– Ну а сегодня ночью что было, когда ваш отец в дом пошел, вы видали?
– Ой, да когда ж? Сплю я ночью-то, и все у нас спят. Только вот отец и колобродил. Работа у него такая, с давних пор привык ночами не спать, а потом днем на печи отсыпаться, а то на лавке в тенечке дремать. Ведь ночью-то жилец какой пойдет, ворота открыть надо? Опять-таки хоть копейка, а доход.
– То есть ночью ваш отец всегда во дворе?
– Нет. Он ложится пораньше, потом встает, в десять закрывает ворота, а если кто поздно возвращается, в окошко стучит. Вон в то, в первое. Отец всегда там, на лавке ложился, поближе к двери, чтобы нас не будить. Окно это аккурат возле ворот, удобно.
Семейство дворника, как и при прежнем хозяине, проживало в полуподвале возле самых ворот, окна в квартире были подслеповатые, под самым потолком.
– Значит, когда отец ваш ночью вставал, никто обычно не просыпался?
– Не. Мы привыкли. И потом молодые, дочка с зятем, в дальней комнате спят, внуки рядом, я вот тут за занавеской. Так меня и захочешь, не добудишься. За день так устанешь, что ночью хоть из пушки пали.
– Хорошо, а когда в доме ночью шумели, вы тоже ничего не слышали?
– Так кабинет-то во втором этаже, дальше в доме. Над нами вестибюль и швейцарская.
– Хорошо, – безнадежно вздохнул Поликарп Петрович, глядя, как Дарья Тихоновна, оставив белье, пошла к столу капусту шинковать. – Ну а в последнее время за отцом своим никаких странностей не замечали?
– Какие еще странности? Старый он стал, пометет утром двор, сядет на завалинку на солнце и дремлет, пока домой не уведешь, уставать очень стал. Почитай, всю зиму самой пришлось снег грести. Возьмет, бывало, лопату, раз-другой махнет, и все, на сугроб и оседает. Слабость. Летом-то получше стало. А без работы никуда. Привык при деле быть. А вот в последнее время… – тут она замерла, – а ведь и правда, чудить он стал. Было дело. – Дарья Тихоновна отложила ножик, шуганула внука от стола, чтоб капусту рубленую не таскал, дала ему кочерыжку. И присела рядом с Поликарпом Петровичем.
– Человек у нас какой-то появился. Дня три-четыре назад. Я сперва и внимания не обратила. Стояли они с отцом в тени подворотни, разговаривали. Ну, говорят и говорят, мало ли, прохожий дорогу спросил или кого из жильцов ищет. А потом они с отцом ушли куда-то. Отец вернулся пьяненький, веселый. Где, говорю, был? А так, говорит, один хороший человек в трактир пригласил, у нас тут, за углом, на Садовой. Вином, говорит, угостил. Я спрашиваю, это чего же это чужому человеку вздумалось тебя угощать? А он говорит, не с чего, уважение, значит, выказал. Я тогда подумала: может, жулик какой, в дом залезть хочет? У нас тут на третьем этаже во флигеле вдова проживает бывшего хозяина речных складов Агафонова, может, к ней? Или вон в том крыле Роман Евграфович Дудко. Не знаю, чем занимается, очень скользкий субъект, но денежки в семье водятся. Жена его с дочкой то и дело в новых платьях щеголяют, а зимой в шубах, и даже муфты имеются. Вот. Но потом вспомнила, что одет тот человек был прилично, костюм, штиблеты, шляпа на голове. Лица-то я не разглядела. А вот так вообще приличного вида гражданин, в шляпе.
– А высокий он был или низкий? – сообразил спросить Поликарп Петрович.
– А как вы примерно, стройный, худощавый даже. И сутулился. Потому и решила, что не военный.
– И что же, он еще приходил? – стараясь держать себя в руках, уточнил Поликарп Петрович.
– Ну да. На другой день я белье во дворе развешивала, смотрю, опять отец с кем-то в подворотне разговаривает. Увидал меня и потянул мужчину этого к нам в подвал. Я, когда с делами управилась, мне еще на рынок сходить надо было, гость уже ушел, а отец опять пьяненький был. Сидит за столом, бутылка уже пустая, и бормочет чего-то про красивую жизнь на старости лет, про серебряный портсигар, про кухарку, еще чего-то городил. Ну что с пьяного возьмешь? Я его спать хотела положить, заругался. Ты, говорит, еще не знаешь, с кем разговариваешь, вот лишу вас всех наследства, дармоедов. Ну, все, думаю, допился. Ну, кое-как заснул. А на третий день, вчера, значит, двор с утра вымел и собрался куда-то, а куда не говорит, тут я заволновалась чего-то, пошла за ним, а он в трактир соседний свернул, и все. Откуда только деньги взял, а вечером опять про наследство болтал и про сокровища какие-то. А вот человека того в шляпе я вчера не видала. Может, он его в трактире ждал, не знаю.
– А топор, который в доме нашли, ваш, значит?
– Да вроде. Так-то все они одинаковые, но этот вроде наш, он в сенях стоял, под рукой всегда, а сегодня я плиту растопить хотела, а лучина вся закончилась, пошла за топором, нет. Пришлось ножом настрогать.
– А вы не спрашивали у отца, что за человек к нему приходил?
