– Вот бы встать на лыжи, – сказала Кэтрин. – Почему я не умею кататься на лыжах?
– Мы купим бобслейные сани и съедем вниз по дороге. Для тебя это не опаснее, чем прокатиться в автомобиле.
– А меня не растрясет на кочках?
– Поглядим.
– Надеюсь, что не растрясет.
– Надо будет нам прогуляться по снегу.
– Перед обедом, – сказала Кэтрин. – Для поднятия аппетита.
– Я всегда голодный.
– Я тоже.
Мы вышли на прогулку, но снегу намело столько, что очень скоро мы увязли. Я протоптал дорожку до станции, но пока мы туда дошли, из-за усилившейся метели за три метра ничего не было видно. Мы заглянули в харчевню возле станции и, стряхнув друг друга платяной щеткой, сели на скамью и заказали вермут.
– Серьезная метель, – сказала барменша.
– Да.
– В этом году снег выпал поздно.
– Да.
– Я могу себе позволить шоколадку? – спросила Кэтрин. – Или скоро уже обед? Я голодная.
– Съешь шоколадку, – разрешил я.
– Я возьму с фундуком.
– Они самые вкусные, – заметила барменша. – Мои любимые.
– А мне еще вермута, – попросил я.
Нашу тропку совсем замело. От глубоких следов остались едва заметные очертания. Снег залеплял глаза, и почти ничего не было видно. Отряхнувшись от снега, мы вошли в столовую. Обед подавал месье Гуттинген.
– Завтра начнется лыжный сезон, – сказал он. – Вы на лыжах катаетесь, мистер Генри?
– Нет, но я не прочь научиться.
– Это очень легко. Мой сын приезжает на Рождество, и он вас научит.
– Отлично. Когда он приедет?
– Завтра вечером.
После обеда мы сидели у печки в своей комнатке и смотрели в окно на падающий снег, когда Кэтрин вдруг спросила:
– Милый, ты не хочешь покататься на лыжах в мужской компании?
– Нет. А зачем?
– Иногда я думаю, что тебе хотелось бы пообщаться не только со мной, но и с другими людьми.
– Тебе не хочется общаться с другими людьми?
– Нет.
– Вот и мне не хочется.
– Ты – другое дело. Я жду ребенка, и мне больше ничего не надо. Знаю, я много болтаю и говорю всякие глупости, но мне кажется, что тебе хорошо бы куда-то прошвырнуться, чтобы от меня отдохнуть.
– Ты хочешь, чтобы я куда-то прошвырнулся?
– Нет. Я хочу, чтобы ты был рядом.
– Тогда я буду рядом.
– Иди ко мне, – сказала она. – Захотелось потрогать шишку у тебя на голове. Какая большая. – Она погладила ее пальцем. – Милый, ты не хочешь отпустить бороду?
– А ты этого хочешь?
– А что, забавно. Я бы посмотрела на тебя с бородой.
– Хорошо. Я отпущу. Начинаю прямо с этой минуты. Отличная идея. Будет чем заняться.
– Ты переживаешь, что тебе нечем заняться?
– Да нет. Мне это нравится. У меня чудесная жизнь. А у тебя?
– У меня прекрасная жизнь. Меня только беспокоит, что тебе со мной, такой толстой теткой, скучно.
– Ах, Кэт. Ты не понимаешь, что я от тебя без ума.
– Такой, как сейчас?
– И такой. Я всем доволен. У нас славная жизнь, разве нет?
– У меня-то да. А вот ты, я подумала, тревожишься.
– Ничего подобного. Иногда я думаю о фронте и о тех, кого я знал. Но тревоги я не испытываю. Я вообще не слишком задумываюсь.
– А о ком ты думаешь?
– О Ринальди, священнике и многих других, кого я знал. Но я не так часто о них думаю. Не хочу думать о войне. С войной покончено.
– А сейчас ты о чем думал?
– Ни о чем.
– Неправда. Скажи мне.
– Я думал, правда ли, что у Ринальди сифилис.
– И все?
– Да.
– А у него сифилис?
– Не знаю.
– Я рада, что у тебя его нет. А у тебя было что-нибудь такое?
– У меня был триппер.
– Я не хочу про это слышать. Было больно, милый?
– Очень.
– Я хочу, чтобы у меня он тоже был.
– Не сочиняй.
– Я хочу. Чтобы быть, как ты. Я бы хотела знать всех твоих девиц, чтобы выставлять их перед тобой на посмешище.
– Красивая картинка.
– То, что ты подцепил от них триппер, красивой картинкой не назовешь.
– Знаю. Гляди, какой снегопад.
– Я предпочитаю глядеть на тебя. Милый, почему бы тебе не отрастить волосы?
– Как отрастить?
– Чуть подлиннее.
– Они и так достаточно длинные.
– Нет, отрасти подлиннее, а я свои обрежу, и мы будем как близняшки, только один брюнет, а вторая блондинка.
– Я тебе не позволю остричься.
– А что, даже интересно. Они мне надоели. Знаешь, как они мне ночью мешают?
– Мне нравится.
– Тебе не понравятся короткие?
– Кто знает. Мне нравятся такие.
– Мне пойдет короткая стрижка. Мы будем близняшками. Ах, милый, я хочу тебя, я хочу быть тобой!
– Ты и так я. Мы с тобой неразделимы.
– Да. Ночью.
– Ночи у нас классные.
– Нам надо слиться воедино. Я не хочу, чтобы ты прошвырнулся. У меня это вырвалось. Нет, если ты хочешь, то конечно. Только сразу возвращайся. Милый, когда ты не со мной, я просто не живу.
