пилить его на пилораме для благоустройства улиц в с. Унда." Панькин возмутился столь решительными действиями Мальгина и схватился за голову: "Все только и пишут: "обязать!" Рыбакколхозсоюз - "обязать", райком - "обязать", райисполком - "предложить", первичная парторганизация - "обязать"... И кого? Да все того же Панькина. Теперь вот и Родька, дьявол однорукий, его, Тихона Сафоныча, протеже, бумагу пишет "обязать" и никаких Ну и дела!" Но ничего не оставалось, как выполнять решение. Поднатужился колхоз и все же заготовил, вывез и распилил на тес бревна, а Родион со своим сельсоветским активом поднял народ на воскресники. За лето вечерами проложили по главной, да и боковым улицам мосточки. Несмотря на конфликты, возникающие иной раз между сельсоветом и Панькиным на деловой основе, в личных отношениях Мальгин с Тихоном Сафонычем были на дружеской ноге. Первое время предсельсовета чувствовал себя на этой должности неуверенно. Мешало то, что окончил он, по его собственному признанию, "четыре класса да коридор". Курсы советских и партийных работников, на которые он ездил в Архангельск вскоре после избрания на председательский пост, дали ему многое. Но с грамотой было туговато. На помощь пришла Августа. Она вечерами заставляла мужа писать диктанты, как в школе. Она четко произносила тексты из книг, а он записывал, стараясь правильно расставлять знаки препинания, и любовно поглядывая на жену. Совсем как в юности, когда Августа работала в библиотеке, а он приходил за книгами и, не таясь, любовался ею. Она, бывало, сидела за барьером в накинутой на мягкие плечи шубейке и что-то писала. А он стоял рядом с книгой в руках и смотрел на ее глаза в опуши светлых ресниц, на крупные завитки волос у висков и с каждым днем влюблялся все больше. Сколько же времени прошло? Много... Войну пережили, дети поднялись... Августа с раскрытой книгой тихонько расхаживала по комнате в мягких оленьих туфлях, во фланелевом халате и шерстяном платке, наброшенном на плечи. Платок ей прислал Тихон из Владивостока: "Оренбургский, носи на здоровье. Своей жены нет, так хоть братневой подарю". Родион испытал платок через обручальное кольцо - не прошел. "Значит, не оренбургский, сделал он вывод. - Оренбургские легко продергиваются через колечко... Ну да ладно, хороший платок, мягкий". Иногда Августа сажала за стол дочь Светлану, теперь уже пятиклассницу. Хоть текст бывал для нее и труден, она все же по примеру отца старалась вовсю. Августа в последнее время пополнела. Однако полнота была умеренной и даже шла ей, по крайней мере, так говорил муж. Лицо у нее хранило прежнюю молодую свежесть и чистоту, а глаза - блеск и живинку. Сын Елисей учился в школе-интернате в соседнем селе Долгощелье. Уезжал туда в конце августа и появлялся дома в зимние каникулы. Он был очень похож на своего дядю Тихона - и ростом, и ухваткой, и веселым нравом. А Тихон еще с войны остался на Тихом океане, ходил на торговом судне капитаном и раз в месяц писал домой письма. Он до сих пор не женился. Довоенная его любовь, дочь архангельского капитана Элла, в сорок пятом уехала в Ленинград учиться в университете, там вышла замуж, и след ее затерялся. Тихон больше в письмах не вспоминал о ней. Он сожалел, что ему приходится жить вдалеке от дома и тосковал по родным местам. Родион звал его в Унду. Сам Родион теперь вроде бы и забыл о том, что он когда-то плавал на шхуне и ботах, тащил из моря снасти, стоял у штурвала парусника, а по веснам выходил на лед бить тюленей. Прошлое напоминало о себе иной раз по ночам, когда он вдруг испытывал тягучую, как дым от тлеющего смолья, бессонницу. Однажды, заснув лишь под утро, он увидел необыкновенный сон, надолго оставивший у него ощущение радости и вместе с тем грусти. ...Синее, синее море, какое в этих широтах бывает редко. Оно скорее напоминало южный тропический океан. Волны неторопливо бежали вдаль, и там, впереди, из воды поднимались стены и башни сказочного замка. Над ними яркая и какая-то тревожная заря. И мимо стен крепости плыла шхуна при полной парусной оснастке. Паруса высились ярусами до самого клотика. Когда шхуна подошла поближе, Родион увидел отца. Он стоял в носу, на палубе, и смотрел вперед, молодой, кудрявый, веселый. Отец вдруг крикнул: - Родька-а-а! - Батя-я-я! - отозвался Родион и почувствовал толчок в бок. Августа спросила со сна: - Ты чего кричишь? Родион тихонько вздохнул и закрыл глаза. Но парусник исчез...
