– Да, и многие из украденных и хранящихся в семье полотен дарили Пичугиным сами авторы полотен.
– Что ж, весьма любопытно. Даже странно, что о такой коллекции столько лет никому не было известно.
– Да нет. Я наводил справки, в кругах художников и искусствоведов эта коллекция хорошо известна. И вообще, семейство Пичугиных хорошо известно среди ленинградских художников. Среди них были и есть и профессора Академии. Например, отец пострадавшего Михаила Андреевича Пичугина, Андрей Николаевич, именно профессор, заслуженный художник, имеет множество регалий.
– А кстати, где были хозяева во время ограбления квартиры? – постукивая по столу карандашом, спросил нетерпеливо полковник.
– В квартире на Чайковского проживают несколько поколений семьи. Старшие Пичугины, тот самый профессор с женой и внучкой, сейчас в отъезде. Гостят у родственников в Таллине, а супруги Пичугины были на торжественном вечере.
– Значит, о том, что в квартире никого не будет, знали многие. И информация, очевидно, в тайне не держалась, – заключил полковник.
– Совершенно верно. Но ограбление совершил человек, хорошо знакомый с коллекцией. Украли не то, что под руку попало, а наиболее ценное и еще малогабаритное.
– Круг сужается, уже хорошо. Так что же вы намерены делать? План действий уже есть?
– Начнем со стандартных мероприятий. Будем отрабатывать круг общения Пичугиных, правда, действовать придется осторожно, в их окружении много известных уважаемых людей, но проверять придется всех.
– Тут вы правы. Должности и звания не должны ввести вас в заблуждение, – одобрил полковник Студенец. – Что еще?
– Старший инспектор Ребров встретится сегодня с одним ленинградским коллекционером. Украденные полотна слишком ценны, чтобы их сдавать в комиссионку. Мы постараемся выяснить, кого из коллекционеров могли заинтересовать украденные полотна. Но комиссионные магазины мы также предупредим, среди украденного есть несколько ювелирных изделий, значит, оповестим скупки. Заодно выясним, кто из специалистов по замкам находится сейчас на свободе. Также нам удалось собрать на месте преступления кое-какой материал, сейчас с ним работают эксперты. Если повезет, получим дополнительные улики. Ну и, разумеется, ведем работу со свидетелями. Это пока все.
– Прекрасно. Держите меня в курсе, – одобрил их действия полковник. – А сейчас не буду задерживать, идите работайте.
– Ну что, Паш, какие-то дополнительные идеи по делу есть? – спросил капитан у своего друга и коллеги майора Реброва.
– Нет, Володя, пока идей нет. Есть размышления. Как удалось выяснить с помощью служебной собаки, воры выносили украденное через чердак. Потом через соседний подъезд, дальше – через арку в соседний двор, там след теряется. Значит, загрузили все в машину.
– Ну, это как раз понятно, не в руках же им нести картины, громоздко и тяжело.
– Вот-вот. Машину наверняка угнали. Как думаешь, в легковой автомобиль добыча бы поместилась?
– А вот это вопрос. Пичугин говорил, что работы были небольшие, но насколько небольшие?
– Именно. Смотаюсь-ка я к потерпевшим, если бы нам удалось выяснить, какого объема была добыча, может, сможем сузить поиск? Думаю, по пустым квадратам на стенах прикинуть кубатуру.
– Молодец, Паша. Давай. Я проинформирую комиссионки и скупку. Заодно выясню, кто у нас из специалистов-домушников на воле гуляет.
– Ну да. А у меня после обеда встреча с Аристархом Ивановичем Воскобойниковым.
– Воскобойников? Знакомая фамилия, кто это?
– Да коллекционер, проходил у нас пару лет назад свидетелем по делу Бетелина. Не помнишь?
– Виктор! Ты опоздал на полчаса, – бросаясь навстречу вошедшему в мастерскую высокому молодому человеку, укоризненно воскликнул Анатолий Лактионович. – Разве можно так поступать, у меня работа стоит, ты же меня держишь!
Молодой человек на эти восклицания обратил внимания не больше, чем на дождь за окном. Он молча прошел к дивану, не обращая внимания на хозяина мастерской, сбросил с себя куртку, свитер, джинсы и, оставшись в одних трусах, взошел на помост.
– Я заранее обогреватели включил, так что в мастерской тепло, – сменил тон Анатолий Лактионович.
Невысокий, лет около сорока, с залысинами в светлых, жидковатых волосах, в синем рабочем халате, он суетился возле натурщика, как хлопотливая мамаша.
– Ногу чуть развернуть, вот так, локоть повыше. И подбородок. Витенька, мы же работаем над оформлением детской спортивной школы, а ты стоишь с кислым видом, как столичная барышня на провинциальном балу. Энергия. Энергия! – тормошил художник свою модель, с глубинным трепетом глядя на безупречно сложенное тело, на изгибы мускулистого торса, на крепкие развернутые плечи, на гладкую, как у девушки, кожу.
В его касаниях чувствовалось благоговейное восхищение.
– Ну, все уже, встал. Давай, наконец, работать, – ворчливо заметил молодой человек, беря в руки мяч и в едва заметном развороте напрягая мышцы тела.
