Удивительно лишь то, что мне в голову с такой настойчивостью лезет эта пряха Мойра, тянущая нити моей судьбы. При каждом воспоминании появляется босоногая пассажирка-вязальщица, очень на нее похожая. Уж не схожу ли я с ума? Хотя, думаю, пока дело до этого не дошло, но утомилась я порядком, да еще замучила себя тщетными сожалениями о прошлом. Все возможности упущены, и поздно искать счастья.
– Спать, спать, спать, – приказывали колеса, убаюкивая меня.
5.
Утомленная Мойра, облаченная в долгополое платье, отбросила вязание в сторону. Затем потянулась, выпрямила колени и уперлась босыми ступнями в край противоположной скамьи. Глядя на соседку по купе, с горечью усмехнулась, накрутила на палец прядь обесцвеченным временем волос. «Эта разборчивая мечтательница так неблагодарна! Я предложила ей столько вариантов на выбор, а она…. Мало того, что толком не смогла распорядиться ни одним выбором, еще и заявила, что меня не существует».
– Милая, – Мойра окликнула попутчицу, – Ты слышишь меня? Попробуем еще раз?
Ресницы спящей пассажирки вздрогнули, в уголке глаз ее застыли слезы. Мойра чувствовала, что женщина оплакивает свои ошибки. Душе нужно время, чтобы вызреть. Ну, не могла, никак не могла она в свои двадцать лет разглядеть свою судьбу. Хотя богиня судьбы все понимала, она продолжала сокрушаться. Незадачливая мирянка видела лишь тех мужчин, кто маячил перед ее глазами, кто был на виду. А множество других соискателей проскользнули мимо девушки незамеченными, как тот неказистый практикант, подрабатывающий на каникулах проводником. Он мелькнул раз-другой и потерялся на бескрайних просторах.
Мойра вздохнула, со всезнающим видом разглядывая узоры своего изделия. Если бы неопытная птичка знала, что мальчишка-проводник тоже умеет бренчать на гитаре. Она ведь так и не купила ему пива на полустанке, и не попыталась помочь ему с квартирой, когда он просил ее об этом. Сколько возможностей люди отвергают по своей незрелости! И что гитара! Множество иных, неизвестных деве, достоинств этого человека так и не открылись ей. А какие пылкие и зовущие взгляды он бросал на мою красавицу. И я ведь ее толкала: обернись, посмотри. Не увидела, не услышала, не почувствовала.
Что было сил Мойра воскликнула: «Проснись! Он рядом! Больше такого случая не представится!».
Женщина, казалось, услышала. Она приоткрыла глаза и, опираясь на локти, приподнялась к окну. За окном, пробивая черноту ночи, ярко светили фонари. Возвышался украшенный аркой вокзал. Среди толпы пассажиров выделялся носильщик, толкавший перед собой тележку, доверху груженную багажом. На миг путешественнице показалось, что сверху лежит ее собственный, добротной кожи старый чемодан, а в нем ее самое лучшее платье. Как? Почему ее багаж увозят? Ведь она еще находится в вагоне, ей надо ехать дальше!
В следующий момент Мойра неуловимым движением пальцев соткала в воздухе невидимый узор и набросила на плечи спящей легкую шаль. И тотчас растворилась в пространстве. 6.
Я резко проснулась, встревожась о пропаже во сне моего багажа. Кажется, наступило утро. Уголок салфетки, свисающей со столика к подушке, отчетливо белел перед моим носом. С опаской скосив глаза к полу, я с облегчением убедилась, что мой чемодан на месте: стоит, миленький. Вновь прикрыла веки, чтобы задержать в сознании ускользающие видения: ночь, вокзал, огни фонарей… И тут же в мои грезы ворвался уже реальный голос – мужской, с легкой хрипотцой.
Я взглянула в сторону двери: на пороге купе стоял человек в железнодорожном мундире, с густыми, но аккуратно подстриженными усами. Козырек его фуражки блестел в солнечном луче, проникающем из окна в купе.
– Это ваша косынка? – повторил он, кладя на столик тонкую, как паутина, шаль. В ней были искусно сплетены белые, черные и золотистые нити.
Я села, поджав под себя ноги и прикрывшись простыней.
– Понятия не имею, чья эта вещь. Может, на промежуточных станциях кто и входил в купе, но я не заметила. Почти всю ночь проспала.
– Тогда разрешите представиться: начальник поезда Николай Николаевич. А вы занимаете полку в соответствии с местом, указанном в билете? – спросил он, как мне показалось, строго. Паспорт предъявите, пожалуйста.
Я вытащила из-под подушки сумку и стала лихорадочно рыться в ней, в поисках паспорта и билета. Затем вспомнила, что билет сдавала проводнице. Испытывая легкое беспокойство, я протянула ему паспорт.
Подтянутый начальник поезда – по выправке он походил на летчика – посмотрел на фотографию. Снимок был сделан несколько лет назад и я нравилась себе на нем. Взгляд начальника снова обратился на меня:
– Так, так, милая госпожа… Где-то я уже видел точно такие, играющие разноцветьем глаза.
Голос начальника был на редкость красив, низкие бархатистые нотки вызывали во мне непонятное волнение.
