Километров через двадцать — двадцать пять машина вдруг остановилась. Тут начинался лес. «Вот и пришёл мой конец», — подумал мальчик, глядя на две сосны, которые росли рядом.
— Выходи, приехали, — заторопил шофёр.
Все вышли из машины, даже чемодан с собой вынесли.
— Сколько лет тебе, комиссар? — вдруг спросил офицер.
Он говорил на чистейшем русском языке, без переводчика. И даже чуть улыбнулся.
У мальчика отнялся язык. «Пароль! Он знает пароль! Значит, гестапо всё-таки напало на след тех партизан и они не выдержали пыток?»
Азат опустил голову. Он решил молчать, что бы с ним ни случилось.
Неожиданно офицер обнял его и ласково сказал:
— Каких мальчиков мы вырастили! С ними нигде не пропадешь. Ведите его в отряд, он мне больше не нужен, — объявил офицер переводчику. И совсем просто и буднично добавил: — И пожелайте мне счастья.
Мальчик растерянно смотрел то на одного, то на другого. Он всё ещё ничего не понимал. Эти фрицы говорили по-русски. Переводчик, несмотря на то что был в немецкой форме, отдал честь по-советски.
Машина тронулась, набирая скорость. Вот. она дошла до моста, проскочила его и стала удаляться, постепенно превращаясь в маленькую точку.
Мальчик провожал её взглядом. Он понял, что чёрный лимузин увозил храброго партизана, может быть, самого отважного человека в этих краях.
И у него невольно правая рука поднялась к виску, точно так же по-советски, по-армейски, как это минутой раньше сделал человек, стоящий сейчас с ним рядом.
— Нам надо спешить, — напомнил спутник.
А мальчик всё ещё не мог оторвать от дороги глаз, затуманенных от слёз и светлых от надежды.
Это ведь хорошо, когда надеждой светятся глаза!
Верить или не верить в своё спасение? Мальчишке всё время кажется, что это не он, Азат, а кто-то другой шлёпает по лесу. Так и хочется оглянуться: не идёт ли за ним тот самый человек в форме оберлейтенанта, который так круто расправился с полицаями?
Судьба переменчива. Какой-нибудь час назад мальчишечья жизнь висела на волоске. Кто же думал, что на чёрном лимузине в самый последний миг появится спаситель в форме немецкого обер-лейтенанта? Всё, что угодно, могло прийти в голову, только не это. И после всего, что приключилось с ним, не верилось в покой, который окружал его в этом лесу.
Азат то и дело насторожённо оглядывался: не притаился ли кто вон за тем деревом или вон за тем? Беспокойство не оставляло его ни на минуту. Его угнетали
корявые стволы голых деревьев. Его не успокаивала чистая голубизна небосвода.
Но спина взрослого человека, вышагивающего впереди, казалась неподвластной никакому страху.
Азат вздохнул. До чего же нелегко на войне, особенно если человеку немного лет!
Тропинка петляла, углубляясь в чащу. Он старался идти строго по следу. Оступишься — и провалишься в неверный весенний снег по колено, а то и по пояс.
Неожиданно откуда-то со стороны, может быть, от вековой сосны, вершиной уходящей в весеннее небо, донёсся свист. Азат поднял голову: откуда взяться певунье-птичке в такую рань? Он перевел взгляд на своего спутника. Тот даже не остановился, будто не слышал.
Человек шел размеренным шагом, твёрдо ставя ноги. Он лишь ссутулился под тяжестью чемодана, набитого, как известно, не больно-то легкими предметами. В нём уместилась вся походная типография, это понимать надо.
Время между тем шло своим чередом. Они, пожалуй протопали по лесу около двух часов, если не больше. Тут, в чаще, тропинка вдруг перестала петлять из стороны в сторону. Мальчишка заметил, что ею здесь пользуются чаще, чем там, возле большака. Шагать стало легче.
Снова послышался свист. Но, как и в тот раз, ему не удалось разглядеть птицу-невидимку.
Увидеть не видел, но узнал её. Азат не большой знаток пернатых, но зорянку отличает от всех других птиц.
Зорянка первой во всем лесу встречает солнце, так уж заведено с давних пор и на веки вечные. Азат познакомился с ней, с веселой певуньей, еще до войны, в лагере, где стоял батальон отца. Зорянка будила солдат, лишь потом, уже, спохватившись, начинал трубить трубач.
«Откуда же ей тут взяться? — озадаченно подумал мальчишка. — ей не полагается петь в такую раннюю пору, когда снега полным-полно…» Тут что-то неладно. Азату стало страшно. В лесной чащобе противно хрустел снег под двумя парами ног — взрослых и мальчишеских.
Спутник не из пугливых — здорово повезло Азату! Мальчишка проникся к нему еще с большим уважением. Кроме того, он силач, каких мало. «Другой бы давно сдал, даже натренированный… — подумал Азат. — И откуда такая сила в худом теле?»
Глазам путников открылась лесная поляна. Часть пути им надо было пройти по открытому месту. Взрослый не сунулся с ходу на открытую со всех сторон прогалину, хотя тропинка бежала дальше, как бы указывая им путь. Он поставил чемодан и снял с головы немецкую пилотку. Ту самую — мышиного цвета и с орлом. Он ждал чего-то. Он вроде бы прислушивался к чему-то.