– Я никогда не уеду. Я ничто, когда тебя нет рядом. У меня больше нет своей жизни.
– Я хочу, чтобы она у тебя была. Хорошая жизнь. Но пусть будет одна на двоих, правда?
– Так мне отращивать бороду или не надо?
– Отращивай. Это будет здорово. Может, до Нового года отрастет?
– В шахматы поиграем?
– Я лучше поиграю с тобой.
– Нет. Давай в шахматы.
– А потом в другую игру?
– Да.
– Ну хорошо.
Я достал доску и расставил фигуры. Снегопад не утихал.
Как-то ночью я проснулся и понял, что Кэтрин тоже не спит. В окно светила луна, бросая на постель тени от оконного переплета.
– Ты не спишь, родной?
– Нет. А ты почему не спишь?
– Я проснулась с мыслью о том, как сошла с ума, увидев тебя впервые. Ты это помнишь?
– Если ты и сошла с ума, то совсем чуть-чуть.
– Теперь все не так. Теперь все классно. Ты так мило произносишь это слово. Скажи «классно».
– Классно.
– Какой же ты милый. Я больше не схожу с ума. Просто я очень, очень, очень счастлива.
– Спи, – сказал я.
– Ладно. Давай уснем одновременно.
– Договорились.
Но так не получилось. Я еще долго лежал без сна, думая о разном и глядя на спящую Кэтрин в лунном свете. А потом тоже уснул.
Глава тридцать девятая
К середине января я отрастил бороду, и установились ясные холодные дни и очень холодные ночи. Дороги снова стали проходимыми. Снег утрамбовали и отутюжили сани с сеном и дровами, а также бревна, которые волочили вниз с горы. Снег покрыл все окрестности практически до Монтрё. Горы на противоположном берегу озера стояли белые, и даже долина Роны побелела. Мы прогуливались по дальнему склону аж до самой Бэн-де-л’Альяз. Кэтрин надевала ботинки с шипами на подошвах, теплую накидку и брала в руки палку с заостренным стальным наконечником. В накидке ее полнота не бросалась в глаза. Мы шли не торопясь, а когда она уставала, делали остановку и присаживались на бревна у обочины.
В Бэн-де-л’Альяз среди деревьев стояла харчевня, куда захаживали дровосеки пропустить стаканчик, и там мы отогревались у печки и пили горячее красное вино с пряностями и лимоном под названием глинтвейн. Хорошая штука для согрева и праздников. В харчевне было полутемно и накурено, и когда ты потом выходил, морозный воздух резко врывался в легкие и кончик носа немел при каждом вдохе. Мы оглядывались на освещенные окна, а рядом рабочие лошадки топтались и крутили головами, чтобы согреться. Морды у них были в инее, а изо ртов шел пар. Обратный подъем в гору поначалу был слишком гладким и скользким, пока не заканчивалась залитая оранжевой конской мочой дорога, по которой возили дрова. Зато дальше через лес вела тропа с хорошо утоптанным снегом, и пару раз, возвращаясь под вечер домой, мы видели лисиц.
Нам нравились окрестности, и мы получали удовольствие от наших прогулок.
– У тебя великолепная борода, – сказала Кэтрин. – Не хуже, чем у дровосеков. Ты видел мужчину с золотыми сережками?
– Это охотник на серн, – сказал я. – Они носят сережки, утверждая, что от этого обостряется слух.
– Правда? Не верю. Я думаю, чтобы показать: вот кто охотится на серн. А здесь вообще есть серны?
– Да, за Ден-де-Жаман.
– Здорово, что мы видели лисицу.
– Во сне она заворачивается в свой хвост, чтобы было теплее.
– Должно быть, приятное ощущение.
– Я всегда хотел иметь такой хвост. Разве плохо иметь такие лисьи опахала?
– Было бы трудно одеваться.
– Мы бы шили одежду на заказ или жили бы в стране, где это не имеет значения.
– Мы и так живем в стране, где ничего не имеет значения. Правда классно, что мы никого не видим? Ты ведь не хочешь никого видеть, да, милый?
– Да.
– Давай на минутку присядем? Я немного устала.
Мы сели рядышком на бревно. Впереди дорога шла через лес под горку.
– Она ведь нас не рассорит, эта егоза?
– Нет. Мы ей не позволим.
– Как у нас с деньгами?
– Лучше не бывает. Последний чек на предъявителя приняли без вопросов.
– А твоя семья не попытается с тобой связаться? Они ведь теперь знают, что ты в Швейцарии.
– Возможно. Надо будет им написать.
– Ты еще не написал?
– Нет. Пока дело ограничилось чеком на предъявителя.
– Слава Богу, я не член твоей семьи.
– Я им пошлю телеграмму.
– Неужели ты за них совсем не переживаешь?
– Когда-то переживал, но мы столько ссорились, что все чувства куда-то испарились.
– Мне кажется, они мне понравятся. Может, даже очень понравятся.
– Давай не будем о них, а то я начну переживать. – Мы еще немного посидели. – Ну что, пойдем дальше, если ты отдохнула? – предложил я.
– Я отдохнула.
Мы шли по дороге. Уже стемнело, снег скрипел у нас под ботинками. Вечер выдался сухой, морозный и очень ясный.
– Мне нравится твоя борода, – сказала Кэтрин. – Это настоящая удача. Она с виду такая густая и устрашающая, но при этом такая мягкая и приятная на ощупь.
– Мне лучше с бородой?