Николай Николаевич едва заметно шевелил губами, что-то подсчитывая. Усы его при этом смешно топорщились:
– …Год 19… поезд «Москва-Анапа». Я пятый курс закончил, проходил здесь практику. Я вас сразу тогда заприметил, вы были такой смешной девчонкой и такой обаятельной. И впоследствии не раз вспоминал, даже пытался разыскать. Кстати, вы мало изменились… Меня, конечно, не помните? Я таким тощим был, а девушки крепких парней любят.
Шутник! Кто может похвастаться такой памятью? Разумеется, проводника из той давней поездки я помнить не могла, зато ночные видения вновь всплыли в мозгу. Мальчишка-практикант, разносящий чай. Но не станешь же рассказывать первому встречному о своих снах. Я неопределенно качнула головой.
Между тем из тамбура донесся звонкий голос нашей проводницы, за сутки с лишним выученный мною наизусть.
– Николай Николаевич, прояснили вопрос?
– Минуточку. Мы еще не привели себя в порядок. Из коридора продолжал доноситься невнятный шум голосов, какие-то поскрипывания и побрякивания. А между тем, поезд уже стоял давно. И снова выглянув в окно, я поняла, что мы приехали на конечную станцию. И снова усатый железнодорожник обратился ко мне:
– Уважаемая, примерьте, пожалуйста, эту косынку. Я думаю, так будет лучше. Он взял со столика ажурную шаль и накинул мне на плечи, на ночную футболку.
Критически посмотрел на композицию и добавил:
– Думаю, не помешает пройтись расческой и подкрасить губы, если имеете такое обыкновение.
Я послушно выполнила требования, подчиняясь его обаянию.
Николай Николаевич выглянул в коридор и сделал кому-то отмашку рукой:
– Мы готовы. Фотограф может подойти.
Я ничего не понимала. Но в тот момент, когда на меня нацелили объектив фотоаппарата, начальник поезда, обратившись ко мне, с торжественностью произнес:
– Вы стали миллионным пассажиром нашего нового фирменного поезда! Вы награждаетесь…
Вспыхнувшая в первый момент радость, вдруг сменилась озабоченностью. Мошенники?
Но начальник поезда уже протягивал мне какой-то сертификат с печатями РЖД, объясняя, где и когда я смогу получить умопомрачительную сумму. И от меня ни требовали ни рубля, ни копейки!Я не знала, что сказать. Машинально взглянула на платформу и увидела женщину в длинном льняном платье. Ноги ее были босы, а длинные волосы перехвачены узенькой лентой. Она держала корзинку, наполненную какими-то фруктами, похожими на апельсины. Впрочем, это могли быть и клубки золотистого шелка. Странная пассажирка улыбалась мне уголками губ. Неужели греческая Мойра не приснилась мне, а была настоящей?
Из вагона поезда мы вышли вместе с Николаем Николаевичем. Он нес мой чемодан и объяснял, почему меня сфотографировали спросонок, не дали одеться, привести себя в порядок. Сказал, что я и должна была выглядеть как проснувшаяся пассажирка, а не как фотомодель. Ведь моя фотография теперь будет украшать рекламные буклеты РЖД.
– И все-таки мне трудно поверить, что это простая случайность! – допытывалась я до истины.
Николай – мы решили обходиться без отчеств – улыбался в усы, но в детали события не вдавался.
Я спросила, хватит ли мне этого выигрыша, чтобы купить домик у Черного моря.
– На первый взнос вполне. И, если вы не против, я помогу вам помочь присмотреть его. А если пожелаете, можем и дальнейшие расходы разделить. Ведь честно говоря, и я нынче скитаюсь где придется, все оставил жене при разводе. Сдадите мне угол?
Я остановилась, завязала узелком, спадающую с плеч шаль, и мы пошли дальше. Несмотря на октябрь, солнечные лучи пригревали все сильнее.
Террорист
Все приятельницы Ирины Сергеевны встречали Новый Год в семьях: кто с мужьями, другие с взрослыми детьми и даже внуками – этим особенно завидовала. Подруги предлагали присоединиться, но она неизменно отказывалась, зная, что у чужого очага лишь острее ощутит одиночество. Потому что Машенька, ее дочь, окончив школу, покинула городок, где они жили, и наведывалась сюда нечасто. И каждый новогодний праздник оборачивался для матери пыткой: опять одна, опять заляжет в кровать ранним вечером, отключив телефоны, а то и расплачется, не в силах унять тоску.
Но нынче планеты встали по-иному: в середине декабря дочка сообщила, что приедет на Новый Год домой!
И ведь приехала! Тридцать первого днем Маша позвонила матери прямо с автовокзала и доложила, что благополучно добралась. Сказала, что через час-пол-тора будет дома, только забежит по дороге к подружке Эле – та жила в соседнем квартале – отдаст привезенный для нее подарок. На робкое предложение Ирины Сергеевны, перенести визит к Эле на завтра, Маша фыркнула, ввернув поговорку о ложке, что хороша к обеду. Однако обещала у подруги не задерживаться.
Обещать-то она обещала, но время шло, а Маша не появлялась и даже не звонила. Ирина Сергеевна, прерывая кулинарный процесс, названивала дочери сама. Дозвонилась раза с десятого:
– Машенька, ну где же ты пропадаешь? И трубку не берешь! Я уж не знаю, что и думать!
Маша скороговоркой оправдывалась, что помогала Эле. Целый час красили ей волосы. Занимались этим в ванной, а телефон в комнате остался, не слышали. И, помолчав, спросила: