— Мы теперь и сами за себя постоять сумеем, — хмыкнул Ираклий, но под взглядом Колосова листок с телефонами все-таки взял и небрежно сунул его в карман пальто.
— Как ваш маленький племянник? — напоследок спросил его Колосов.
Ираклий удивленно глянул, словно не понял, о ком идет речь. — Сын вашей покойной сестры, — уточнил Колосов.
— Левка? А никак. Вон врачиху к нему пригласили — и все без толку. — Ираклий говорил о мальчике совершенно равнодушно, без какого-либо сострадания. — Ну что, все? Я свободен, могу идти?
Глядя ему вслед с порога кабинета, Никита Колосов невольно подумал: мать моя командирша, что же это за семья такая? Правда, что ли, проклятая? Потом мысли его переключились на стрелка. Он вызвал лейтенанта Сидорова и попросил забронировать для себя авиабилет на завтрашний утренний рейс до Волгограда. Потом позвонил в приемную шефа — о своей предполагаемой командировке с непосредственным начальством он пока еще не говорил.
Глава 28. ПРОЛЕТАЯ НАД ГНЕЗДОМ И ДАЛЬШЕ
Наступила суббота, все вокруг было покрыто белым пуховым одеялом: Нина, проснувшись и выглянув в окно, не могла оторвать взгляд от этой снежной белизны. Ночью сквозь сон она слышала какой-то шум в коридоре, но не было сил подняться с дивана, оторвать голову от подушки — во сне все тоже было белым, снежным…
Заглянув утром в детскую, она застала Леву стоящим в пижаме у окна. Он смотрел во двор, сосредоточенно водя пальцем по холодному стеклу. В доме было тепло и душно, все еще спали — поздний рассвет едва брезжил.
— Хочешь на улицу? Что, если нам с тобой немножко погулять, а? — шепотом спросила Нина мальчика. Он оглянулся на ее голос, но не ответил.
Однако его молчание Нину не смутило, она одела его потеплей, он не сопротивлялся, давая себя одеть послушно, как кукла. Набросив куртку, она взяла мальчика на руки и вышла на улицу. Льдистый колкий, совсем уже зимний воздух, как крепкое вино, сразу ударил в голову. Нина
Опустила Леву на снег, он неуверенно шагнул прямо в сугроб, хватая снег рукавичками. В новом комбинезоне, в ярком вязаном шлемике он до боли напомнил Нине ее сына Гогу.
— А хочешь, прямо сейчас слепим снеговика? — спросила она.
На лице мальчика отразилось удивление, он словно прислушивался к чему-то внутри себя, словно что-то вспоминал. Нина бросилась навстречу сугробам, как пловец навстречу волнам — возле вот этих старых, очень старых, видевших так много на своем веку, слышавших выстрелы совсем недавно, елей стоять снеговику с морковкой вместо носа. И да будет так! И никакие подозрения, несчастья, убийства и страхи тому не помеха. О том, что рядом с дачей теперь круглосуточно будет находиться пост охраны, состоящий из сотрудников милиции, Нина, конечно же, знала. Помнила. Но охрана, соблюдая конспирацию, не выказывала никаких признаков своего близкого присутствия.
Стояло снежное утро. Пахло хвоей, морозом, печным дымом. Где-то в елках каркали, переругивались вороны. Им вторил едва слышный лай собак — из-за леса, из-за пруда. И все пережитое казалось таким нереальным… Вот только любимое пальто, что осталось в прихожей на вешалке, все извожено в грязи, когда пришлось шлепнуться в нем на землю и прятаться от пуль за машиной. Химчистка теперь по нему плачет, а может, и химчистке не под силу вывести следы этого опасного приключения. «Кому рассказать — не поверят ведь ни за что, — думала Нина, сгребая снег, чтобы лепить из него первый шар. — У Кати было такое лицо несчастное… И потом тоже, когда приехал прокурор и милиция со своей командой. Правда, они были в курсе и не задавали ей лишних вопросов, Катино инкогнито не пострадало в глазах домочадцев. Интересно, а какое у меня было лицо? По-моему.., я под выстрелами Держалась на „три с плюсом“. Нет, даже на твердую четверку. Не визжала со страху, и то слава богу! Коленки, правда, потом тряслись ужасно, но это ведь не видно было никому. Или видно? А Зоя испугалась, не правду она потом твердила, что не успела даже понять, что именно произошло. Она сразу поняла, что по ней стреляют, вот уж у нее-то все на лице было написано…»
Лепился снег плохо, но Нина не унывала. Ей стало жарко, она расстегнула куртку, шерстяной свитер сразу намок от снега. Внезапно лесную тишину нарушил гул мощных двигателей — из аэропорта Внуково взлетал самолет. Через минуту Нина увидела его над лесом — авиалайнер набирал высоту.
Она и не знала, что на этом самом самолете утренним восьмичасовым рейсом вылетел в Волгоград Никита Колосов. Она просто стояла, держа мальчика за руку, глядя самолету вслед: «Лева, смотри, какой огромный!» Никита в свою очередь, пролетавший там, в небесах над лесом, на борту рейса «Континентальных авиалиний», и не подозревал даже, что это самое место вот тут, прямо под ним сейчас, — если спрыгнуть с борта на парашюте, приземлишься чуть ли не на крышу. Мысли его влеклись к Волгограду, он рассчитывал быстро управиться там и уже следующим утром, в воскресенье, вернуться в Москву. Все эти планы очень скоро растаяли, как дым. Он и представить себе не мог, что ждет его там, на берегу Волги.
