мудрость.
– Весьма непривлекательная мудрость. Что для вас самая большая ценность?
– Любимая женщина.
– Для меня тоже. Это не вопрос мудрости. Вы цените жизнь?
– Да.
– Я тоже. Ведь это все, что у меня есть. Не считая вечеринок по поводу дня рождения, – засмеялся он. – Вы, пожалуй, будете мудрее меня. Вы не закатываете вечеринки.
Мы попивали вино.
– Что вы думаете о войне? – спросил я.
– Думаю, что это глупость.
– Кто ее выиграет?
– Италия.
– Почему?
– Как более молодая нация.
– Что, все молодые нации выигрывают войны?
– На определенном отрезке времени.
– А потом?
– Они делаются старыми.
– И вы не считаете себя мудрым?
– Мой дорогой мальчик, это не мудрость. Это цинизм.
– По мне, так очень мудро.
– Не особенно. Я бы мог вам привести обратные примеры. Но, вообще, не так плохо. Мы допили шампанское?
– Почти.
– Может, нам пойти и еще выпить? Тогда я должен переодеться.
– Пожалуй, в другой раз.
– Вы уверены, что больше не хотите?
– Да. – Я поднялся.
– Надеюсь, вам будет сопутствовать большая удача, и вы будете очень счастливы и отменно здоровы.
– Спасибо. А я надеюсь, что вы будете жить вечно.
– Благодарю вас. Пока живу. Если вы когда-нибудь станете набожным, а я к тому времени умру, помолитесь обо мне. Об этом я уже попросил нескольких своих друзей. Я ожидал, что сделаюсь более набожным, но этого не случилось.
Мне показалось, что он печально улыбнулся, но не поручусь. Он был так стар, а лицо в таких морщинах, что все градации улыбки в них терялись.
– Я могу стать страшно набожным, – сказал я. – В любом случае я буду молиться за вас.
– Я ожидал, что сделаюсь набожным. Все мои домашние умерли очень набожными. Но в моем случае этого не случилось.
– Вам еще слишком рано об этом говорить.
– Или слишком поздно. Возможно, я пережил свои религиозные чувства.
– А я их испытываю только ночью.
– Так вы же влюблены. Это религиозное чувство, не забывайте.
– Вы так думаете?
– Конечно. – Он подошел к бильярдному столу. – Вы были так любезны, что согласились сыграть со мной.
– Я получил большое удовольствие.
– Поднимемся наверх.
Глава тридцать шестая
Ночью разразилась гроза, и я проснулся оттого, что дождь барабанил в стекла. Окно было открыто, и нас заливало. Кто-то постучал. Я тихо подошел к двери, чтобы не разбудить Кэтрин, и открыл. На пороге стоял бармен в плаще, держа в руках мокрую шляпу.
– Можно к вам на пару слов, лейтенант?
– Что случилось?
– Дело серьезное.
Я окинул взглядом темную комнату и увидел под окном лужу.
– Заходите, – сказал я. Взял его за руку, завел в ванную, запер дверь, зажег свет и сел на край ванны.
– Что случилось, Эмилио? У вас неприятности?
– Нет. Неприятности у вас, лейтенант.
– Да?
– Утром вас арестуют.
– Вот как?
– Я был в городе и услышал разговор в кафе.
– Понятно.
Он стоял в мокром плаще, с мокрой шляпой в руках и молчал.
– За что меня арестуют?
– Что-то связанное с войной.
– Что именно, знаете?
– Нет. Но им известно, что раньше вы были здесь как офицер, а сейчас вы в штатском. После отступления арестовывают всех подряд.
Я немного подумал.
– Когда за мной придут?
– Утром. Точного времени я не знаю.
– Что вы мне посоветуете?
Он положил шляпу в раковину. Она была такая мокрая, что вода стекала на пол.
– Если вы не боитесь ареста, тогда ладно. Но арест – штука опасная, особенно сейчас.
– Я не хочу, чтобы меня арестовали.
– Тогда уезжайте в Швейцарию.
– Как?
– На моей лодке.
– В грозу?
– Гроза закончилась. Озеро неспокойное, но вы справитесь.
– Когда нам надо уезжать?
– Прямо сейчас. За вами могут прийти рано утром.
– А как быть с вещами?
– Упакуйте. Сумки я заберу. А дама пускай оденется.
– Где вы будете ждать?
– Я подожду здесь. Меня не должны видеть в коридоре.
Я вышел из ванной, закрыл за собой дверь и заглянул в спальню. Кэтрин не спала.
– Что случилось, милый?
– Все хорошо, Кэт, – сказал я. – Ты бы хотела быстренько одеться и отправиться на лодке в Швейцарию?
– А ты?
– Нет. Я бы предпочел снова лечь в постель.
– А в чем дело?
– Бармен говорит, что утром меня арестуют.
– Он сошел с ума?