– Замечательно, замечательно! Начинаем! – спеша к мольберту, воскликнул угодливо художник, не забыв опустить на проигрыватель иглу.
Мастерскую наполнили бодрые аккорды «Марша энтузиастов».
– Опять этот идиотизм? Ты что, вообще не способен нормальную музыку слушать? Что это за бред? Мне что, два часа теперь под этот бодрый кретинизм напрягаться?
– Витенька, ну как ты не понимаешь? – примирительно бормотал художник, не отрываясь от работы. – Нужен посыл, энергия, она должна просочиться на полотно. Невозможно писать спортсмена в момент прыжка под «Лунную сонату».
– Ну, так поставь «The Rolling Stones», «Beatls», Боба Дилана, наконец, раз тебе кураж нужен.
– А кстати, – насупился художник, терпение, в конце концов, не бесконечно, и даже этот прекрасный Адонис не такое уж сокровище, чтобы сносить подобное, да еще и за свои деньги. – Ты слыхал, твоего драгоценного Пичугина ограбили. Говорят, вынесли из квартиры все подчистую. – В голосе художника помимо его воли явственно слышалось ядовитое злорадство.
– Он не мой. Работу мы закончили, деньги он заплатил. Так что мне до лампочки, – слишком поспешно и подчеркнуто равнодушно отреагировал натурщик, и Анатолий Лактионович тут же насторожился.
– До лампочки? А что же, других совместных работ у вас нет, только то полотно для суздальского музея?
– Нет. Поменяешь ты, наконец, эту чертову пластинку? Слушать невозможно.
– Ах да. Я же достал кое-что для тебя. Сейчас, – бросая кисти и снова приходя в благодушное настроение, воскликнул Анатолий Лактионович.
Вытерев наскоро руки, он вынул из старенького покосившегося шкафа в углу импортный шуршащий пакет, украшенный огромной пачкой сигарет «Кент».
– Вот. Держи.
Натурщик лениво соскочил с помоста, развернул пакет.
– «The Rolling Stones»! Последний альбом! Парни в общаге от зависти повесятся! – с восторгом глядя на плоский конверт с фотографией любимой группы, воскликнул Виктор. – Где достал? Денег, наверное, стоит? Давай сейчас поставим? – Его лицо было по-мальчишески бесхитростным и радостным, и именно таким его хотел запечатлеть на полотне Анатолий Лактионович, а потому не возразил, а лишь с улыбкой наблюдал за торопливыми, но осторожными движениями натурщика.
Теперь Виктор стоял на помосте довольный, что-то подмурлыкивая себе под нос. Художник морщился, эти вопли ему абсолютно не нравились, он бы с большим удовольствием работал, как прежде, под «Марш энтузиастов». Но счастливое лицо натурщика, налитое скрытой энергией тело были дороже, да и вообще, пусть мальчишка позабавится.
– Витя, завтра нам надо обязательно поработать хотя бы часа три, иначе я не уложусь в сроки. Ты меня слышишь? А все эти радости, – он кивнул на пакет с пластинкой, – недешево обходятся.
– Хочешь, чтобы я тебе деньги отдал? – натягивая штаны, напористо спросил Виктор.
– Ты знаешь, я не об этом. А куда ты сейчас? Может, перекусим? И вообще, я хотел поговорить с тобой о квартире. Ты меня слышишь? – Анатолий Лактионович снова суетился. Снова был жалок, и сам это понимал. – Зачем тебе болтаться в общежитии? У моих знакомых сейчас пустует комната. Хорошая, в центре, со всеми удобствами. Всего двое соседей. Старушка тихая и семейная пара. Виктор, ты меня слышишь? Да куда ты так несешься?
– У меня сегодня еще работа, – спеша к дверям, бросил через плечо натурщик, и его золотистые крупные кудри красиво двигались в такт шагам.
«Ухватить бы это движение», – мечтал художник.
– С Пичугиным? Ты к нему сейчас?
– Нет. Я сказал, с этим типом мы закончили. – В голубых глазах сверкнули холодные льдинки. – И хватит меня долбить. У меня работа. Чао. За пластинку спасибо.
Анатолий Лактионович устало опустился на стул.
В глубине души, покупая эту проклятую пластинку, он рассчитывал на большее. Неблагодарный, своевольный, избалованный мальчишка.
«Ну, ничего, – с горечью подумал он. – Возраст и время не щадят никого, даже таких баловней судьбы, даже такая красота увядает. Посмотрим, кому ты будешь нужен лет через двадцать!»
Но в душе Анатолий Лактионович прекрасно понимал, что ему Виктор будет нужен и через двадцать, и через тридцать лет и что, вероятно, красота его не увянет, а созреет, станет совершеннее, четче, приобретет новые краски.
Он тяжело поднялся со стула. Дошел до шкафа, достал оттуда початую бутылку вина и, налив себе целый стакан, выпил жадными большими глотками. Легче не стало, но он поплелся к мольберту и с потухшим взором продолжил малевать панно для детско-юношеской спортивной школы.
Виктор ему был не нужен, он помнил каждую его черточку. Каждый изгиб, каждую… он помнил все.