Ждать пришлось довольно долго. Внезапно резко прохрипел ворон. Сначала два раза, потом ещё. Всего четыре раза.
Теперь Азат и не пытался разглядеть ворона. Он знал, что это бесполезное занятие. Вороний крик — тайная сигнализация. Тут уж нет сомнений.
— Кончилось наше человеческое существование. Ахтунг! — усмехнулся переводчик. — Дальше поползём. Вон до этой опушки не высовываться и не отставать. И не задавать никаких вопросов.
Взрослый пополз, подталкивая перед собою тяжелую ношу. Азат последовал его примеру.
Поляна была неширокая, от силы метров двести или триста. Однако пришлось порядком попыхтеть, пока одолели половину пути. Ползти по снегу — нешуточное дело. Им уже оставалось меньше половины пути, когда гулко прогремел выстрел. Азат, не раздумывая, сунул голову я снег и почти не дышал.
«С пулей не шути» — такова первая истина, которую постигаешь на войне.
Они пролежали минут десять. Второго выстрела не последовало.
— Выходит, на мушке другая цель, — проговорил переводчик, успокаивая себя и мальчишку. — Поехали прежним транспортом…
Лишь укрывшись за первым деревом, они отдышались. Переводчик показал рукой налево, на опушку леса.
— Что там, по-твоему?
— Полевая вышка, колхозная.
— Бывшая колхозная, — поправил переводчик. — А теперь фашистский НП. Ни днём ни ночью нет от них покоя.
И мальчишка понял: никаких птиц не было. Время от времени сигналили секретные дозоры, прокладывая им путь через лес. Зорянка сказала, что дорога открыта, а ворон призвал быть начеку.
А чужой человек тут ничего не поймёт. Со стороны кажется, что лес живёт своей обычной жизнью. Чирикают себе разные птицы, перекликаются время от времени по своей надобности.
«Непосвящённого здесь ждёт западня. Лес только с виду такой безлюдный».
От этой мысли мальчишка вовсе успокоился, но лишь на миг. Над головой зычно застрекотала сорока. Отчаянный стрекот был таким внезапным, что Азат едва не растянулся на снегу. Хорошо ещё, хватило ума взглянуть на спутника, спокойно продолжавшего путь. «Поделом тебе!» — выругал он себя. Чуть не попал в дурацкое положение. Потому что сорока-белобока на этот раз оказалась всамделишная. Вот и разберись, где у них настоящая сигнализация, а где ложная!
В лесу переводчик заспешил. Он, наверно, пытался наверстать время, потерянное на прогалине.
Рывок потребовал от Азата немалых усилий. Попробуй не отстать от такого лесного ходока, как его спутник!
А тут ещё отчаянно хотелось есть. Он же со вчерашнего дня ничего во рту не держал. До этого ли было! Как ни крепился Азат, все же не выдержал, взмолился:
— Я больше не могу…
Переводчик, по-видимому, тоже не имел ничего против того, чтобы устроить малый привал. Он поставил чемодан, опустился рядом на снег и неторопливо стал вытирать пот, проступивший на лбу.
Мальчишке захотелось как-то отблагодарить внимательного к нему спутника.
— После привала я сам понесу чемодан, — решительно проговорил он.
— Разве ты забыл, какой он тяжелый?
— Может, вдвоем? Переводчик замотал головой:
Лишь теперь, на привале, Азат как следует разглядел своего спутника. «Одна худоба!» — бывало, говорила мать о таких людях. Нос крючком и жёлтые зубы. Может, оттого, что курил махорку, или потому, что давно не чистил?
Глаза чёрные, а брови белёсые.
На нём та же немецкая форма. Но уж нет той идеальной выправки и чётких движений, что были в полицейском участке.
«Он тогда исполнял роль переводчика. Ему бы артистом стать», — подумал мальчик.
Птичий цокот ещё раз заставил его вздрогнуть. Сорока сидела на верхнем сучке и раскачивалась. «Она, наверно, очень удивлена, что чемодан несёт немецкий офицер, а самый обычный мальчишка вышагивает позади как барин», — размышлял Азат.
Азат не представлял себе, как живут люди в лесу, да ещё в зимнюю пору.
Партизанская стоянка должна быть особенной, ни на что не похожей, так ему, во всяком случае, казалось. Ему даже подумалось, что стоянка должна выглядеть как крепость. Пусть её не окружают высокие каменные стены, как у старинных замков, но пушка-то должна быть. Хотя бы одна. И наведённые в сторону противника пулемёты обязаны находиться на огневых позициях.
И когда они нежданно-негаданно вплотную подошли к лагерю, Азат не поверил своим глазам. Просто между тёмными стволами струились белые столбы дыма. Если бы не они, то за пятьдесят метров — куда там, даже за тридцать — не увидишь никаких примет партизанской стоянки, вся она была упрятана под землю.
Лишь тут, у конечной цели, переводчик позволил себе пожаловаться:
— И надо же было набить столько шрифта в один чемодан!
«Неужели посёлок никто не охраняет? — удивился мальчик. — Должны же быть часовые. Может, они спрятались и откуда-нибудь за нами наблюдают?»