2
Панькин не любил засиживаться в своем кабинете из-за телефона. Тот с самого утра начинал бить по нервам настойчивыми звонками то из Мезени, то из Архангельска, то с производственных участков. Звонили иной раз и по пустячному поводу, но на все звонки приходилась отвечать, все объяснять, а иногда и в чем-то оправдываться. Когда Панькин уходил из конторы, по телефону разговаривала Настя-секретарша, русая девушка с меланхолическими серыми глазами, опрятно одетая и весьма деловитая, или Окунев, заместитель Панькина по сельскому хозяйству. У него горячее время бывало летом, а в остальные дни он обычно сидел в конторе. Он и говорил по телефону, проявляя известную находчивость. Колхозники за глаза в шутку называли Окунева "телефонным председателем". Но все же было заведено, что утром Панькин должен сидеть за своим столом, и люди знали, что застать его тут можно лишь спозаранку. Они несли ему свои заботы: тому наряд подписать, тому накладную, тому наложить визу на заявление о выдаче денежного аванса, у того крыша прохудилась - просит тесу. Кто не мог выйти на промысел по болезни - дай ему работу на берегу. А то еще и жены придут жаловаться на запивших ни с того ни с сего мужей... Словом, Панькин крутился с посетителями целое утро. Когда текущие вопросы были решены и кабинет пустел, он облегченно вздыхал, открывал форточку: "Накурили тут, табакуры" - и брал фуражку, чтобы исчезнуть из конторы до вечера. На этот раз ему вовремя ускользнуть не удалось: пришел доложить о рейсе на Канин Андрей Котцов, вернувшийся на "Боевике" вчера поздним вечером. - Здравствуй, Андрей. Как сходил? - спросил Панькин, бросив на фуражку, сиротливо висевшую на гвоздике, тоскливый взгляд: "Сейчас еще кто-нибудь нагрянет, а надо бы пойти на стройку, поругать мужиков за то, что плоховато проконопатили пазы с восточной стороны". Котцов, отоспавшийся, свежевыбритый, в новеньком ватнике и цигейковой шапке прежде чем ответить закурил. Панькин поморщился, сам уж давно бросил это занятие. - Сходили благополучно, - ответил Котцов. - У двигателя надо менять кольца. Компрессия слабая... - Уже? - воскликнул председатель. - А чего удивляетесь, Тихон Сафоныч? Еще ведь не было судно в ремонте, а плаваем уже три навигации. Вечного-то двигателя еще не изобрели. - Ладно. Как рыбаки добрались? - Благополучно. Назяблись только. Сугрев под парусиной не велик. По очереди в кубрик лазили к печке. А Фекла-та бессменно на камбузе кашеварила. Ей-то было тепло. - Высадка хорошо прошла? - Вошли в реку, как обычно, с приливом. Выбрались с полной водой. На обратном пути шторм застиг. Как раз посреди губы. Но ничего, сошло благополучно. - Ну, спасибо. Теперь отдыхай. Пару дней тебе даю. Насчет ремонта будем думать. Сперва надо судно осмотреть и, как должно, составить дефектную ведомость. Сказав это, Панькин уловил чутким слухом шум мотора и посмотрел в окно. На улице подморозило, ночью выпала пороша. Котцов тоже прислушался. - Никак самолет? - сказал он. - Пожалуй. Чубодеров летит... Подмерзло, сесть можно, вот и решил нас навестить. Пойду на посадочную площадку. - Панькин надел фуражку и - вон из конторы. Аэропорта в Унде еще не было. Имелась только грунтовая посадочная площадка да халупка об одном оконце, где стояла радиостанция и продавали билеты. Самолет АН-2 летал нерегулярно - мешали погодные условия и слабый неплотный грунт посадочной полосы, размокавший при первом дожде. Благоустроенный промежуточный аэропорт был еще в проекте. Водил самолет местный ас, известный всему побережью Чубодеров, молодой расторопный пилот, которого Панькин любил и уважал, хоть и называл его иногда в шутку продувной бестией. Водить с ним дружбу был расчет. Чубодеров всегда выручит: привезет из областного центра не только почту и пассажиров, но при необходимости и запчасти в мешке, пакет от начальства, а обратным рейсом заберет посылку для знакомых. Когда Панькин подошел к самолету, Чубодеров уже вылез из кабины, пожелал всего хорошего прибывшим пассажирам и наблюдал за выгрузкой почты. Рядом стоял молодой парень в солдатской форме с погонами сержанта. Завидя председателя, Чубодеров помахал рукой. - Э-геей, Панькин, привет! - Здравствуй, здравствуй, орел наш! - Панькин, подойдя, осведомился: Чего привез? - Все, что надо. И между прочим, новую кадру тебе. - Какую кадру? - А вот сержанта. Демобилизовался. Хорош будет рыбак! Панькин глянул на парня из-под лакированного козырька и радостно воскликнул: - Ванюшка! Уже отслужил? - Отслужил. - Парень взялся за чемодан. - Ну молодец! - искренне обрадовался Панькин. - В каких частях был? - Танкист. Механик-водитель. - Молодец! - повторил Панькин. - Спасибо, Чубодеров! - Рад стараться! - выждав, когда на смену выгруженной почте в самолет сложат мешки и посылки из Унды, пилот полез по стремянке в кабину. - Что там, в Архангельске, передать? - Пока ничего, - ответил Панькин. - Поклонись полярнику с оленем возле Дома Советов. - Поклонюсь, обязательно поклонюсь! - Чубодеров расхохотался, помахал рукой и закрыл дверцу. Через минуту мотор взревел, и самолет начал выруливать на старт. Пилот торопился: грунт на площадке начал подтаивать. Когда самолет улетел, Панькин пошел в село вместе с демобилизованным Иваном Климцовым и по пути завел беседу с прицелом: - Надеюсь, ты насовсем в Унду? - Там посмотрим, - уклончиво ответил Иван. - А жена молодая где? - Покамест в Вельске. - Привози женку. Квартиру организуем. - Покамест остановлюсь у матери. - Ладно, у матери. Но у нее будет тесновато. Жену привезешь - дадим помещение. - А работу какую дадите? - спросил Климцов. - Любую. Знаю, парень ты дельный. Климцов посмотрел на председателя с