– Хотела спросить, да все как-то забывала. То одно, то другое… – виновато пожала широкими округлыми плечами Дарья Тихоновна.
– Ну, а когда отец про сокровища болтал, неужто не удивились?
– А чего удивляться? С тех пор как в контору воры залезли, у нас в округе только и разговоров, что кто-то хотел пичугинские сокровища найти. Все болтают, и никто не верит, – отмахнулась рукой Дарья Тихоновна. – Старые-то хозяева не дураки, чай, были, уж, наверное, свое добро давно бы забрали.
– А вдруг они и сами о них не знали?
– Да не. Старый-то Пичугин, конечно, человек был не больно приятный. Но чтоб от сына утаить? Не-е.
На том разговор с Дарьей Тихоновной и закончился. Были найдены еще несколько свидетелей, видевших незнакомого гражданина, говорившего с покойным дворником. Кое-кто даже вспомнил, что гражданин был чернявый и носатый.
Из всего услышанного выходило, что дворник Тихон Авдеевич вошел в преступный сговор с неизвестным лицом с целью поисков сокровищ, на пару они проникли в помещение конторы «Кишпромторга», в бывший кабинет хозяина дома. Отыскали с помощью топора тайник, дальше высокий, очевидно, чтобы не делиться с дворником, последнего убил, может, и не преднамеренно, а просто хотел лишить сознания, чтобы успеть скрыться.
Как бы то ни было, все опять упиралось в чернявого гражданина. А потому Поликарп Петрович поспешил к себе в УГРО в надежде, что Захар уже доставил туда Сомова.
И вот здесь Поликарпа Петровича и ждало величайшее разочарование.
Сомов у них из-под носа ушел.
– Разминулись мы с ним, минуты на две разминулись, – пыхтел от огорчения Захар. – Мы, когда на задержание шли, Туманова внизу оставили, под окнами, этаж у них второй, мог сигануть сдуру. А сами наверх поднялись, постучали, хозяйка двери открыла и смотрит на нас, как на дураков. Мол, жилец-то только сейчас ушел, с минуту будет, неужто не повстречали? Мы к окну, Туманов только руками разводит. Тогда мы сообразили на чердак рвануть, и точно, дверь распахнута, мы по нему до конца дома добежали, а там подъезд аккурат в соседний двор выходит. Детвора кричит: туда побег, туда побег. В общем, пока мы по дворам и подворотням бегали, его и след простыл, – горько вздохнул Захар. – До вокзала-то рукой подать, небось, в поезд прыг – только его и видели, хитрый оказался, бестия. Провалили мы операцию.
– Да. Не повезло, – крякнул Ян Карлович. – Когда мы к хозяйке с обыском заявились, она уже полы в комнате домывала. Про отпечатки пальцев говорить бессмысленно. Хорошо, хоть мусор не успела выбросить, – сердито докладывал старый спец. – Помимо пустой пачки от сигарет, старого носка и пакета из-под баранок, удалось найти смятую записку. Видно, куда-то в угол закатилась. На бумажке нацарапан кое-как адрес Пичугиных, еще два трамвайных билета, надо бы проверить, на каких маршрутах продавали билеты этой серии. Хотя что с этого теперь толку, раз Сомов сбежал? Да и Сомов ли он, документы хозяйка у него не спрашивала, на слово поверила.
– Зачем же она комнату вымыла и улики уничтожила, может, в сговоре была? – сердито спросил Павел Гаврилович.
– Да, нет. Вряд ли, – покачал головой Ян Карлович. – Я ее тоже об этом спросил, а она говорит, жилец с утра рассчитался и уезжать хотел, а ей что ждать? Надо нового жильца искать, вот и торопилась прибраться. А уж когда как следует поднажали, призналась, что сболтнула жильцу о том, что Захар вчера был, про него расспрашивал. Спугнули, в общем.
Описания опасного преступника по телеграфу были переданы во все крупные города страны, разосланы по вокзалам, но Платон Витальевич Сомов как в воду канул.
С семейством Пичугиных Поликарп Петрович имел строгий и неприятный разговор, особенно неприятный для Лели.
– С убийцей ты встречалась, с вором и убийцей! – выслушав рассказ сотрудников УГРО о сбежавшем преступнике, воскликнул Николай Михайлович. – Боже мой! Да он же может в любой момент вернуться и добить нас всех! Что ему от нас надо? Леля, что ты наговорила этому жулику? Признавайся сейчас же при товарищах милиционерах! Леля, я требую!
Но Леля только горько рыдала, уткнувшись в кружевной платочек.
– Вот они, неразборчивые и безответственные знакомства! – продолжал кричать на дочь Николай Михайлович, держась за сердце, он все еще был слаб.
– Он жениться хотел, говорил, что коммерсант. Обещал в Москву увезти, – не отнимая от лица платочка, провыла Леля.
– Муся, наша дочь – полная дура! – забыв о милиции, кричал Николай Михайлович.
– Коля!
– Да, дура! И нечего спорить! Познакомиться на улице с каким-то проходимцем, нет, не с проходимцем, с убийцей! Уму непостижимо! Как это она его еще к нам домой не привела?
– Он хотел с вами познакомиться, но не успел, папа слег с нервным приступом, – снова подала голос легкомысленная особа.
– Вы слыхали? – не поверил собственным ушам Николай Михайлович. – Нет, вы слыхали? – И он без сил упал на диван.