Самолет скрылся. Снег захрустел под чьими-то шагами. Нина обернулась. Она увидела Ираклия. Он вышел из дома на снег голый по пояс, в одних спортивных брюках и кроссовках. Наклонился, зачерпнул снег полными пригоршнями, подержал: Нина видела, как напряглись бугры мышц на его широкой груди — он бросил на себя снег, как воду. Нина думала: вот сейчас он заорет, зарычит, как орут, рычат все мужики, когда строят из себя таких вот крутых и закаленных, но Ираклий растирался снегом молча, остервенело и вместе с тем с видимым, чисто физическим наслаждением.
Нина ждала, что после этих экстремальных водных процедур он вернется в дом под горячий душ. Ничуть не
Бывало. Ираклий неторопливо направился к ней. Холода он словно и не замечал.
— Привет, — сказал он хрипло. — Это что ж такое будет?
— Снеговик. — Нина под его взглядом моментально смутилась. Портрет ожил, скинул генеральский парадный китель и помолодел лет этак на двадцать…
— Баба?
— Снеговик. — Нина отступила. Ираклий подошел к ней вплотную.
— А ты красивая, сразу в глаза бросается, потому что ты без макияжа, — сказал он. — И материнство тебе, — он кивнул на Леву в сугробе, — нет, вам.., к лицу, добрый доктор… Тихо как здесь, а? Не то что в Москве. А меня вчера в милиции два часа мурыжили. — Он усмехнулся. — Что, да кто, да почему… Попросили здесь пока пожить. Ты, то есть вы, не против, доктор?
— Это ваш дом. — Нина пожала плечами. Второй снежный шар был готов. Надо было поднять его и водрузить на первый. — Помогите мне, пожалуйста.
Ираклий поднял тяжелый шар, бухнул его на постамент.
— Нет, это у нас будет снежная баба, — сказал он. — Ну, Лев, слепим ей грудь?
— Так что же было еще в милиции? — спросила Нина.
— Ничего хорошего. Тупые они все. — Ираклий провел ладонью по снежному шару. — Дальше носа своего еле-еле видят.
— Хорошо еще, что теперь здесь будет их охрана.
— А. — Ираклий ткнул «бюст» снежной бабы кулаком. — Мура это все. Теперь я тут ваша охрана. — Он покосился на мальчика. — А насчет ментов… Побывал я там вчера и… В общем, подумал, что, видно, бог ни делает — все к лучшему. Что смотришь так удивленно на меня, доктор? Туманно выражаюсь? Объясняю популярно: я, когда молодой был, мечтал ведь об этом самом.
— О чем? — спросила Нина. — Об их работе. Ну не об их конкретно — не урло разное там сажать воровское, а просто об оперативной работе. Какой дед мой занимался всю жизнь, в которой он асом был недосягаемым, что бы там про него сейчас ни врали.
— Зачем вам это? Вы же из такой обеспеченной семьи.
— Дело не в семействе, а в принципах было. Точнее, в восстановлении статус-кво.
— Вы что же — хотели ловить шпионов?
— Я в разведке хотел работать, в ГРУ, в ФСБ. — Ираклий смотрел на сугробы. — Документы в вышку подавал дважды, отказали. Я, дурак, еще переживал из-за этого… Так переживал! Ну, молодой ведь, ума-то нет. А вчера побывал в этом оперативно-милицейском заповеднике с решетками на окнах и чуть ли не перекрестился обеими руками — слава богу, на фиг, на фиг… Миновала меня чаша сия.
— Еще не все потеряно, — усмехнулась Нина. — Ираклий, какие ваши годы. А что, ваш мотоцикл точь-в-точь такой же, как у мистера Бонда?
— Смеешься? Ах ты, доктор, ах ты малышка маленькая. — Ираклий шагнул к ней.
— Идите в дом, вы простудитесь.
— О здоровье моем заботишься? А по ночам на ключ закрываешься? — неожиданно он рывком притянул ее к себе.
— Что? Я не понимаю, отпустите меня.
— По ночам, говорю, дверь на ключ? Стучишь тебе, стучишь. — Ираклий обнял и без всяких усилий приподнял ее. — Что, скажешь, даже не слыхала?
— Я спала, отпустите меня!
— Отпущу, когда захочу. — Он попытался ее поцеловать, держа на весу. Нина, поняв, что он не шутит, начала отчаянно вырываться из его рук.
— Что вы делаете? Вы с ума сошли? Ираклий, я прошу, прекратите…
— Отпусти ее! — раздался гневный окрик.
На крыльце стоял Павел — без шапки, в одном тонком шерстяном свитере.
Ираклий нехотя разжал объятия.
— От меня на ключ не запрешься, — шепнул он тихо. — Я такой, я дверь сломаю.
— Ираклий, подойди ко мне, — тоном полководца приказал с крыльца Павел.
— Да пошел ты. — Ираклий махнул рукой.
— Я сказал, ступай сюда. Надо поговорить. Извините нас, Нина Георгиевна. — Голос Павла срывался. — Вы что, воздухом решили подышать с Левой?
— Да, утро очень хорошее. — Нина резким движением застегнула «молнию» на куртке.
— Ну и правильно… Все правильно. Ираклий, мне долго тебя ждать?!
Ираклий одним прыжком перепрыгнул сугроб и спортивной трусцой направился к дому. Он поднялся на крыльцо с независимым видом, но, когда проходил мимо Павла, тот словно пацану-школьнику отвесил ему увесистого «леща» по шее, буквально втолкнув в дверь.
— Нина Георгиевна, — обратился Павел к Нине, — если возможно, после завтрака уделите мне несколько минут, я буду, как всегда, в кабинете.